я выяснил себе, что я могу читать лекции с половины сентября. Значит у меня будет время устроиться. Кроме того, возможно, что занятия будут прерваны, ибо юридический факультет уже занят ранеными, возможно, что для раненых будут отведены и наши помещения. Скушав у Бландова кислого молока[1586], пошел к Новоселову, не застав его (он не приехал еще), отправился в «Путь». Там меня встретила вывеска «Госпиталь Земского Союза». Я вошел и встретил Сусанну Михайловну[1587], всю горящую святыми волнениями о раненых, о России, о задачах «момента». Маргарита Кирилловна отвела весь низ своего помещения под лазарет. Когда С<усанна>М<ихайловна> в энтузиазме показывала мне чистое белье на постелях и чудный вид в сад, встретилась Маргарита Кирилловна. Она давала последние рапоряжения, ибо завтра утром привезут тридцать раненых. Мы пошли в редакционную комнату и здесь очень долго беседовали о всех событиях. Я должен сказать, что был прямо поражен, насколько прекрасны и чудесны обе эти женщины, столь различные по всему. М<аргарита> К<ирилловна> с момента мобилизации осталась в Москве и с присущей ей деловитостью и умом работает, что называется, во всю, для семей запасных, для раненых, для детей, а Сусанна Михайловна записалась в попечительство и обошла уже 180 семей запасных, ютящихся в углах по подвалам. Ее больше всего поразило, что в самом, самом смрадном углу, над кроватью она видела икону с лампадкой, которая в большие праздники зажигается на последние гроши. Обе они в страшном подъеме и восторге от того, что делается в России. Наш народ проявляет чудеса гуманности. С пленными обращаются поистине по-христиански. Немцы и тут себя показали. В Крутицких казармах, где сидят они, местные немки и немцы приезжали к ним, как на бал, с цветами, с конфетами, в бальных платьях, мужчины с гвоздичкой в петлицах, и смотрят на русских с презрением. А русские стоят кругом в глубоком молчании и… ни слова. Местные немцы устроили нечто вроде торжества — и русские ни единым звуком не протестуют. Как это прекрасно! Вот она русская ширь и духовность <…>

518. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1588] <2.09.1914. Москва — Бегичево>

<…> Я сейчас в больших хлопотах. Все езжу на вокзал за ранеными и не могу еще их получить! Сегодня, в 5часов, к нам привезут 20 человек. Мы в ожидании и волнении! Наш лазарет очень уютен и все устроено хорошо, весь персонал для ухода — серьезный и опытный!

Я тебе писала, кажется, что в деревне я оступила так: взяла у старосты список взятых на войну и все сведения о семьях и потом обошла их сама и проверила. Попутно, я нашла нищету и в домах, где никто не взят, и думаю, что и им помочь нужно, тем более, что урожай неважный. Мы решили им выдать муки, крупы, а кому не нужно, то обувь и одежду детям. Что ты об этом думаешь и как думаешь сам сделать?

Завтра возвращается из деревни Григорий Алексеевич, уже вернулись Булгаков и Эрн. Все кажется одушевлены мыслью о возможности собраний и чтений на самые современные и горячие темы. Что ты об этом скажешь? Если это нужно не сейчас, то в очень скором времени, я в этом убеждена. Я думаю, что теперь будет настоящий момент для твоих и общих идей! Нужно самым горячим образом их подымать в обществе, потому что на общество только надежда. Такая нужна переоценка, так многое рухнуло и поколебалось, что необходимо горячо и твердо закладывать новый фундамент.

Так важно и радостно, что авторитет совремнного германизма рухнул! Меня страшно захватывает и воодушевляет сознание, что на этих развалинах так возможно и благоприятно водрузить знамя настоящей, истинной, религиозной русской культуры. Так верна и важна твоя работа — указать гибельность имманентизма во всем! Вот он к чему приводит. Это очень зажигательно и в этом радостный элемент всего, что совершается! <…>

519. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[1589] <2.09.1914. Москва — Н.Новгород>

сентября 1914 г. Москва

Дорогой Александр Сергеевич!

Вы не ошиблись: я только что приехал в Москву, когда пришло Ваше письмо. А вчера приехал и Эрн. М<ихаил> Ал<ександрович> еще остается на даче у Троицы, и кажется, приедет только на будущей неделе. Завтра я собираюсь к нему съездить. Конечно, Вы можете и там его повидать. Относительно поездки в Пустынь решим здесь на месте. Я до января свободен от лекций. Возможны, конечно, другие дела и заботы. Ни к какой организации помощи около войны не успел еще пристать, собираюсь. В настроениях здесь как будто есть уже порча, вероятно, это неизбежно. Откладываю разговоры до свидания.

Поклон О<льге> Ф<едоров>не от нас. Е<лена> Ив<анов>на Вас приветствует. Мы относительно здоровы. Целую Вас.

Да хранит Вас Матерь Божия.

Любящий Вас С.Б.

520. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <4.09.1914. Москва — Тифлис>

сентября 1914 г.

