т.к. теперь я боюсь уже задерживать свое письмо, то пишу, что знаю. Михаил Алесандр<ович> Новоселов (уже 2 недели тому назад) был здоров; повидимому теперь нет изменений в его положении, — по крайней мере мне об этом ничего не сообщали. Его болезнь была серьезна, но, слава Богу, кончилась благополучно.
Сердечно благодарю Вас за то, что помнитеш шеще обо мне. Сейчас живее, чем когда-нибудь, я чувствую, что того не стою. Господь да будет с Вами.
Книжку об о.Исидоре (в ней только и есть хорошего, что имя о.Исидора, да мое намерение напомнить о нем) вышлю Вам в Симбирск, — как Вы велите, на днях. Желаю успеха в экзаменах.
Господь да хранит Вас и всю Вашу семью с детками.
16. ИХ. 15. ночь. Сергиевский Посад[676]
139. С.Н.Булгаков — В.Ф.Эрну[677] <22.11.1909.Олeиз — Москва>
22 ноября 1909 г. Олеиз.
Дорогой Владимир Францевич!
Очень обрадован был письмом Вашим и содержащимся в нем относительно успокоительным известием о Вас. Радуюсь я так же очень Вашей радости в работе и самому вашему замыслу. Философия, особенно гносеология, как орудие христианской апологетики (я беру это в самом утилитарном смысле) так нужна теперь для «малых сих», пробивающихся к вере сквозь колючую изгородь неокантианства в разных его разветвлениях. Конечно, не гносеология родит веру, но некоторые шаги к ней. Тому, кто неспособен перепрыгивать, удобнее пройти с крепким гносеологическим костылем в руках. Я, конечно, понимаю, что для Вас работа имеет прежде всего самостоятельное религиозное значение, и менее всего в ней Вы думаете о пользах претыкающихся, но польза будет и для них. Дай Вам Бог сил и таланта совершить это благое дело. В декабре в Москву собирался В.В.Зеньковский, Ваш коллега по философии и собрат по церкви. Как было бы хорошо, если бы он застал Вас! Впрочем, срок его приезда еще не определен. мы предполагаем приехать в самых первых числах декабря. Над нами сгущаются новые тучи: у Елены Ивановны нашли хронический аппендицит, может быть, предстоит операция, хотя хотелось бы без нее обойтись. К душевному потрясению присоединилась и физическая болезнь. Впрочем, самое последнее время она чувствует себя опять несколько лучше. Об Александре Сергеевиче имел короткую весточку от М.А.Новоселова (который, кстати сказать, перенес тяжелое и продолжительное воспаление легких и тем причинил мне немало тревоги о себе). Он писал ему, что собирается в Казани держать экзамен. Мне он так же не пишет. От Григория Алексеевича ничего нет, религиозно-философское общество замерло. В Москве Н.А.Бердяев, Вы с ним увидетесь, конечно. Вчера исполнилась годовщина опубликования нашего письма о Свенцицком[678]. Я вспоминаю об этом с огорчением и с некоторым раскаянием, хотя, вспоминая обстоятельства дела, понимаю тогдашнюю безысходность. Итак, надеюсь, до скорого свидания! Обнимаю Вас. Да хранит Вас Господь!
Ваш С.Б.
Ускорение нашего приезда вызывается тем, что, может быть уже теперь, до праздников, придется делать там операцию.
140. П.А.Флоренский — А.С.Глинке[679] <26.11.1909.Сeргиeв Посад — Казань>
Многоуважаемый Александр Сергеевич!
Сообщаю Вам, в дополнение к предыдущему письму, что Мих<аил> Алелс<андрович> Новоселов совершенно здоров, как я узнал о том вчера. Письма Вашего он, — насколько я понимаю, — не получил.
Если будет время, черкните о своем здоровье и об экзаменах. Желаю Вам всяческого успеха.
11. 26.
Простите, пишу открыткой и небрежно: страшно тороплюсь.
