М<аргаритой> К<ирилловной>. Говорили о шрифтах, о форматах, о бумаге и все для издательства. Затем, кончив об этом, помянули Лидию Дмитриевну и поговорили о Белом, Иванове, теософии, «розенкрейцерах-мусагетчиках». М<аргарита> К<ирилловна> несомненно выигрывает при ближайшем знакомстве. Мне кажется, я начинаю уже нащупывать в ней душу. Во всяком случае, теперь разговаривать с ней мне бывает приятно. А раньше приятности я, правду сказать, не ощущал.
179. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <6.04.1910. Москва — Тифлис>
6 апреля 1910 г.
<…> Я опять в спокойном состоянии, только вот что-то болит голова. Я тебе поэтому буду мирно рассказывать всякую всячину <…> Я уже давно собирался ехать в Посад и решил ехать в воскресенье, то есть позавчера <…> Полоса трагических переживаний у Павлуши, если не кончилась, то во всяком случае кончается[778]. У них мирно и благорастворенно. С Павлушей (его Васеньки не было) мы вечер провели очень хорошо. Он остригся, опять стал прежним Павлушей, простым и естественным, — мне дорогим. У него масса работы, еще больше замыслов все более грандиозных и интересных. Беседа с ним меня освежает. Вспоминается далекое и милое общение с ним «на заре туманной юности», когда мы глухо сталкивались и влеклись друг к другу еще «себя не познавшие»[779].<…>
Представь! Приехали в Москву в 730 вечера. Вдруг вспоминаю, что в 8 часов заседание «кн<игоиздатель>ства». прямо с вокзала попадаю в самое блестящее общество. «Князь»[780] горячо поздравляет меня, Бердяев, только что вернувшийся из Петербурга, заключает в свои объятия и мы сочно целуемся. Он поздравляет, я благодарю. Он разворачивает пакет и преподносит мне «гостинец» от Вячеслава! Сборник «По звездам» с надписью «Влад. Фран. Эрну поцелуй любви от его Вячеслава». Заседаем, решаем дела; я с удовольствием смотрю на М<аргариту> К<ирилловну>, в которой ощутил хорошую, правдивую, тонкую душу: она мне стала положительно нравиться. Все вчера «блестели». С<ергей> Н<иколаевич> — остроумием, «князь» благодушием, М>ргарита> К<ирилловна> своей былой красотой, Н<иколай> А<лександрович> — петербургскими впечатлениями, а мы с дядей Гришей[781] «по естеству». Много смеялись, острили, порешили много вопросов и разошлись в самом веселом настроении. Бердяев проводил меня до дому, и мы, смотря на звезды, обсуждали «мировые вопросы». Он вдохновенно говорил об «опасностях» и сложности современного положения <…>
180. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <7.04.1910. Москва — Тифлис>
7 апреля 1910 г.
<…> Вчера усталый, с головной болью я пошел к Бердяевым. Нельзя было не пойти. Это была последняя вечеринка у них. А на днях они уезжают <…> Н<иколай> А<лександрович> сделал нечто вроде философского смотра. Пригласил Степпуна[782], Ильина[783] (у него супруга сущий Гуссерль[784], хотя не без симпатичности). Ильин очень талантливый человек, но не творческий, самолюбив и с полдюжиной бесенят. Хвостики так и мелькают в глазах. Улыбка с сарказом. Все это, молодость и талант, привлекают[785]. Степпун — это пустая бочка от пива. Гудит, гудит — все бесплодно. Топорщится, раздувается — как бы не лопнул! Н<иколай> А<лександрович> обворожителен. Он так чудно «сплетничал» после ухода философов, что Надя[786] в него влюбилась и мечтает преподнести ему цветы. Несмотря на присутствие холодных философов вчера была масса самых нежных чувств. Посредине пустынно-абстрактных разговоров расцветали самые нежные цветы. «Зюзючка» мне объяснялась в любви (она прелестнейшее, любопытнейшее и невиннейшее существо) <…>
181. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <9.04.1910. Москва — Тифлис>
9 апреля1910 г.
<…> Я обещал тебе вчера написать письмо. Но на меня снизошла божественная испиразионе[787] — и я с головной болью, разбитый, написал статью, целую статью в 6 больших страниц в один присест и только дя того, чтобы несколько «излиться» и освободиться от массы чувств, возбужденных во мне г. Астровым на позавчерашнем заседании С.Н.Булгакова «Апокалиптика философии истории, социаизм». Я писал совершенно бескорыстно, но какова была моя радость, когда я сообразил, что за свое бескорыстие получу с князя 15 рублей! <…>
Позавчера был реферат С.Н., вчера заседание в кн<игоиздатель>стве. Сегодня иду обедать к Герцыкам. Удивляюсь, откуда берутся силы <…> М<аргарите> К<ирилловне> я изумляюсь. Она деловита, умна и с необыкновенной твердостью и упорством ведет <нрзб> дело. Это не прежняя В.Н.Бобринская! <…>
182. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн[788] <10.04.1910. Москва — Тифлис>
10 апреля 1910 г.
