желания не забуду и на будущий год при встречах со всякого рода людьми буду твердо о нем помнить.

Ивановы очень были рады твоим приветствиям и в свою очередь просили приветствовать тебя. Лидия даже засмеялась, когда я сказал, что ты просишь им кланяться, если они тебя не забыли. Ты уж очень короткую память предполагаешь у таких необыкновенно памятливых людей <…>

Из Геленджика пришлю тебе оттиски и может быть две книжечки, если только они вышли из печати и будут присланы мне из Москвы <…>

504. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <29.05.1914. Москва — Тифлис>

29 мая 1914 г.

<…> Три дня не писал тебе и сейчас пишу лишь открытку. Причины—невероятная «густота» последних дней. Все дела нужно заканчивать и завершать. Все эти дни возился с выпуском диссертации. Сегодня обещали сброшюровать 50 экз., и я их свезу в Университет. Обещали — не значит «сделали». И потому я и сегодняшний день не считаю концом. Все эти дни гостит у нас о. Павел. Мое спасение, что днем они с Вячеславом спят, а ночью я с ними сижу лишь до 1 до 2-х, они же сидят каждый день до 7 — до 8!! Лидия сдала вчера последний экзамен и переживает экстаз <…>

505. В.В.Розанов — Д.С.Мережковскому[1525] <15.06.1914. Луга — СПб>

15 июня 1914 года

Я очень тронут, Дим<итрий> Серг<еевич>, что Вы не выкинули места обо мне из «Л<ьва> Т<олстого> и Д<остоевского>«[1526] — как можно было ожидать и как я опасался после наших «историй»[1527] (НБ «история о мидянах темна и полна вымыслов» — у Кайданова[1528] или Иловайского[1529]). Не будем церемониться и скажем просто, что это было бы убыточно в торговом отношении (после дела Бейлиса[1530], как мне заявил Митюрников[1531], — «совсем остановилась продажа В<аших> книг» — по телефону). (Но я все-таки буду стоять на своем: в ритуале ясвято убежден, и даже это для жидов не грех, а только напрасно скрывают и брали бы своих)[1532].

Для самолюбия («все грешны»): Столпнер[1533] сказал раз: «Ваше признание в литературе в значительной степени обязано тому, что Мер<ежковский> о Вас сказал в предисловии к «Л<ьву> Т<олстому> и Дост<оевскому>«. Я был удивлен, но поверил. И прочее.

Не сердитесь, что я Вас назвал «не умен»[1534] в «Оп<авших> л<истьях>«: удовольствуйтесь, что о Толст<ом> я сказал: «гениален, но не умен»[1535]. Ум — какое-то свежее утро в глазу, видящее все мелочи, нуждишки, страстишки етц. Вы же человек, постоянно живущий в воображении и Вас не то что нельзя назвать «умным», а просто нужно назвать «полуумным», сумасшедшим, бесноватым, одержимым, но и «с хитрецой». У Вас она есть, и не хорошо, и не идет. Не Ваш стиль.

Кстати: о стиле. Место обо мне в «Л<ьве> Т<олстом> и Д<остоевском>» надо было сохранить п<отому> ч<то> оно стильно сказалось, удачно, литературно. Можно ведь и любя, но как говно сказать. «Похвалить — и только зажмешь уши».

Вообще иногда порицания и даже ругань (если стильно) приятнее похвал. Стиль люблю безумно. Стиль — душа вещей, и я даже сциничничаю: «Аллонс, мес амис, аимер ле стиле де цчосес»[1536].

Мамочка[1537] расплакалась, когда читала в «Русск<ом> слове» обо мне[1538]. Не хорошо. Не надо было. И зачем «ляпать все прямо». Стиля не выходит. Мове[1539].

