стояли дружно и, до известной степени, натиск врага отразили (таково внутреннее чувство), но и это благодаря отсутствию широкой публики, ибо демагогия (до миссионерского съезда включительно) была пущена во всю. Вы знаете, вероятно, что Д<митрий /> С<ергеевич /> написал было Св<енцицкому /> письмо с изъяснением в любви и смирении после нашего газетного письма[561]. Здесь, когда им рассказали все, они с нами согласились по существу (оговорки — неважны) и решили, что его нельзя пускать в СПб Религиозно-философское общество.

Но только ла донна e мобиле[562], сами знаете, непреклонна из них только З<инаида /> Н<иколаевна />, которая относится к Св<енцицкому /> с холодным и брезгливым презрением. Но разные могут быть комбинации. Лично мы виделись раз. Они хотели быть у меня, но заболели дети, и это не состоялось, мы были у них. Лично мы встретились дружелюбнее, чем можно было ожидать (тем более, что я высказал — со своими бесконечными и многословными оговорками и извинениями — но по существу решительное осуждение и скорбь по поводу тона прений в Религиозно-философском обществе и ему, и Белому). Щупали друг друга, расспрашивали (хотя, впрочем, без нарушения границ). Боюсь, их дружелюбие ослабело после стычки с Морозовой, а мы еще раз убедились, что разговор в комнате — одно, а на эстраде — другое. Между прочим, они говорят, что в литературе их направление получает одностороннее и неудачное освещение, так что в сущности от своих выступлений отказываются, но — опять! — до первого случая. Говорят, что нас разделяет гораздо менее отношение к православию, чем к политике, но это детский вздор и новая игрушка, несерьезно; а их еретичество закостенело, и это почувствовалось, — мы как бы лбами стукнулись. У меня впечатление, что они совершенно на той же точке, литературно-безблагодатной, на какой мы расстались несколько лет назад. Но, по-видимому, дело стоит хуже, и «таинства», боюсь утвеждать, но таково общее наше предположение, — все-таки есть[563]. И жалко и страшно за них. В дружелюбные моменты разговора, по мягкотелости, хочется и кажется, что все это недоразумения и вот-вот сговоримся, но, говоря объективно, это не так: это секта со всеми ее признаками; и отношение их к нам, даже при некотором личном дружелюбии, как у сектантов, как у Добролюбова[564] или петербургских членов всемирного христианского студенческого союза[565], в этом роде. Про Вас спрашивали. Я старался придать Вашему отъезду характер случайного совпадения. Я пришел к заключению, что диспутов с ними, в том числе и в СПб-ском Религиозно-философском обществе, положительно следует избегать за бесполезностью для них и вредностью для публики. Вот в кратких чертах удовлетворяю Ваше любопытство, по обычаю, чересчур кратко.

Св<енцицкий /> сбежал, как и надо было ожидать, теперь прячется, уже прислал ругательное письмо Ш<еру /> — я считаю возможными и дальнейшие выпады. Вероятно, теперь он обдумывает «платформу», на которой возобновит свою деятельность, как только почувствует наступление физической безопасности[566]. На будущей неделе будет у нас годовое собрание, не устроили бы скандала его почитательницы. Мы приготовились.

Лекции у меня остановились и я получаю возможность кое-что делать. На 20 — 21 проектируется поездка в пустынь. Собираются Владимир Александрович[567], Флоренский, Ельчанинов, Михаил Александрович[568], жаждет душа этой поездки, жаль, что не будет Вас. Дал бы Бог съездить!

Меня приглашал к себе московский еп. Антоний[569] через Флоренского (который его решительно отстаивает и защищает). Надо пойти. Был здесь и Флоренский. Он, чем больше наблюдаешь его, тем становится все больше. Он внес было в мое настроение одну совершенно особую полосу, о которой я м<ожет /> б<ыть /> и рассказал бы лично, да и то не следует, тем более, что теперь это почти прошло.

