выступательно. Все-таки самого главного о немцах еще никто не сказал <…>
В нашей жизни появилась уже регулярность: утром я пью чай с Лидией, читаю «Р<усско> С<лово>» и перекидываюсь с «барышней» военно-стратегическими соображениями о вновь занятых городах. Потом занимаюсь, пишу и читаю (у меня на столе гора новых журналов и свежих книг, взятых в «Пути») и так до обеда. Обедаю с Вячеславом (Лидия на курсах), и мы, можно сказать, на свободе высказываем самые невероятные гипотезы и прогнозы о ходе военных действий, о роли славянства, о православии, о католичестве, о германизме, <нрзб>, — все это в самом мирном тоне, без малейших споров. Потом я опять занимаюсь (надвигаются уже лекции), и большей частью пишу тебе письмо, а к вечеру кто-нибудь приходит, чаще всего Н<иколай> А<лександрович> с какими-нибудь сенсациями или о смещении генералов, или о том, что пруссаки уже под Варшавой. «Сенсациям» мы не очень верим, и Н.А. переходит на мирные темы <…>
Сегодня говорил по телефону с Новоселовым. Он обещал порадеть об уроках. Вячеслав говорит, что за переведенную часть[1594]… я могу получить рублей 150 <…> Статьи для «Русского Слова» я все не кончил еще, нет охоты кончать, потому что вижу уже, что по серьезному тону своему к ним не подойдет. Помещу где-нибудь в другом месте, а для них что-нибудь черкну повеселее. У нас есть мысль начать издавать непериодические тетради о войне и связанных с нею вопросах. Пока зондируем почву и переговариваемся. Погода последние дни скверная, пасмурно и холодно, сегодня дождило, и я не выходил. Вячеслав все время высказывает радость, что я поселился у них и вместе с Марией Михайловной выказывает мне трогательную заботливость. Мне у них уютно и хорошо. <…>
524. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <15.09.1914. Москва — Тифлис>
сентября 1914 г.
<…> С лазаретом у нас дело идет очень хорошо. Щукин[1595], раньше изъявлявший желание быть полезным РФ обществу, прислал все бельевые материалы рублей на 500, одна дама пожертвовала кровати, есть пожертвования и деньгами в несколько сот рублей, а ведь сборы еще не начинали. Собрание членов Об<щест>ва с докладом о лазарете — завтра <…> Вчера я перебрался в свю настоящую комнату, которую Мария Михайловна сумела очень мило обставить. На столе расставила фотографии, повесила икону с лампадкой, и вот пишу тебе отсюда первое письмо <…> Вчера Вячеслав заставил меня прочесть ему письма «об имясловии». От второго письма он пришел в настоящий восторг, и это еще раз возбудило во мне желание в ближайшие же месяцы написать все письма[1596]. Это исполнимо только при одном условии: если достану урок. <…>
525. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <21.09.1914. Москва — Тифлис>
21 сентября 1914 г.
<…> Последнюю неделю я чувствовал себя плоховато, должно быть от ужасной погоды, хотя носа на улицу не показывал и все принимал ванны. Вчера к счастью погода прояснилась, и я вышел в Университет даже при солнце. Я ожидал, что студентов будет не больше 5-6 человек, ибо курс специальнейший и интересно лишь единицам. На самом деле пришло человек 35, и несмотря на то, что я ругнул немцев и отстаивал идею национальной философии, проводили меня дружными аплодисментами. В это время был у нас Рачинский, приехавший за тезисами наших речей. Когда он увидал мое заглавие: «От Канта к Круппу», он страшно заволновался и обронил М<арии> М<ихайловне>, что этого он не позволит. Когда М.М. рассказала об этом Вячеславу, спавшему во время визита Рачинского, Вячеслав страшно рассердился на Рачинского и тутти эуанти за то, что они ко мне так недоверчиво относятся. Несмотря на мои уговоры, он поскакал вниз к телефону и прямо сказал Рачинскому, что отказывается в виде протеста от участия в заседании. На Рачинского это подействовало ошеломляюще, Вяч. смутился и сказал, что сейчас поедет к Рач<инскому> изъясняться. Я решил ехать с ним, чтобы окончательно ликвидировать «инцидент». Г.А. страшно волновался, вплоть до слез, и все настаивал, что я делаю что-то ужасное. Когда я разъяснил содержание речи и воззвал к свободе мысли, которая должна быть священной для всех членов РФ общества, он постепенно успокоился[1597]. Т.к. мы много раз целовались и так как Г<ригорий> А<лексеевич> с истинной сердечностью ко мне относится, то «инцидент разрешился», и тем не менее из обмолвок Г<ригория> А<лексеевича> я понял, что он волнуется от того, что волнуется Трубецкой, от того, что волнуется Маргарита Кирилловна, от того, что волнуется Булгаков. Между ними идут какие-то сепаратные разговоры обо «мне», и все они очень боятся «меня». Сегодня утром приехал Рачинский и сказал, что «все они» решили в содержание статей не вмешиваться и предоставить каждому оратору полную свободу. Из этого я заключаю, что вчера у «них» было обсуждение «проблемы неистового Эрна», и это меня настраивает даже весело <…>
526. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <23.09.1914. Москва — Тифлис>
23 сентября 1914
<…> Вчера приехала Вера[1598] с Димочкой[1599], и дом очень наполнился. Димочка прелестный мальчик, с нежным голоском и копной льна на голове, и очень смирный и добродушный. Я конфисковал у Веры несколько фотографий для себя. Лидия занимается на курсах Каспарянца[1600] — чтобы сдать весной экзамен за седьмой класс и в консерваторию у Вильшау[1601]. Теперь она стала вставать в семь часов, так что я ее вижу только за ужином. Ввиду двойственности ее занятий, я называю ее «двуединой ученицей». Она смеется. Вчера привезла с собой кота ?Серба», который, можно сказать, в семье Ивановых занял самое видное место[1602] <…>
Волнения с моей речью все продолжаются. Г<ригорий> А<лексеевич> вчера много говорил с Вячеславом, а Булгаков со мной. Я правду сказать очень мало их понимаю и вчера вместо всяких разговоров приступил к писанию речи. Очень боюсь, что она выйдет все-таки «трудной», несмотря на всю свою остроту. Ну как Бог даст. Меня ужасно трогает, что ты так ждешь моих писаний и так веришь, что я напишу что-нибудь дельное и нужное. В тебе есть какая-то удивительная гармония и мера в этом отношении. Ты относишься к моим работам именно с тем самым чувством, которое живит, радует и вдохновляет. Только будь терпеливой. Ничего хорошего скоро сделать нельзя. Сегодня был удивительно хороший сухой день. В воздухе носились пылинки снега. И мне сразу от дня этого стало хорошо. Очень жду наступления морозов, я буду чувствовать себя совсем иначе <…>
527. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <25.09.1914. Москва — Тифлис>
25 сентября 1914 г.