А знаете ли Вы постоянную доброту Суворина[1540]: Михаил (ред.)[1541] сказал: «Мне стало жалко Мережковского». Вот ваши такого о враге не скажут. «Не туда Вы попали с «Речью» и «Русск<им> Словом». Вам надо было хорошо и твердо и прямо устроиться в «Н<овом> Вр<емени>«[1542] или в «Русск<ой> М<олве>«[1543],но никак не в левых и не в жидовских изданиях. Это ужасная ошибка. Ведь Вас «по<ебу>т» жиды сперва (как Андреева[1544], как Арцыбашева[1545]), а затем шлепнут в грязь. (Они всегда так). И новому Философову придется писать новое «конец Мережковского» (=»конец Горького»)[1546]. Бойтесь этого и вовремя отстранитесь от жидов. Увы! Они вообще предают. Они по существу своему предатели.

Вообще всех глубин и загадок «Израиля» Вы не знаете. В них есть что-то ноуменально «отреченное», несмотря на милого Спинозу. О «жиде» писать 100 томов. Я вовремя отскочил от них. Тут мой «ум» и … забота Бога обо мне (чувствую его теплую руку).

Но это самая трудная проблема для человека. Страшно, что «без жида нельзя обойтись», и не обходились римляне и греки. «Жидок где-то тут». Это в сущности мировые ови, яйца. Нельзя же скопиться!

Но они ужасны. Нужно посмотреть в «местечках». Вы, напр<имер>, не знаете (и никто не обратил внимания), что дома их построены лицом (фасад, окна, балкон) — на улицу, а отхожими местами, нужниками — на Днестр!!!

Прекрасен вид Днепра (Гоголь). А жид просто на этот «вид» насрал. Что за подлецы такие. Ведь это никакому Писареву[1547] в голову не придет.

Нет, они ужасны.

Похабство их, скрытое в обрезании (и о чем знают только «мудрецы») — до того ужасно, что стынет кровь. Кто не щадит чести своего Творца (пошлю «колесницу» Иезекииля[1548]), — тому лучше бы не родиться на свет. Обрезание и суть юдаизма ужасны потому, что в нем опозорен Бог, лишен чести, «без погонов и мундира». Только в Сахарне[1549] пришло мне окончательно на ум, в чем суть обрезания. Хасиды[1550], молясь, делают цоит’альное движение: я просто ахнул и сказал: «Да это я знал». (т.е. из моих догадок вытекает). И добавил: «Они это не совокупляются во время молитвы, а поддают, т.е. суб специе феминарум»[1551]. В «обрезании» их такая чертовщина, что все «Лысые горы»[1552] побледнеют. — Чтo Лысая гора. У них Синай почище[1553].

Ну, устал.

Мое мнение: России надо выйти из КАБАКА. Сие есть кабак: отрицание России, Царя, Церкви. Без этого Лысая гора как ултимум[1554], как медиас рес[1555], Скабичевские[1556], Гольцевы[1557], Винаверы[1558], «аблакаты»[1559] и «подворотная печать»[1560].

— В Церковь, господа! В Церковь, честной народ.

Но я устал и пишу уже «без стиля». Со стилем написалось бы об этом же хорошо.

506. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1561] <28.6.1914. Бегичево — Москва>

<…> Получила ли ты «Вопросы философии». Там статья Лопатина[1562], дышащая злобой и с такими передержками, до того органически нечестная, что ни о каких отношениях между нами после этого не может быть и речи. Для меня очевидна сознательная недобросовестность. Если я этого не скажу в печати, то только вследствие глубокого отвращения, какое внушает мне подобного рода полемика.

Милая моя, дорогая моя, золотая моя, красота моя неопалимая. Гармосенька, когда же, когда же это, наконец, будет. Когда же, когда же, наконец, ты встанешь надо мною на кресло, взглянешь на меня оттуда сверху, обоймешь, скажешь поток горячих, ласковых слов, а потом, потом… сведешь с ума, заставишь скакать, скакать как лошадь, а потом, превратишь меня в куклу и начнешь игать этой куклой, как Маруська барином!

Впрочем, мне кажется, что ты уже теперь свела меня с ума. Целую крепко, без конца.

