вообще нужен и дорог, но в то же время надо, надо и надо, чтобы ты всегда сохранял чуткость и восприимчивость ко всему, что делается вокруг! <…>
609. А.В.Ельчанинов — Е.Д.Эрн[1806] <24.04.1916. Тифлис — Москва>
Милая Женя! не сердись, что пишу на машине, это не мешает мистике (ср. пример Тернавцева). Ваше письмо еще раз подтверждает мне прочность Ваших дружеских чувств, а это такая поддержка в той духовной пустыне, в которой я влачусь. Впрочем, это не совсем верно, так как со мною родные мои и некоторые еще милые люди. Сейчас я переживаю новое увлечение — не беспокойтесь, дело идет о предметах неодушевленных. Я страшно занят огородами! У себя в госпитале я разбил 6 больших гряд и засеял их укропом, морковью, бураками и т.п. Это дает совсем особенные, мне раньше совсем неведомые эмоции и служит основанием многих метафизических, моральных и житейских размышлений, больше в стиле Манилова.
Ваши сообщения о Лидии мы все приняли с огорчением и сочувствием. Коля, между прочим, поинтересовался ее экзаменами. Я ничего не знал о Володиной диссертации, как и о других его делах[1807]. Мария Давыдовна, которую я недавно видел, ничего мне не могла об этом рассказать, Ваших же братьев не было дома.
Мое положение сейчас неопределенное: с одной стороны, я мало проникнут войной и все мои мысли о том, что будет после войны. Об этом у меня подробные проекты, снова соединяющие меня с Москвой и друзьями. Это что-то в роде соединения школы и церковной общины. имея это в виду, я не тороплюсь жертвовать собой и т.д.… С другой стороны, я почти уверен, что мирного течения жизни я, может быть, и не дождусь, так как мало оснований думать, что даже победив немцев, мы сумеем без войны поделиться с милыми союзниками. Но если это так, то прожить несколько лет в ожидании, только к чему-то готовясь — дело довольно гнусное. Отсюда мое большое желание оставить на время войны школу и заняться всерьез войной, во всяком случае, выйти из того межеумочного состояния, в котором я нахожусь с начала войны. В этом направлении я предпринял некоторые шаги и жду результатов. Что думают мои друзья на этот счет? Одновременно это будет невинным способом уйти из гимназии Левандовского.
Спасибо за сведения о знакомых. О Наде я хотел бы получить более подробные сведения. Я бы хотел написать Вам с Володей еще много другого, но не все удобно писать в письме.
————————————————
Все до сих пор было написано сейчас же по получении Вашего письма, но потом обстоятельства все мешали мне кончить. Не кончил я и сейчас, но посылаю, как есть. Бориса забрали, и он уже уехал в запасной баталион в Кутаис, мы очень огорчены, мама особенно. Коля с Марусей на лето наняли дачу в Анапе. Весна уже кончается. Всего Вам светлого, семье Ивановых — мои самые горячие симпатии.
Ваш Саша.
1916. IV. 24. г. Тифлис
610. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1808] [? 06.1916. Москва — Петроград]
<…> Открытие Народного дома было большой и светлой радостью для меня. Чувствовалось радостное единение и начало новой, лучшей жизни. Прошло все с подъемом, были хорошие речи. Были гости и между ними Дмитрий Николаевич Челищев и кн. Урусов (сын).
Ангел мой, жду тебя скорей в Москву. Мы с Григорием Алексеевичем и Сусанной Михайловной отложили решение о твоей книге[1809] до твоего приезда. Это лучше, т.к. надо решать с толком. Бумаги у Кувшинова[1810] совсем нет сейчас, но может быть скоро будет. Это тоже меня заставило подождать. Когда ты приедешь — мы все обсудим <…>
611. П.А.Флоренский — А.С.Глинке[1811] <11.07.1916.Сергиев — Н.Новгород>
†
1916. VII. 11.
Милый Александр Сергеевич!
Вот всегда вспоминаю о Вас с любовью, тысячи раз решаю: сегодня уж непременно напишу, несколько раз даже начинал, — «а воз и ныне там». Да и сейчас-то взялся за письмо, чтобы иметь благовидный предлог отложить в сторону корректуру. Статья Ваша о «правде и кривде»[1812] не только очень хороша, но и, что важнее, принесет много понимания ее читателям, и вообще будет глубоко жизненной, — в этом я уверен.
Если бы таких статей побольше, как необходимы они. Но можете быть уверены, конечно, что многие, найдя в ней обличенье себя, не стерпят и раздраженно изругают Вас. И как редактор, и как читатель я благодарю Вас за статью и снова, как уже говорил ранее, прошу прислать что-нибудь в «Богословский Вестник», не взирая на мое молчание. Одно прошу, молчание не толкуйте никак. Усталость, неприятности, горе, частые болезни, если не мои, то кого-нибудь из близких, и самое главное — мускульная усталость (вот если бы был секретарь, я бы стал вести себя иначе!) не дают мне писать писем, в которых нет прямой внешней надобности. Я много пишу писем, но близким — никому, пишу же все деловые.
Смерть косит вокруг меня обильную жатву, а мне мучительно хочется запечатлеть и сохранить прошлое — не для себя, а для детей своих. И я весь ушел в собирание сведений, воспоминаний, в архивную работу, «никому не нужную», по единодушному, хотя и не всегда откровенно выражаемому признанию чуть ли не всех меня окружающих.
