и через это опоздали на 1/2 часа. Ильин, по-видимому, понравился — его три раза вызывали; а меня встретили аплодисментами и провожали. Чувствую, что моя лекция была куда лучше и с большим подъемом, чем то, что я читал в Москве. но в какой мере она подняла публику — не знаю. Т<ак> к<ак> ни от кого об этом не мог услышать. <…>
539. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[1619] <24.12.1914. Москва — Н.Новгород>
Москва, 24 декабря 1914 г.
Дорогой Александр Сергеевич!
Поздравляю Вас с праздником Рождества Христова и шлю Вам сердечный привет. Надеюсь, что все Ваши здоровы и благополучны и от души Вам этого желаю. Мы совершенно благополучны и встречаем праздник все вместе. Перед праздником я бы в Зосимовой пустыни (один). Там двольно малолюдно по случаю войны, вопреки моим ожиданиям. О. Герман сильно стареет и производит впечатление уже уходящего, хотя по-прежнему на своем посту. Ему недавно делали глазную операцию, но без большой пользы. Мих<аил> Ал<ександрович> хворает инфлуенцией, почему-то затянувшейся. Эрны уехали. О. Павел тоже прихварывает, — чересчур изнуряет себя работой и постом. Был Николай Александрович, — в общем все то же. Дела его плохи, но голову несет высоко, и за это, конечно, молодец!
У меня от войны очень щемит сердце, не от самой войны, но от пассивного безучастия в ней. Тяжело быть только зрителем. Но до сих пор не умею принять участия, а до мая теперь буду и занят. Мне отвратительна мысль корреспондентства, но очень манит мысль пережить войну в какой-нибудь деловой службе, хотя на короткий срок. Но все равно, сейчас об этом нельзя и думать.
Пока что, читал о войне лекцию и буду читать ее в Киеве. Осенью воспользовался для работы над своей книгой[1620] и порядочно ее подвинул, хотя еще и не кончил. Уже вижу Вашу мину по поводу этого…
Что же Вы не повидались с Соловьевым относительно рекомендации книжки о преп. Серафиме? Кажется теперь он переведен в Кострому, и дело опоздано, хотя в Москве он бывает.
Между нами. Мы приступили к печатанию творений А.Н. Шмидт. Уже много встреч прошо в колебаниях и незнании, как поступить с ее рукописями. Дело в том, что по характеру их содержания установить внутреннее к ним отношение до сих пор невозможно (да и не станет возможно до каких-либо мистических подтверждений или обнаружений). Но со времени войны нам стало ясно, что таить от мира факт существования Шмидт далее нельзя, да и докуда же таить? И разве нерешительность и медлительность есть решение? Под этим молчаливым и настойчивым понуждением и было принято это очень важное решение. Возможно, впрочем, что книга будет задержана цензурой и т.д., ну, значит, так и надо, а мы свое дело сделали. Вероятно Вы будете ворчать, но поставьте себя мысленно в положение фактического душеприказчика Шмидт, и Вы почувствуете, как оно трудно и ответственно. Впрочем, ведь Вы не знакомы с содержанием рукописей, и Вам трудно судить о всей значительности их.
Елена Ив<ановна> шлет Вам привет. Кланяюсь О<льге> Ф<едоров>не. Да хранит Вас Христос, днесь в Вифлееме рождейся.
Любящий Вас С.Б.
1915 год
540. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[1621] <8.01.1915. Москва — Н.Новгород>
8 января 1915 г.
Дорогой Александр Сергеевич!
Поздравляю Вас с Новым годом. Спасибо Вам за письмо Ваше, такое тихое и для Вас очень типичное, православно-роденбаховское [нрзб]. Понимаю Ваш все еще немного романтический пафос, но не могу сделать это своим настроением, и не только по слабости греховной, но и по другому. Ведь у каждого свое. Я же в те времена, когда полагается быть романтиком по возрасту, слишком засушил себя «измами», и только от времени оттаивает душа, так что про себя я сказал бы наоборот, что у меня романтизм (м<ожет /> б<ыть /> иной) как-то крепнет с религиозным опытом. Осень я всегда любил, по-пушкински, эстетически, но не влюблялся в природу, как теперь, и во все ее моменты, а больше всего люблю неподвижную, вечную красоту юга: море, солнце и горы. Невесту природу люблю, хотя и люблю «охотное ее умирание».
Я и очень заинтересовался, и был обрадован, что Вы мне пишите письмо-статью: окончите и присылайте… в «Русскую Мысль», я думаю, что пойдет. Напишите Франку, он близко стоит к редакции и Вас любит. А «Путь» — точно «беспутствует» и, кроме всяческих бестактностей, Вам известных, кроме финансовых причин, фактическое препятствие — б<ыть /> м<ожет />, и помимо ведома — чинится оным сиятельным «польско-еврейским соловьем[1622]. Увы! выяснилось, что того «Пути», о котором в начале мечталось, уже нет (если и был когда-либо); впрочем, я это отболел уже давно и теперь констатирую холодно, что по существу Эрн в том разговоре со мной был прав. Остается «Путь» академический и религиозно-философский; я, конечно, очень ценю и этот, тем более, что другой, б<ыть /> м<ожет />, есть и впрямь романтизм в Вашем смысле слова. Посылаю Вам оттиск. Лекцию свою пошлю, когда напечатаю (а печатать будет Сытин)[1623].