507. Г.А.Рачинский — М.К.Морозовой[1563] <14.07.1914. Бобровка — Михайловское>

<…> Перевожу для «Пути» биографию Паскаля, переданную, как Вы знаете, от Сусанны Михайловны, в мое распоряжение Розановым. Рассчитываю кончить ее к сентябрю и привезти в готовом виде, так что можно будет немедленно приступить к ее печатанию. Заканчиваю редактирование брошюры о Бoме, которую в конце июля пришлю для сдачи в печать. О Герцык и ее Баадере пока ни слуха ни духа; напишу ей на этих днях запрос. Я очень рад, что мы, временно оставив перевод Вендланда, решили взяться за Паскаля[1564]: он меньше, я могу кончить его к сентябрю, и у нас к Рождеству будет готова лишняя и, на мой взгляд, очень интересная книга, что нам очень нужно. А Вендлан, даже если бы я и положил на него все свое время все равно не мог бы выйти из печати раньше весны, а это для нас самое невыгодное время.

Флоренский собщил мне радостную весть, что казанский профессор Шестаков согласился перевести для нас св. Дионисия Ареопагита. Он написал Флоренскому, что весьма сочувствует «Пути» и считает мистическую философию высшей формой философии, что бы ни говорили против мистики. Перевод он расчитывает кончить к сентябрю; так что у нас наконец, будет налицо еще один философ кроме Фихте. Перевод обойдется нам около 50 руб. за лист, как мы предполагали; но книга будет сравнительно небольшая, и перевод будет выполнен образцово, ибо он большой знаток, как греческого языка вообще, так и отцов Церкви в частности[1565].

<…> нам на святых пока не везет, примером чему служит брошюра Волжского; хотя, по слухам книга хорошая (сам я ее не читал) и представляет, по-видимому, ученое исследование, а не житие святых или художественную картинку <…>

508. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[1566] <3.08.1914. Кореиз — Н.Новгород>

Ст. Кореиз, имение Олеиз

3 августа 1914

Милый Аександр Сергеевич!

Живу, как все, как и Вы, потрясенный, умиленный, смущенный, возрадованный. Никогда Родина не переживала такого брачного часа, никогда еще народ не познавал так своего Царя, а Царь своего народа (как прекрасен, как смиренен и мужественен наш Государь, какие слова нашел он для выражения чувства всей России. Воистину, Господь с ним!). Какая молитвенность загорелась, как воссияла Мать Наша, Православная Церковь! Куда делась вся интеллигентская и партийная мерзость, распря, вражда! Совершилось воистину чудо, и радостно умереть при этом: «ныне отпущаеши…» Чтобы ни было впереди, но мы увидели Русь, и она сама себя увидала! Это неотъемлемо и это бесценно!

как и Вы, сначала метался и искал себя применить к войне. Теперь успокоился и решил предать себя Провидению и не выскакивать из рядов. Однако чувствую, что основные решения жизни за это время окрепли. Сейчас приходится заботиться о семье, ее доставке в Москву и под<обном>. Здесь казалось одно время тревожно, но теперь спокойно, но выехать еще трудно. Хотя я имею отпуск до января, но в Москву приеду вместе со своими, в конце августа. Разумеется дам Вам знать, если только что-нибудь явится нужное. Господь укажет, что делать. Но тяжело сейчас бездействовать.

Мы это время жили как всегда, т.е. с разнообразными болезнями (последнее время все ухудшается здоровье Е<лены> И<ванов>ны), но в общем благополучно. Тон жизни остается прежний, т.е. все кажется, что жизнь еще не начиналась, а она уже давно под гору катится. Дети растут учатся. На нас непохожи, и лучше, и хуже. Мих<аил> Алекс<андрович> проводил лето в Гефсиманском скиту, где он сейчас, — не знаю, но можно писать ему на Москву.

Слышал, что плохи дела Николая Александровича, п<отому> ч<то> майорат его отца занят уже немцами. Будто бы он ищет места, т.е. делает то, что давно уже следовало. Жаль его, но этот толчок