по пирогу и режешь его лыжами. На меня нападают, — прибавил он потом, — зачем я часто употребляю гастрономические сравнения; но ведь это так естественно: пирог нам ближе всего, мы знаем его вкус, запах, теплоту, состав; послесамосознания, конечно, на первое место надо поставитьпирогосознание.
Последние дни он все порочит дамский пол. После посещения Д. и Т. он все жаловался, что с их приходом что-то хорошее ушло из дому.
— Позвать надо о. Евгения[595]; пусть хоть молебен отслужит. Я понимаю, почему дам не пускают в скиты; люди всю жизнь копят, а придут бабы и враз все унесут. Ты не думай, что я считаю их чем-нибудь поганым, ничуть. Но они, видишь ли, как-то страшно пассивны и пористы и поэтому всасывают в себя все. Оттого они так легко поддаются влияниям.
— Несчастный народ женщины, — вздохнул я.
— Почему несчастный? Я вовсе не считаю себя более счастливым или привилегированным. У многих людей мускулы больше, чем у меня, а я ничуть не огорчаюсь.
— Но ведь ты должен признаться, что о женщинах ты отзываешься с иронией, насмешкой, даже презрением.
П<авел> стал серьезен.
— Это не так. Я с глубоким уважением отношусь к женщине, которая делает свое дело. Ты знаешь, что я Марусю Ланге[596] сейчас уважаю гораздо больше, чем когда она была курсистской. Я смеюсь над теми, которые берутся не за свое дело; я бы стал смеяться над мужчиной, который занялся бы бабьим делом, смеялся бы над женщиной, которая захотела бы завести себе бороду. Ум ведь-то половой мужской признак. И незачем нам завидовать: вот мне очень бы хотелось родить дитенка, а не могу! И знаешь, что я заметил, что женщины, склонные к научным занятиям, и после брака — обычно ведь все это слетает моментально — отличаются всегда блудливым характером.
— Я не понимаю, почему Д. обиделась на меня за Гефсиманский скит и за прочее: ведь не ходят же дамы голыми по улицам; зачем же она хочет, чтобы я всякому показывался обнаженным от моей квартиры?
— Но ведь ходишь же ты в гости?
— Ну так что ж? Ведь не ко всем хожу. Я и голым появляюсь которым людям — в бане, например.
— Я тебе говорил про опыты Каптерева[597] с внушением? Оказалось, что иногда достаточно бывает тонкой вуали, чтобы парализовать гипноз. В этом глубокий смысл фаты — женщину в фате невозможно соблазнить.
115. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[598] <26.03.1909.Москва — Симбирск>
Дорогой Александр Сергеевич!
Христос воскресе! Поздравляю Вас с Светлым праздником и целую. Теперь Страстная. Благодатное время. Хожу к службам, говею, сегодня причащался вместе с Муночкой[599] и Михаилом Ал<ександровичем> в храме Спасителя. Как Вы? Погружены ли в лекции или нашли возможность оторваться? Ждем Вас после Святой в Москву, как о том доходят слухи. Наша «миссионерская» деятельность пришла к благополучному (относительно) концу на этот год, о результатах ее судить нам невозможно! По части внешнего успеха англосаксы (Джон Мотт)[600] нас далеко перебили. Это сообщаю Вам для Вашего злорадства. Вообще ничего особенного за это время не произошло. Выпустили сборник против интеллигенции, вышло хорошо, т.е. довольно крепко. Начинают немного его поругивать, но все это, Вы, конечно, скажете, чепуха и ни к чему[601]. Я, по приписваемой Вами мне потребности в возбуждениях, кажется, начинаю еще втягиваться в националистическую политику. У нас все благополучно. Писать нечего и не стоит в виду скорого свидания. Ваш
С.Б.
116. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <24.04.1909. Москва — Тифлис>
24 апреля 1909 года
<…> Представь, Надя встретилась на трамвае с Эфросом[602] и пригласила его к себе. Я ей объяснил, что за человек Эфрос, какую роль он играл подле Валентина, и она быстро согласилась, что поступила опрометчиво. <…> Сейчас только что был Сашенька. Он мне передал приятную весть. Лопатин говорил товарищу Миши Карповича, что я выдержал «блестяще» и несмотря на «каверзные» вопросы его сумел ответить ему как следует. Это меня очень радует, потому что, если этим экзаменом они остались довольны, то значит и на другие экзамены мне не придется затратить очень много сил. Я рад к тому же, что могу немножечко похвастаться перед тобою: ведь я еле на ногах держался в день экзамена[603]. <…>
117. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[604] <24.05.1909.Корeиз — Симбирск>
24 мая. Кореиз
Дорогой Александр Сергеевич!
Был очень огорчен Вашей неудачей, слава Богу, что Вам позволил держать осенью. Надеюсь даьше Вам больше повезет. У нас болеют дети, Ваня и Муночка корью, но у Муночки осложнилось воспалением в легком, которое тянется уже вторую неделю. Так, что, когда ей становится хуже, из головы вылетают всякие идеи. Оттого путем и не начал заниматься.
Ваше сообщение о Мариэтте[605] меня сравнительно утешило. Николай Александрович думает, что удерживать не надо, пусть переболеет, что разочарование последует само собой. Но аналогичные по бессердечному попранию живого человека случаи он знал и в Париже, равным образом и случаи «влюбленности», но в прошлом. У него я провел день. Вчера набросал статью в «Слово» об арх. Антонии и Струве (показалось предательством молчать и подводить одного Струве)[606], отдал на суд В<ладимира> Ал<ександровича> и поступлю, как он укажет. Сердечный привет авве. Ему напишу особо.
Целую Вас.
Христос с Вами!
Ваш С.Б.
118. П.А.Флоренский — А.С.Глинке[607] <9.06.1909.Сeргиeв Посад — Симбирск>
Многоуважаемый Александр Сергеевич!
Простите, что до сих пор не мог повидаться с С.И.Смирновым[608] и спросить у него насчет Русской Церковной истории. Сегодня видел С<ергея> Н<иколаеви>ча. Он говорит, что для экзамена[609] достаточно учебника Знаменского[610] или, лучше, — Доброклонского[611]. Но настоятельно рекомендует почитать «Историю Русской Церкви» Е.Е.Голубинского, конечно не всю, а частями[612].
Вы можете выбрать 2 (или больше) любых вопроса и по ним подчитать у Голубинского. Желаю Вам успеха в занятиях и экзаменах. На всякий случай сообщаю свой адрес (до 1-го августа): Тифлис, Николаевская, 61, мне.
Уважающий Вас
Сергиевский Посад
Приготовил для Вас книжку об о. Исидоре[613], но не знаю, как ее Вам доставить. Ну, — до осени.
119. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[614] <11.06.1909. Бeгичeво — Ст.-Бласиен>
11 июня 1909 г.
Дорогая Маргарита Кирилловна,
с большой радостью получил открытку с необыкновенно симпатичным видом на Пчилосопченщег[615], а также письмо от 6 Июня. Пчилосопченщег приводит к дому, где читаются сочинения Соловьева; так оно и исторически произошло — именно немецкая «филосфская дорога» к нему привела. Значит, это — путь верный. Странным образом последнее Ваше письмо пришло ко мне через Москву, а потому шло 5 дней!
Я также теперь только одолел «Теократию»[616] и читаю «Ла Руссие ет л’Еглисе Универселле»[617] — необходимое к ней дополнение, вероятно, можно заказать какому-нибудь немецкому книгопродавцу. Много нового выясняется мне в этой теократии. Соловьев не то, чтобы отказался от нее, но оставил эту мечту в конце своей жизни («Три разговора»). Теперь нужно, чтобы эта теократия стало окончательно «юберщунденер Стандтпункт»[618].