<…> Сегодня я разоделся в синий костюм с новой крахмальной рубашкой, постригся и, вызвав своим «блестящим видом» дружное одобрение семейства Ивановых, отправился к Лопатину. Он уже прочел диссертацию, пишет отзыв и со своей стороны ничего не имеет против того, чтобы назначить защиту в текущем полугодии. Теперь, значит, дело только за Челпановым, который, я уверен, чинить препятствий не станет. Так как в октябре предстоит защита Аскольдовской диссертации, то я могу рассчитывать на конец ноября или на начало декабря. Для меня важно только покончить с этим в первом полугодии, чтоб потом можно было начать хлопотать о «кафедре» <…>
С моей речью дела пошли «тише». Повестки отпечатаны. Г.А. уже без запинки, не спотыкаясь, читает: «От Канта к Круппу». Трубецкой, который сначала заявил Рачинскому, что снимет свою речь, который потом меланхолически и безнадежно говорил: «Ну хорошо, пусть, пусть он читает!..», Трубецкой теперь «равеселился». Впрочем я его еще не видел, сужу по Рачинскому. У меня пока что выходит очень серьезно и очень кусаче. Кажется, дальше будет еще сильнее <…>
528. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <28.09.1914. Москва — Тифлис>
28 сентября 1914 г.
<…> Моя речь пишется, дня через два кончу. Это будет настоящая «мина» под всю германскую культуру, — к сожалению она полна философичности, которая доступна не всем, все-таки начинена самым острым перцем. Я уверен, что многие расчихаются <…>
529. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <30.09.1914. Москва — Тифлис>
30 сентября 1914 г.
<…> Почему именно Павлуша так не понравился Евгении Викторовне? В утешение могу сказать тебе одно: отношения между людьми полны глубокой тайны и самым явным образом нарушают принцип математики: «две величины порознь равные» и т.д. Ибо два человека бесконечно дружные с каким-нибудь третьим человеком могут относиться друг к другу даже с величайшим отталкиванием. Это общее правило и потому тот факт, что Евгения Викторовна решительно отвернулась от Павлуши, не должен возбуждать никаких особенных суждений ни о Евг. Викторовне, ни о Павлуше. Впрочем я согласен с тобой, что это прискорбно и, конечно, было бы гораздо приятнее, если б Е.В. отнеслась к Павлуше открыто и дружески <…> Вчера я весь вечер провел с Волжским. Он пришел ко мне и к Вяч<еславу>, и мы очень мило и дружно беседовали о всяких материях, много о Достоевском, еще больше о войне и России. Волжский впервые увидел близко Вяч<еслава> и остался им совершенно очарованным. Вяч<еслав> тоже мне изливался потом по поводу Волжского, так что я лично был чрезвычайно доволен, ибо до сего находился в положении того третьего лица, о котором только что говорил, а теперь линия дружеских чувств перекинулась непосредственно от Волжского к Вячеславу и от Вячеслава к Волжскому. Волжский остался у меня ночевать, я ему устроил прекрасную постель, и мы раздевшись и потушив электричество, беседовали должно быть до третьего часа <…> Да, я тебе обещал написать о Гречанинове[1603]. Он был с женой, довольно интересной дамой, с которой у него вышел трескучий роман. Он оставил свою жену, она своего мужа и детей. Он очень влюблен в нее, у нее нескрываемый культ «супруга». Вид у него странный от того, что вставлен искуственный глаз, говорит, говорит с увлечением, но без всякого красноречия. Больше всего разговор шел на «испанские» темы, ибо они проводили весну и лето в Испании, были на бое быков, на живописных праздниках мая. Гречанинов подъезжает к Вяч<еславу> с просьбой написать стихотворное либретто для музыкальной картины, может быть оперы «Куликовская битва»[1604]. Я должен сознаться, что ушел спать в свое время и конца разговора не слыхал <…>
530. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <3.10.1914. Москва — Тифлис>
3 октября 1914 г.
<…> Сегодня у нас заседание «Пути». Будем обсуждать не издать ли нам тетрадкой наши речи на заседании и затем не издавать ли нам вообще непериодические тетради о войне. Многое зависит от того, какое впечатление производит моя речь. Вчера Рачинский презжал специально для того, чтобы выведать у Вяч<еслава>, что именно