Черкните мне при случае, хочется ли Вам иметь «Исследование Апокалипсиса» Арх<имандрита> Феодора Бухарева[1813]. Если да, то я пришлю Вам в подарок. Ф.К.Андреев рассказывал мне, что Вас сосет желание быть князем. Мне этого ничуть не хочется. Мне даже все равно, кто были мои предки — м<ожет> б<ыть> даже, чем ниже они по общественному положению, тем лучше. Но мне хочется установить «свою» связь с историей на всем протяжении веков. Когда было «то-то и то-то», что делали «мы» и где «мы» были. И невозможность сказать что-нибудь про долгие века ставит меня словно пред запертой дверью, и я начинаю ломиться в нее.
Хорошо бы повидаться лично. М<ожет> б<ыть>, вы думаете приехать сюда как-нибудь? Только вот С.Н.Булгаков в Крыму. Его «Софийность твари» в «Вопросах философии и психологии»[1814] вызывает восторги в Академии нашей, даже у о.Иллариона[1815]. Боюсь, что они все это огрубят. Но не значит ли это «победихом, перепрехом»?
Господь да благословит Вас и Вашу семью.
Любящий Вас
1916. VII. 12.
Сергиевский Посад. Моск<овской> губ<ернии>,
Дворянская ул.
612. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1816] [? 07.1916. Москва — Петроград]
<…> Мы с Григорием Алексеевичем сегодня много говорили о твоей работе и сошлись во всем. Главное то, что ты немедля по выходе этой твоей гносеологической работы, должен начать вторую часть: положительную, твою философию. Показать каким образом тот принцип абсолютного сознания раскрывается в религии, красоте, нравственной жизни, во всем мире. Это необходимо. Меня очень окрыляет твое «об иконах». Я крепко верю и на деюсь, что ты вдохновишься и раскроешь много прекрасного! Ты все раскритиковал, а теперь нужно раскрыть положительное, развернуть из твоего абсолюта красоту и полноту смысла жизни и показать жизненное значение твоего основного принципа! Правда, мой милый? И о любви ты должен написать, не только о семейном начале и о деторождении. Я мечтаю, чтобы отразилось все пережитое нами с тобой в твоей будущей книге! Надо, чтобы вся твоя музыка и вся поэзия природы и вместе вся херувимская песнь твоей души отразилась там. Она должна быть вся конкретная и доказать, что абсолютное сознание живет![1817]<…>
Григорий Алексеевич уезжает 1 августа <…>
613. Н.А.Бердяев — неизвестному лицу[1818] <13.09.1916.>
Мне помнится, что в прошлом году я ответил на Ваше письмо. Во всяком случае, я не почувствовал ничего такого, после чего явилось бы нежелание ответить. Теперь отвечаю на письмо, присланное редакцией «Бирж<евых> Вед<омостей>«. Вы меня неверно понимаете, если думаете, что я проповедую «возврат к сухой и черствой церковности». Я вообще не проповедую «возврат». Моя последняя книга «Смысл творчества. Опыт оправдания человека», лучше всего отражающая мои стремления, достаточно доказывает, как я далек от «сухой и черствой церковности» и от «возврата». Но ваша характеристика религиозных стремлений современной молодежи представляется мне слишком расплывчатой, слишком неопределенной, слишком желающей совместить несовместимое. Без жертвы, без выбора и разделения невозможна никакая религиозная жизнь и никакие религиозные достижения. Религиозная истина не определяется тем, что нравится и не нравится современной молодежи, что соответствует или не соответствует ее инстинктам. Суета мiра («весь блеск, весь шум, весь говор мiра») не может быть введена в религиозную систему. Религиозное сознание не может быть мiродовольством и самодовольством: но все должно быть имманентно изжито, все может быть путем человека, его испытанием, странствованием его духа к высшей жизни. Нельзя «предлагать» молодому поколению уверовать в Троичность Божества. Вера не может быть навязана, она может быть лишь плодом жизненного пути и опыта. Если для Вас еще мертвы слова о Троичности Божества и о Христе — Сыне Божием, то и не нужно Вам принимать всего этого извне. Но я не верю в «Религию Мiра», которой, по Вашим словам, «ждет современная молодежь». Это была бы религия довольства, но всякая религия есть глубокое, страдальческое, трагическое недовольство «миром». Всякое творчество есть недовольство «мiром», преодоление «мiра», исполнение заповеди — «не любите мiра, но любите в мире». Я бы хотел, чтоб современная молодежь помнила и любила Ницше и путь Заратустры. Это — жертвенный и суровый путь, путь горний, в нем есть совершенно своеобразный аскетизм духа. Жертва и аскетизм возможны не только во имя исполнения заповеди Бога, но также и во имя высшего достоинства и творческого признанья человека. Человек не должен быть рабом суеты мiра, он должен быть свободен от низких стихий мiра во имя своего творческого и царственного назначения. Человек не может допустить себя до того, чтобы быть распиленным «мiром». Человек должен творить себя и новый мiр, претворяя хаос в космос. Эгоцентризм может быть великим рабством и утерей своего «я». Пер Гюнт Ибсена был очень эгоцентричен. Нужно выковывать свое «я», высвобождая его из эгоцентризма и хаоса. Путь свободы — суровый путь и трудный. Легкий путь — путь рабства. Вот мысли, которые мне хотелось высказать по поводу Вашего письма.
Готовый к услугам Николай Бердяев.
614. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1819] [? 09.1916. Москва — Петроград ?]
<…> Как ты доехал, здоров ли? <…> У нас все налаживается. Мика поправляется, но все еще горло красное. Несмотря ни на что сегодня вечером идет к Гагариным. Они приехали и его зовут. Конечно, сердце не камень! Пусть повеселится бедненький напоследок. Маруся здорова и радует меня очень успехами в музыке. Я нашла ей чудного батюшку.