Ни в какие рамки человеческой теократии «Божеское царство» никогда не вместится. Это, в сущности, — попытка Петра построить три кущи для Иисуса, Моисея, Ильи и удержать на земле преображенное Божество[619]. — Нельзя! И мы хотели сделать то же с нашим освободительным движением, но последние годы доказали, что Христа земля не принимает и, во всяком случае,— в себе не удерживает. Земля не готова еще, а когда она будет готова, — будет сразу само Царствие Божие, а не промежуточная ступень теократии. В сущности уже в «Трех разговорах» Соловьева это промежуточное звено выпадает: вместо теократии — соединение церквей где-то в пустыне в лице немногих верных, а потом — сразу кончина мира.
Вы не подумайте, что этот мой ход мысли похож на монашеский аскетический пессимизм. Нет! Я все-таки вижу здесь, на земле, огромную задачу — готовить эту землю к преображению. Только все-таки это не будет боговластие, потому что внешним образом до конца мира Бог еще не будет царствовать. Внешнимобразом будет скорее торжествовать зло; Апостол не даром говорит, что если бы мы только в этой жизни надеялись на Христа, мы были бы несчастнее всех человеков[620].
Мне удается доказать, что теократическая мечта Соловьева — не что иное, как последний остаток славянофильства (Россия — народ-богоносец). Она и есть «богоносец» — это правда, в идее, умопостигаемом характере; но эта идея осуществится в чем угодно, только не в политическом могуществе. А Соловьев мечтает именно о могущественной русской теократической Империи[621]. Возможно, что в будущем нам придется пройти через целую серию внешних неудач и бед, чтобы возгорелся в нас небесный огонь: удачи чаще всего заставляют народы забывать о религии. Я боюсь, что русский народ только тогда сможет исполнить свое религиозное назначение, когда ему на земле станет уж очень плохо.
Ну прощайте, крепко целую Вашу руку. Жена Вас целует. У нас после потопов два дня чудной погоды; только к ночи дождь.
Ваш Кн. Е. Трубецкой.
120. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[622] <11.06.1909. Бeгичeво — Ст.-Бласиен>
№ 6
Милая и бесконечно дорогая
Я также пишу Вам два письма и по той же причине: второе — совсем, совсем между нами. Хорошо, что дети в Вилла Бристол не дают плакать, то есть мешают отдаваться слезам; а то ведь эдак можно совсем известись! Нельзявсегда сдерживаться; но ведь можно и вечером поплакать, когда дети легли спать, не так ли? А все-таки я ужасно надеюсь на моего милого «Ваньку-встаньку», — на силы, которые в Вас есть и несомненно Вас вывезут.
О моем настроении много говорить не буду; почему? Потому что не следует слишком в нем копаться: иначе доковыряешься до боли. Скажу только, что по отношению к Вам оно неизменно, моя милая, дорогая. Вот другое письмо мое в этом конверте очень характерно. Почему ход мыслей о Соловьеве так сам собой отливается в письмо к Вам; потому что так связано с Вами все, что я думаю. Вот этот Пчилосопченщег в Ст.-Бласиен правда замечателен, но символичен: он приведет Вас ко мне, моя бесценная, дорогая.
Что касается моего здоровья, то оно — так себе: увидим к концу месяца, можно ли вылечиться здесь или надо ехать за границу, так же относительно жены.
Прощайте, мой ангел дорогой, крепко крепко Вас целую.
121. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[623]<18.06.1909. Бeгичeво — Ст.-Бласиен>
Дорогая Маргарита Кирилловна,
Мое последнее письмо — почти полный ответ на Ваше; Сооловьев к концу жизни бросил теократию; в предисловии к переводу Платона он прямо говорит, что должен был отказаться от любимой мечты[624]. Почему? Он убедился, что соединение Церквей может привести к Царствию Божию на небе, а никак не на земле; в «Трех разговорах» оно происходит в пустыне между горстью христиан