<…> Вчера неожиданно встретился с Павлушей. Его вызывают в Тифлис, потому что с Валей[1590] плохо, кажется доживает последние дни. Я уже раньше услышал о ее серьезной болезни (туберкулез легких и желудка и воспаление легких), но все же не думал, что развязка так близка. Теперь она умирает. Мне ужасно грустно и даже больно думать, как тяжело теперь бедной Ольге Павловне[1591]. Павлуша еще летом видел о Вале вещий сон и держит себя сосредоточено и спокойно. Он зашел к нам, посидел часа два, потом я отвез его на вокзал и пробыл с ним все время, пока он не достал наконец плацкарту на скорый поезд и место в беспересадочном вагоне. очень приятно мне было увидеть его. Я так счатлив, что мы столкнулись с ним на улице (они незнал, что я в Москве). 1-го числа я пошел к Булгакову. Мы с ним как-то ужасно сошлись во всем, что сейчас делается в России и Европе, но когда я предложил сборник, он испугался и решил действовать самостоятельно. Пошел на другой день к Сытину и сказал, что хочу написать ряд статей на современные темы (о славянстве, германизме и европейской культуре) и желал бы поместить их в «Русском слове». Он с радостью ухватился за мое предложение, но все же просил ввиду известной крайности моих убеждений написать сначала один фельетон. Он с ним пойдет в редакцию «Р<усского> С<лова>» и тогда даст мне ответ о дальнейших статьях. Я согласился. На другой день утром пришел Булгаков, ехавший к Троице, и сказал, что он много думал насчет нашего разговора и решил, что мы можем войти сплоченной группой в «Утро России», которое охотно печатает его статьи и статьи Бердяева, например: там повести кампанию с «внутренними врагами» русской культуры, которые уже начинают подымать голову. Так как он поставил мне вопрос в упор, согласен ли я на такую комбинацию, то я должен был рассказать о своем свидании с Сытиным и со своей стороны предложил ему подумать о том, не войти ли нам сплоченной групй в «Русское слово». Эта газета сейчас расходится в 550 тысячах и для проповеди наших идей в такой ответственный момент, для нас бесконечно важнее занять позиции именно в этой газете. Он с радостью ухватился за эту мысль, и мы решили в ближайшие дни обо всем переговорить, ибо с Сытиным нужно держать ухо востро. Пока же я пишу первую вступительную статью[1592]. Пишу со страстью и Бога молю, чтоб мне удалось во весь голос сказать то, что сейчас нужно прокричать на всю Россию, даже на весь мир. Дал бы мне только Бог сил справиться с трудностью и важностью темы.

Я живу пока у Ивановых <…>

521. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1593] <5.09.1914. Бегичево — Москва>

<…> О проекте устройства какого-либозаседания от Религиозно-философского общества я уже давно думаю, но только оно должно быть совершенно нового типа. — В огромном зале (Консерватория), за плату (в первых рядах даже до 5 руб.) в пользу раненых, исключительно п вопросам дня и без прений: одни только речи членов. А то как бы не вышла ерунда: споры, и притом жгучие, сейчас недопустимы, да и опасны; надо уменьшить коллизии, которые и все равно будут, когда Булгаков заговорит о гниении Запада и о народе-богоносце в стиле «Руссланд, Руссланд юбер аллес», а я буду находить, что это плохой и вредный перевод с немецкого.

Пока, впрочем, не говори о моих предположениях, т<ак> к<ак> я не знаю, что бы я мог предположить в качестве беседы: чувствую только, что нужно обстоятельно развить мой взгляд на задачу этой войны, но как? Очень много на этот счет я уже напечатал: как бы не впасть в повторения. Кстати, читала ли ты мою статью «Победа» в «Русских ведомостях» от 4 сентября <…> — это переделка ранее посланной статьи «Борьба двух миров», которую не приняли, а та была красивее <…>

522. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <8.09.1914. Москва — Тифлис>

сентября 1914 г.

<…> У нас возникла мысль организовать лазарет имени В.Соловьева от имени нашего Общества. Уже сделаны первые шаги и, кажется все удастся. Я тогда пожертвую много наших вещей… Хотим снять квартиру в 7 комнат, и значит будет кроватей 15 <…>

523. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <13.09.1914. Москва — Тифлис>

сентября 1914 г.

<…> У меня сегодня не совсем ясная голова, и я не представляю себе хорошенько, что было за эти дни. Да! приехал Вячеслав, и мы пошли с ним вчера к Рачинскому. Дядя Гриша был в восторге от нашего прихода, беспрерывно целовал Вячеслава, вскакивал, садился, подбегал то ко мне, то к Вячеславу и не давал никому говорить. Он настроен страшно оптимистически, не сомневается в победе и уже говорил нам речь, которую готовит к нашему выступлению. Между прочим, он сделал несколько полемических выпадов против меня, и это побудило Вячеслава сделать торжественную декларацию. Он сказал: «Мы все прежде всего должны признать, что победил Эрн» и все в этаком духе по поводу моих давнишних выступлений. В таком же приблизительно духе недавно сказала мне и Маргарита Кирилловна. Григорий Алексеевич против этого ничего не возражает, хотя ему приятнее было бы, если б это было не так. Все это пустяки, мне говорят, что пришло мое время, я же чувствую,что я с большим пафосом выступал тогда в одиночку, теперь же, когда немцы сами себя перед всем миром разоблачили, и все это поняли и увидели, — мне выступать как-то не особенно хочется. Впрочем во мне шевелится несколько радикальных и глубоко ехидных мыслей о немецкой «культуре», и это настраивает меня весело и