была великая, сугубая радость, хотя первое время пришлось иметь дело не только с запахом формалина, но с разными неудобствами. Сережа совсем здоров, беда миновала. Елена Ивановна перенесла заточение довольно бодро и благополучно.

Праздники проходят, по обычаю, бестолково, хотя и довольно скромно. Не написал Вам вовремя, оттянул до сегодня. Приехал сюда Эрн, который вызывает Вас в Москву, не знаю успешно ли. Он светился своим внутренним светом, и как-то тревожно сердце о нем, особенно о его девочке, тоже заболевшей почками. Вчера мы ездили с ним к Троице, вместе молились у раки преподобного Сергия, и вместе были у о. Павла. День этот был духовным пиром, тихим и радостным. Да продлит Господь дни о. Павла! Сдается мне, что его силы надрываются от чрезмерной работы и неблагоприятных условий жизни. О выходе книги его[1468] Вы, конечно, знаете; она есть несомненно событие. Писать о Н.А.Бердяеве, В.И.Иванове и др., выяснять их теперешнее состояние и взаимоотношения трудно, расскажу, если увидимся.

М<ихаил> А<лександрович> здравствует, выпустил «Материалы к спору об имени Божием»[1469]. Ужасно ему признателен за внимательное участие во время злоключений наших.

Как Ваше здоровье? Здоровье вашей семьи? Я слышал от Мишенькина, что Вы терпите неприятности при определении сына (Глеба?). Трудная это история, у меня относительно Федора всегда есть заботы, хотя он и поступил в гимназию.

Передайте мой привет О<льге> Ф<едоров>не. Приветствует Вас и Елена Ивановна. Христос с Вами!

Обнимаю Вас.

Любящий Вас С.Б.

480. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1470] <3.01.1914. Бегичево — Москва>

<…> Глубоко возмущен второй статьей Лопатина[1471]. Это — опять сплошная фальсификация, мелко-придирчиво-злобная, со скверным заподозриванием и недоброжелательством по отношению к Соловьеву! На этот раз мера превзойдена, и я отправляю ему второе дружеское предупреждение в виде частного письма. (Печатно отвечать буду лишь по окончании его статьи). Если это не подействует, и третья статья будет столь же гнусна, тогда уже придется высказываться в печати со всей резкостью, которой он заслуживает.

Были у меня 4 семинариста, с которыми мы очень оживленно провели весь день[1472]. Я же сейчас пишу о Флоренском[1473]. Очень хотел бы, чтобы эта статья вылилась в доклад для Религиозно-философского Общества. Не знаю, удасться ли. Ну, до свидания. <…>

481. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн[1474] <10.01.1914. Москва — Тифлис>

<…> Прости, что все пишу тебе открытки. Это оттого, что все силы идут на людей и на хождения. За письменный стол я уже не присаживаюсь, из инстинкта самосохранения. У нас все по-прежнему. Собрания людей и разговоры, разговоры без конца. Не подумай, что пишу это «порицательно». Наоборот, почти все встречи радостны, почти все разговоры существенны. И все же я так счастлив, что скоро уже еду к вам <…>

482. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1475] [? 01.1914. Москва — Бегичево]

<…> Отчего же не променять Булгакова, Рачинского, Иванова на Ковалевского, Петражицкого и Гримма! Они, пожалуй, с бoльшим вкусом и приятней! Я не уверена, что это не так! «Путь», за который я бесконечно обижена на тебя, менее всего важен. Ты не знаешь и не разделяешь (главное не разделяешь) со мною моих интересов! <…>

483. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн[1476] <11.01.1914. Москва — Тифлис>

<…> Мне еще так много осталось сделать, а дней осталось так мало. Вчера Валя[1477] стала рисовать с меня портрет для Люси[1478]. Сегодня кончит. Очень хорошо выходит. Я так жалею, что не могу тебе его привезти. Е<вгения> Ю<дифовна> чувствует себя плохо. Температура и слабость. Вчера были без нее у Ивановых. Было так себе <…>

484. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн[1479]<13.01.1914. Москва — Тифлис>

<…> Вот уже последние дни моего пребывания в Москве. Еще 2-3 дня, и я буду мчаться к вам. Тут все коловращение. Позавчера мой реферат[1480], вчера галерея Щукина[1481], Флоренские и, наконец, вечер у Гершензона с душераздирающими спорами, приведшими к общему и взаимному удовлетворению <…>

485. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1482] <14.01.1914. Бегичево — Москва>

Милая и дорогая Гармося.

Что ты замолкла и нет от тебя весточки? Боюсь, здорова ли ты и в духе ли? О себе могу сообщить, что кончил реферат о Флоренском и получил от него замечательно милый и сердечный ответ, очень меня тронувший, на мое письмо[1483]. Но по вопросу, устраивать ли заседание с ним или без него (а стало быть, открытым или закрытым), он все-таки колеблется. Послал ему еще письмо с изложением всех данных, а также с просьбой сообщить окончательно Рачинскому свое решение, дабы, в случае отказа Флоренского, он мог, как я его обэтом просил, нанять зал для публичного заседания. программу я ему уже выслал. Очень прошу толко, чтобы заседание не совпало с 10-м числом, 14-м и 24-м. Эти три дня для меня неудобны.

Несколько беспокоит меня то, что Лопатин ничего не отвечает на мое письмо. Такое письмо, казалось бы, требует ответа, а молчание делает положение более тягостным.

Я совершенно здоров. Сережа[1484] все еще в Киеве, заканчивает продажу дома. В деревне было бы хорошо, если бы не убийственный ветер, при котором гулять нет никакой охоты.