141. С.Н.Булгаков — В.Ф.Эрну[680] <29.11.1909. Олeиз — Москва>
29 ноября 1909 г. Олеиз
Милый Владимир Францевич!
Спешу Вас уведомить, что мы остались в Крыму еще на месяц и будем в Москве только к новому году. Поэтому нам, значит, не суждено теперь увидаться. Простите, если я Вас задержал в Москве. Если увидете Григория Алексеевича и Николая Александровича, побудите их устроить до Рождества хотя одно заседание Религиозно-философского общества, ведь право же это возможно, если только этого захотеть. Кроме того, следовало бы устроить и годовое, хотя фиктивное(в квартире Григория Алексеевича даже) собрание для перевыборов членов правления. Тогда мы будем иметь юридическую возможность беспрепятственно продолжить в будущем году. Грустно, что не пришлось теперь видеться. Когда еще увидимся! Но мы решили день Рождества Христова и рожденя Ивашечки провести у его могилки. Елена Ивановна чувствует себя сносно, я тоже. Крепко обнимаю Вас. Христос с Вами!
Вчера послал С. Вл. Шеру 45 р. для Нади, в начале сентября послал ему же.
142. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <3.12.1909 .Москва — Тифлис>
Москва
3 декабря 1909 года.
<…> Вчера я был у Бердяевых — провел у них несколько часов. Быть может когда-нибудь мы станем друзьями. Пока пора доброжелательности и дружелюбности. <…>
143. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <4.12.1909. Москва — Тифлис>
Москва
4 декабря 1909 года.
Сегодня наконец я разузнал о своих делах. До Рождества будет всего лишь одно факультетское заседание — именно 15-го, и на это 15-е назначен мой экзамен по метафизике. Я кое-что сделал, приехав, но теперь придется усердно посидеть в эти десять дней перед экзаменом. Придется засесть основательно и все другое отодвинуть на второй план. А этого другого здесь порядочно много, так что мне предстоит не только умственная работа, но и волевая. Я ничего не имею против.<…>
Я узнал очень печальную новость. Волжский провалился на экзаменах в Казани. Прямо не знаю, как он теперь будет. Тифлисское место для него пропадает. Я постараюсь на него всячески воздействовать, чтоб он держал еще, но быть может, это не удастся. Как это все тяжело. <…>
О Павлуше Рачинский рассказал мне ужасную вещь: будто бы Павлуша начал горько пить и ходить по кабакам с забулдыгами. Я был страшно поражен. Но Вася, слыхавший рассказ того же Саши, от которого слышал и Рачинский, говорит нечто совершенно иное. А именно, что Павлуша стал производить опыты и наблюдения над действием разных наркотических веществ на психику человека — и для этого пробовал «наркотизироваться» опиумом, гашишем и алкоголем. Это совсем другой смысл. Это просто любопытно, а не страшно. И я уверен, что прав Вася, а не Рачинский. Григорий Алексеевич просто, должно быть, перепутал, и я даром переволновался за Павлушу[681]. <…>
144. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <8.12.1909. Москва — Тифлис>
Москва, 8 декабря 1909
<…> Я ужасно рад и счастлив, что ты себя чувствуешь хорошо. Я теперь после радостных писем успокоился и тревога моя забралась в самый дальний угол моей души. Вчера было очень интересное заседание Соловьевского Общества. Но у меня были не менее интересные приготовления к заседанию. Во-первых уже за несколько дней Татьяной и Васей был поднят вопрос о некоторых дефектах (весьма незначительных, впрочем, хотя и в очень значительных местах) моих философических штанов и решено было снабдить меня специально к заседанию штанами Васи. За несколько часов до заседания Вася с увлечением подруги принялся за мое снаряжение, или, лучше сказать, одевание. Я вычистил сапоги, вымылся (в этот же день стригся и мыл голову шампунем!), Вася заставил меня надеть весь его костюм, достал какой-то длиннющий галстук Татьяны, и сам мнеш шего очень искусно завязал. Я посмотрел в зеркало и просто себя не узнал. Приехал Саша, пришла Надя, — начались восторги и восклицания <…>
Заседание было великолепное — в главной зале Морозовой. Только что я вошел, как меня поймал Е.Н.Трубецкой и так вцепился в меня, что со всеми другими только здоровался. Он мне говорил о своей новой книге о Соловьеве[682]. Тернавцев прочел реферат поистине вдохновенный и великолепный: Церковь и Римская Империя. Слушать его было — одно наслаждение. Белый сказал о реферате: «местами он гениален». Мы давно не слышали такого реферата. Прения были менее интересны и существенны, хотя и очень оживленны. Дядя Гриша[683] блистал костюмом и удовлетворением и властью председателя вписал меня третьим оппонентом (после Бердяева и Трубецкого). Я протестовал, но он настоял, и мне пришлось говорить все опять о Ней, о Мировой Душе, потому что Тернавцев обидел язычество.