Из «С<еверного /> С<ияния />» уже вышли и В. Т<ернавцев /> и Г<ригорий /> Ал<ексеевич />[570]. Как будет Эрн, — не знаю. А бедному Григорию Алексеевичу было оказано со стороны Мережковских их выдержанное игнорирование, так что опасность от его «авансов» была тем самым исключена, и на вечере у М.К.Морозовой он был превосходен.

Ну вот, сколько выворотил Вам всякого хламу. Бердяев едет в Москву. Он уже схватился за Федорова, по моей заметке[571].

Отзовитесь, живы ли. Дай Вам Бог встретить праздник в мире, молитве. Да хранит Вас Христос! Целую Вас.

1909 год

110. М.А.Новоселов[572] — А.С.Глинке[573] <6.01.1909.Москва — Симбирск>

Крещение Господне

<…> Вчера только уехал от нас Вал<ентин> Ал<ександровичi>>[574], с которым мы не раз вас вспоминали. Конечно, с его приездом выплыл на сцену хилиазм с самодержавием, кафолицизм, римский империализм и многое другое «неудобовразумительное» для малосведующих в области, лежащей «ни здесь, ни там». Я лично занимал наблюдательную позицию, а ломали копья С<ергей> Н<иколаевич> и Влад<имир> Ал<ександрович>[575]. Последний осоюзился по вопросу о самодержавии с Валентином и наседал на «христианского социалиста»[576], который с изумительной добросовестностью производил исследование страны, в которую таинственными путями оккультической идеологии достославный Валентин втаскивал своих собеседников.

Подробности великолепных схваток и блестящих выступленй приезжего хилиаста сообщим Вам при свидании. Впрочем, скажу пока одно: положение дел ни в России, ни в нашем кружке не изменилось, по крайней мере, заметным образом.

Побывали мы на праздниках — С<ергей> Н<иколаевич>, Влад<имир> Ал<ександрович> и я — у Васнецова[577], посмотрели новые работы его и побеседовали о плоти, хилиазме, пакибытии… Подробнее и о сем при свидании.

О Мережковском, вероятно, слышали: по общему признанию он провалился в Москве. — В Петербурге, в Религиозно-философских собраниях, шумят и бранятся изрядно. Вал<ентин> думает, что все же польза от них значительная, хотя публика набралась туда подозрительная; хвалит Столпнера[578], который представляется ему личностью «провиденциальной», главным образом, кажется, по отношению к Мережковскому, Белому и К°.

С частью молодежи у нас призошло некоторое недоразумение на почве конфессионализма, обостренное вследствие приезда Страупмана, прибывшего со специальной, по-видимому, целью обследовать здешние позиции. По поводу сих дел были у нас серьезные совещания. Кажется можно надеяться на хороший исход[579]…

Однако, я все о наших делах. Вы вот о своих пишите малоутешительное: враг представляется не столь сильным, каким оказался при встрече лицом к лицу. Все же в уныние не впадайте! Ведь можно отступить и отсрочить сражение. Не горячитесь! А в Москву в феврале приезжайте. Мне кажется, что так давно не виделся с Вами…

Спрашиваете о Зосимовой. Я ездил туда на 13-е и 14-е декабря; с С<ергеем> <Николаевичем> и Влад<имиром> А<лександровичем> собирались на 20-е, но оба они, особ<енно> последний, порасклеились физически, и поездка не состоялась. Думаем постом побывать там.

Валентин Ал<ександрович>[580] ездил к старцам на два дня, говел, потише стал и похудел.

Сегодня вечером о. Феодор с 2-мя учеными иноками будет у Владимира Ал<ександровича>, куда и я зван. 9 — 11 января ожидается в Москву архиепископ Антоний[581]; предполагается ин цорпоре сделать на него облаву. Застрельщиком выступает Н.Д.Кузнецов[582], С<ергей> Н<иколаевич> немножко смущается…

Печатаю теперь книжки о Церкви, о благодати и таинствах и еще о Церкви. А в «Церковных Ведомостях» с первых номеров должна идти моя статья, разбитая на маленькие главы, под заглавием «У отцов».