Реферат привезу и с наслаждением тебе прочитаю, что будет теперь уже очень скоро. Часто, часто и с большой нежностью о тебе думаю, моя милая и дорогая, — да будет благословенье Божие с тобой. Будь добра и весела и не забывай про наше «товарищество Лоэнгрин». Опять, ничем кроме «Пути» и Религиозно-Философского общества заняться не мог. Сейчас отсылаю перевод Яковенко.

Крепко, крепко тебя целую.

486. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1485] <начало 1914>

<…> В воскресенье собираюсь на открытие нового философского общества[1486]. Говорят, что уже начались раздоры. Как это жаль! Твое собрание мы устраиваем на 12-е февраля, в Польской библиотеке. Флоренский написал Рачку, что он на собрании быть не может, а в интимном кружке с тобой очень хотел бы побеседовать! Мы думаем устроить беседу в «Пути», когда ты скажешь, вечером, в тесном кружке![1487] <…>

487. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[1488] <15.01.1914. Москва — Н.Новгород>

15 января 1914 г. Москва.

Дорогой Александр Сергеевич!

Спешу (Вы, вероятно, найдете, что не очень «спешу») ответить на деловые пункты вашего письма. Все Ваши пожелания я сообщил «Пути» и, насколько можно, они будут исполнены. По редакциям светских и духовных журналов книжка[1489] рассылается. С указанными Вами магазинами сделана будет попытка завязать отношения, — частью сделаны письменные предложения, частью берется авва прилагать Вашу книжку к своим изданиям (в Чудов монастырь, по епархиям и под.). Вообще же имейте в виду, что для издательства и конторы не всегда возможно создавать специальные условия для одного издания (например, давать его на комиссию, когда вообще не дается, в частности, например, Голубову даже авва перестал давать, потому что он не платит, хотя и о многих епархиальных лавках он говорит). Вообще, что может быть сделано, будет сделано. Хорошо, если бы могли помочь и Вы, коли имеете способы: как будто в бытность здесь Вы об этом говорили. Как раз здесь случился Тернавцев, и я его просил о содействии. Он записал и обещал, но по моему впечатлению, хорошо, если для напоминания Вы напишете ему и сами (хотя на Синод) и книжку приложите, а не то забудет. Не собираетесь ли вы весною в Москву? Поговорили бы, а то не хочется вверять письму рассказов ни о людях, ни о себе.

Послал вам безделку — отписку об афонцах[1490]. «Суд» нас волнует и огорчает также, как ужасают доносящиеся вести о влиянии Распутина и о формах этого влияния. Я удерживал или, по крайней мере, не советовал авве печатать свою статью, именно щадя высокий авторитет, но, кто знает, может быть, нужно бить тревогу именно из-за него самого <…>

Читали ли Вы новые книги Розанова по еврейскому вопросу[1491]? Если отделить фельетонное и кошмарно-легкомысленное, то остается все-таки очень серьезный остаток, который лежит у меня на душе еще не освоенным. Как все трагично в жизни, в религии, а, стало быть, и в еврействе, долго будет трагичным!

Над головой о. Павла Флоренского все собираются тучи. Утверждают, что его диссертация не будет одобрена в Синоде, а сам он уже начинает советоваться об устроении своем после изгнания из Академии. Не дай Бог этого, ради Академии самой! Книга имела исключительный успех, все издание (2000) уже почти все разошлось.

Прощайте! Да осветит Вас своим миром и радостью Воскресший Господь!

Привет дому Вашему.

Ваш С.Б.

488. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1492] [? 1914. Москва — Бегичево ?]

<…> Да, мой ангел, и я того же боюсь, чтобы добродушные и беспечные дворянчики, хотя и делающие визиты, но все же добродушные и русские, мягкие и широкие не упустили всего из рук! У них вырвут все из рук — эти жестокие, холодные и бездушные интеллигенты! Я в таком случае становлюсь на сторону дворянчиков и всецело за дух старой России! Как страшно все это! Я сама так часто чувствую себя отставленной, как что-то старое, отжившее, ненужное и наивное для новой грядущей силы! Я знаю, что она неизбежна, эта новая сила, но необходимо, чтобы она признала и впитала в себя и прошлое, тогда она будет плодотворной! А на самом деле всюду ненависть! <…>

489. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1493] <26.01.1914. Бегичево — Москва>

Милая и дорогая моя Гармося,

Сколько я пережил под впечатлением твоего письма, — и сказать не могу. Никогда не ощущал сильнее невероятную сложность моего чувства к тебе.

Первое впечатление было, как всегда, — сочетание радости и горячей нежности к тебе;а потом пришла другая волна — мучительная и тревожная. Я проснулся ночью с ощущением — точно свинца в груди и потом уже не мог спать, — до утра плакал о тебе и о себе. Все вспоминалась твоя фраза: «мне не нужно бессмертия, лишь бы был Женичка». Вот эти-то слова милой, горячей, всем существом любящей меня души меня мучили! Отчего? Поймешь ли меня, моя дорогая и милая? — Вот отчего!

Ты помнишь, это бывало не раз, соя на коленях перед образом, который я тебе подарил и ловя на себе твой пламенный взгляд, я поворачивал рукой к Нему твою милую голову и говорил тебе: «Смотри на него, а не на меня». Вот отчего эта тяжесть в груди, с которой я проснулся. Мне все казалось, что ты смотришьтолько на меня и говоришь мне: «Он мне не нужен, мне нужен только Женичка!» Как это по-человечески, как это по-женски, как я понимаю это движение!

Но когда я его чувствую, еще сильнее поднимается в