В перерыве Маргарита Кирилловна, на которой было, кстати, великолепное платье, угостила всех великолепно сервированным чаем в столовой <…>
145. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн<9.12.1909. Москва — Тифлис>
Москва, 9 декабря 1909 г.
<…> 15-го у меня экзамен. 16-го еду в Посад, 17-го иду к Титову, 18-го рождение Татьяны, 19-го Митин[684] суд (Митя рассчитывает на меня). Так что первый день, когда я могу выехать, — это 20-е. Представь! В день заседания я получил неожиданное предложение. На улице встретился с Котляревским[685], который спросил меня, не хочу ли я занять в Университете кафедру истории церкви. Там же никого нет и пр. Конечно — это только возможность (ибо не Котляревский предлагает кафедры, а факультет) и кроме того, тут есть своеобразные затруднения от того, что эту кафедру хотел занять Булгаков, но против него вели какие-то интриги, в которых участвовал чуть ли не Котляревский — но во всяком случае я предложения этого не отклонил и Котляревский поднимет от себя этот вопрос на факультете, в январе он более или менее выяснится. Я написал уже подробное письмо Булгакову, чтоб выяснить окончательно вопрос о возможности его кандидатуры. Это все, конечно, лишь журавль в небе, и даже м<ожет> б<ыть> не журавль, а простая болотная цапля, но я так проголодался отсутствием всякой дичи, что готов радоваться даже цапле. Хотя пока что я предпочитаю этой цапле заграничную командировку, а если она не выйдет, — Тифлисскую кафедру на Женских Курсах. Ну это материя скучная!
Сегодня получил деньги с «Русской Мысли»[686]. Меня обочли! Вместо 80 р. за лист дали всего 60 — и вышло всего 63 р. 75 коп. И так как никого из заправил не было, а были только конторщицы — мне пришлось удовольствоваться молчаливым принятием денег. Итак, мечты о костюме рассеялись. <…>
146. С.Н.Булгаков — В.Ф.Эрну[687] 13.12.1909. Олeиз — Москва>
Олеиз. 13.12. 1909
Дорогой Владимир Францевич!
Отвечаю немедленно на запрос Ваш. Прошлой осенью С.А.Котляревский, встретив меня на улице, сделал мне предложение занять кафедру церковной истории, уверяя, что это осуществимо, что он этого добьется и т.д. и т.д. В результате этого самоуверенного легкомыслия, Вы знаете, не вышло ничего, кроме неприятностей, пересудов и т.д, причем теперь и сам С.А. от меня отказался, хотя тогда находил, что я единственный в России человек, призванный занять эту кафедру. По оценке, например, М.О.Гершензона, факультетские дела знающего, влияниеш шего на факультете совершенно не соответствует его самооценке. Рассказываю это Вам исключительно для того, чтобы сразу же установить надлежащий взгляд на происшедший разговор и предостерегаю от его переоценки, хотя конечно некоторое влияние С.А. и имеет. Ново здесь для меня то,