Б<ыть /> м<ожет />, поеду с лекцией в Киев, впервые после тех дней. Даже голова кружится от волнения, когда представишь себя, вроде гейновского [нрзб], на тех улицах и площадях… Это здесь, а приедешь и, вероятно, будет бить в нос жидовский ренессанс киевского стиля. Только Софийский собор не изменится, да Лавра…
Не могу без волнения читать Ваши строки о Ваших детях. Хотя бы маленького удалось Вам привезти в Москву показать… У Ивановых, кажется, корь. Эрн приехал уже, из-за мобилизации. Авва все время праздников прохворал в инфлуэнце, не вполне оправился и теперь. О. Павла не видал давно.
Не пришлете и свою статью для прочтения в Р<елигиозно />-Ф<илософском /> о<бщест />ве? Или не подходит? К счастью, надеюсь, что заседание с Здзеховским, авву огорчающего, не будет. Ах, как хочется мне понюхать воздуха войны, только дохнуть! Как-то навязчиво и неотвязно хочется. Но до весны даже и мечтать нельзя — лекции, теперь более глупые [нрзб], чем всегда. Мы все благополучны. Е<лена /> И<вановна /> кланяется.
Христос с Вами всеми. Ваш С.Б.
541. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <13.01.1915. Москва — Тифлис>
13 января 1915 г.
<… /> На прошлой неделе я написал статью «Плач над германской культурой» — для «Утра России»[1624], а теперь принялся за «Время славянофильствует» это для «Войны и культуры»[1625]. Тема очень ответственная и мне придется сделать большие напряжения для того, чтобы отчеканить и отлить в подходящую форму то многое, что нужно сказать. Я уже по началу вижу, что трудно, что в ход придется пустить все свои «пожарные силы» <… /> Народу ходит много, каждый вечер кто-нибудь да сидит. Вячеслав Иванович с величайшею своею умелостью ведет всякие свои тонкие разговоры. У тебя является, конечно, подозрение, что я засиживаюсь из-за разговоров позднее, чем нужно; но уверяю тебя в 12 я уже в постели и утром регулярно встаю в 91/2. Раньше вставать незачем потому, что у меня всегда не хватает не времени, а физических сил. Позавчера была лекция князя в «Войне и культуре» о Софии и Константинополе[1626]. Нас с Вячеславом лекция прямо обворожила, и это чрезвычайно удачное его выступление. Я со всей горячностью высказал ему свое восхищение и одобрение, на что он отозвался очень горячо и видимо был по-настоящему тронут. Дядя Гриша, услыхав наши восторги, чрезвычайно просиял, и у нас в «Пути» сразу рассеялись недоразумения и воцарилась полная гармония. Мне это ужасно приятно. Я всячески теперь буду поддерживать мир <… />
542. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <16.01.1915. Москва — Тифлис>
16 января 1915 г.
<… /> Вчера писал конспект для беседы, которая велась в Соловьевском обществе[1627]. Позавчера писал рецензии для «Голоса Москвы» — т.е это кроме утренних серьезных занятий, когда я пишу «Время славянофильствует» <… /> Вчера было заседание нашего общества. Я в виде вступления рассказал своими словами с добавлениями свою статью о германской культуре (предназначавшуюся для «Утра России»). Я прилагаю тебе отчет. Он очень перевран. Вяч<еслав /> говорил совсем не то. Бедный репортер сбежал с половины заседания (чтобы поспеть с своей заметкой) и получил поэтому совсем неправильное впечатление. Когда я кончил вступление, поднялся гвалт и суматоха, записалась бездна «ораторов». Ильин[1628], бледный и злой, подошел ко мне и спросил, разрешаю ли я ему возражать на тему «Кант—Крупп». При этом он угрожающе показывал «Русскую Мысль» с моей статьей и добавил, что он пришел специально затем, чтобы напасть на меня. Я сказал ему, что его возражение против Канта-Круппа разобьет прения, которые будут вертеться не на мне, а на положительном обсуждении специальной темы «о нашем отношении к германской культуре», а потому я предложил ему собраться в небольшом круге лиц и обсудить сообща Канта-Круппа. На это он мне сказал, что я выступал против Канта публично, и он так же хочет против меня выступить публично. Тогда я предложил ему на следующей неделе устроить особое заседание на интересующую его тему, в котором я прочту вторую часть «От Канта к К<руппу />«, читанную мной в Петербурге. Совет принял мое предложение и я буду в скорости иметь удовольствие сразиться с Ильиным. Узнав, что на этом заседании о «Канте-Круппе» не будет говориться, многие сняли записи, и все же осталось 12 ораторов! Заседание прошло очень оживленно и полнозвучно. Говорили 3-4 германофильствующих молодых человека, не знающих о Германии «мы пишем или нам пишут» — но они, высказавшись на полной свободе, были совершенно преодолены внутренно уничтожены речами «религиозных философов». Чудесно говорил Булгаков и, что удивительно, Вышеславцев, который выступал раньше против меня. Тут вдруг обнаружился неожиданный консонанс! В заключение я сказал свое слово, сокрушительно игривое в первой части и весьма возвышенное во второй. Поистине я сам себе изумился: слова лились свободно, плавно и остановился как раз в том месте, в котором нужно было остановиться. Все остались несколько потрясенными. Маргарита Кирилловна очень живо мне выразила сочувствие, Мария Михайловна была в восторге, Вячеслав сегодня пространно выражал мне свою позицию. Как я узнал, Рачинский в самых сильных местах моей речи восторженно дергался в сторону Трубецкого, подмигивая глазом: «знай наших». Словом, вышло чрезвычайно удачно, и оттого, что мне удалось сказать хорошо то, что нужно было сказать, я заснул спокойно и сегодня провел день в полном обладании сил. <… />
543. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <20.01.1915. Москва — Тифлис>
20 января 1915 г.
<… /> Эти дни я совсем замотался. Представь, в два дня (позавчера и вчера) я написал большой фельетон — 9 стр.,