Мамаша здорова, хотя поустала от служб церковных. Ал. Ив. готовится к урокам. Аба приветствует Вас. Ф.К.Андреев[583] в Петербурге у своих. Готовится к экзаменам и потрухивает. Экзамен в феврале.

Кот блудит, пропадает по суткам и более, заметно худеет от любви.

Пока умолкаю, крепко обнимаю и в гости ожидаю.

Господь да поможет Вам обогатиться внешней премудростию, чтобы потом удобнее служить внутренней!

Михаил.

111. М.А.Новоселов — А.С.Глинке[584] 16.02.1909. Вышний Волочeк — Симбирск>

Вышний Волочек,

16 февраля1909.

<…> Вчера вернулись из Зосимовой мы — С.Н.Булгаков, Влад<имир> А<лександрович>[585], П.А.Флоренский и я. Как хорошо там было! Причастников за субботу и воскресенье больше 200. Когда приехали, все номера были заняты. И погода чудесная! — Приезжайте! Съездим туда еще разок. Если не скоро соберетесь в Москву, черкните слово — другое о себе. Давно не слышал Вашего голоса.

Влад<имир> А<лександрович>, С<ергей> Н<иколаевич> и я здоровы, хотя и изрядно мятемся в суете мира. О последнем можете судить по прилагаемой программе[586] <…>

112. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[587]

<…> Заседание наше мы назначили на среду на вечер! Вчера у нас в редакции было очень много народа. Были новые: Лурье[588] и П.П.Рябушинский[589].

Вожусь со Скрябиным[590], хожу его слушать очень часто — он много мне дает! В основах и вообще во всем кредо мы чужие с ним! Но в переживаниях, красках, подъемах — он мне близок и мил! <…>

ОР ГБЛ. ф. 171.3.9. л. 23, б.д.

113. А.В.Ельчанинов. Дневник[591]. <1.03.1909. Сeргиeв Посад>

III/1

Он <Флор/i>енский> мало изменился со времени нашего последнего свидания (три месяца назад); только как будто стал нервнее и чуть беспокойнее. Он ежеминутно в каком-нибудь деле. Вот перечень его дел за те два дня, что я здесь[592]. В пятницу вечером он сел писать лекцию и писал ееш до половины четвертого. Встал в субботу в 8ч. и в 10 пошел на лекцию, а оттуда в баню, затем обед. Сейчас же после обеда исправление рукописи о частушках для «Костромской старины» и т.д.[593]

114. А.В.Ельчанинов. Дневник.[594] <4.03.1909. Сeргиeв Посад>

III/4 Герасим-Грачевник

Вот несколько его <Флор/i>енского> разговоров.

— Ты замечаешь, я двигаюсь по направлению к т, иначе — впадаю в детство. Ведь я даже с осени изменился в этом направлении. Я часто чувствую себя ребенком, хочется возиться, шалить.

Действительно, только что перед этим он полчаса возился с Дарьей, представляя из себя медведя, дразнил ее, пел ей частушки и умолял ее, чтобы она посоветовала ему, что надо делать, чтобы понравиться девкам.

«В Академии я сдерживаю себя, но и то мне постоянно хочется или затрубить в сверток с моими лекциями, или кого-нибудь ткнуть в живот, или скатиться по перилам. И это делается как-то само собой. Я думаю, что это оттого, что мои дионисийские силы ищут себе выхода и обнаруживаются именно здесь».

Эту перемену в Павлуше я заметил особенно ярко этой осенью, а за зиму она у него усилилась и развилась. Он очень смешлив, остроумен, неутомим в разговорах с дамами и барышнями, причем они обычно остаются в восторге от своего кавалера.

Сегодня катались на лыжах. Несмотря на то, что завтра у него лекция, из которой у него готовы только три страницы, он так увлекся, что я едва уговорил его идти домой. Во время этой прогулки несколько очень интересных разговоров. Когда я ему сказал, что пора идти домой, он ответил:

— Зачем мне писать лекцию? Может быть я не доживу до завтрева, так уж лучше накатаюсь в свое удовольствие.

— Как приятно ехать, — сказал он, когда мы попали на глубокий нетронутый снег, — как будто идешь