<…> Я очень устал и потому не пишу тебе сегодня письмо. Я получил уже тему лекций: «Беркли и имманентная философия». Обложился книгами <…>
183. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <11.04.1910. Москва — Тифлис>
11 апреля 1910 г.
<…> Я «великодушно» прощаю твое позавчерашнее письмо. О, мой «успех» невинен! Я просто иногда очень сильно люблю людей, и «они» очевидно чувствуют это. Я уверен: если бы я сам не любил — меня бы никто не любил. Тут высший, хотя и простой закон: на вопрос дается ответ, на чувство отвечают чувством. Я всегда «субъект» любви, а не «объект». Ты понимаешь? Иногда очень хочется быть «объектом», потому что с самого раннего детства я не был объектом. Только в годы сознательной жизни меня стали иногда «баловать», но и теперь, когда меня балуют больше всего, я гораздо больше «субъект», чем «объект». Я не знаю, что лучше, блаженнее <нрзб> быть «субъектом» или «объектом». Быть «объектом» любви — это значит быть совершеннее объективно, то есть быть значитеьно сильнее, ценнее, важнее. Быть «субъектом» — это значит сильнее, глубже и горячееш стремиться к совершенству. Что лучше: стремиться или быть? Платон сказал: «божественнее любить, чем быть любимым». Это справедливо, конечно, но не всегда. Когда объект любви достоин любви — тогда он выше того, кто его любит. Беато Анжелико как объект эстетической любви и восторга—конечно, больше и выше всех тех, кто его любит и им восхищается. Но благодарение Богу за то, что я попал в категорию «любящих». Несчастны лишь те, кто ни «объект», ни «субъект», кто находится вне божественной стихии любви, кто — ни отведал этого таинственного напитка, ни дал напиться из себя другому.
Сегодня я встал в «философическом» настроении и даже тебе о чем-то философствую. Но у меня теперь часто «философическое» настроение. Когда я один—я всегда философ, когда я созерцаю, я всегда философствую. Но ведь тебе от этого только лучше. Все мои созерцания тесно и глубоко проникнуты тобой. Ты тот мой драгоценный корень, который роднит меня с землей. И на этом корне распускаются все цветы моих созерцаний. Всякий дух с Неба. Но задача всякого духа не только осознать себя как духа, но и полюбить Землю, как-то принять ее всю, таинственно обручиться с нею навеки. Я так счастлив, что ощущаю в себе благодатную энергию Эроса христианского, столь многим неведомого Эроса. Это тайный восторг, влюбленность в людей и в жизнь, некий Эрос, пусть покатусклое видение несказанных вещей <…>
184. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <17.04.1910. Москва — Тифлис>
17 апреля 1910 г.
<…> Я думаю, что к 15 мая я выеду совершенно верно, и весьма возможно, что и значительно ранее. После лекций я могу задержаться всего лишь на 2-3 дня. Мне нужно будет во 1) набрать книг из Университетской библиотеки для того курса, который я буду читать в будущем году и 2) нужно будет закончить чтение всех материалов о жизни Сковороды. Ведь книгу о Сковороде я дожен буду написать непременно летом, чтобы по приезде в Москву осенью получить за нее около 800 рублей <…>
185. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[789] <17.04.1910. Москва — Симбирск>
17 апреля 1910 г. Москва
Христос Воскресе!
Дорогой Александр Сергеевич!
Плздравляю Вас со светлым праздником, да пошлет он мир и свет в Вашу душу. Знаю, как Вам тяжело живется, и как все трудней пробиваться к свету чрез обволакивающую Вас тучу, но и желаю Вам нечеловеческой помощи и облегчения. Страстная прошла в непрерывном потоке религиозных чувств и волнений, как и прежние годы, но лишь с иной, на все ложащейся окраской. Я говел вместе с Муночкой. В семье у нас последний месяц болел Федя коклюшем, а с ним и Елена Ивановна. Но теперь лучше. Я — как с гуся вода — вытянул семестр и, говоря оффициальным стилем, «полон планов». Числа около 10-го уедем сначала в Крым, потом в Ливны.
О благоприятном исходе дела Эрна Вы, конечно, знаете. Все прошло крайне благоприятно и в смысле духовном и юридическом. Дело кончилось тем, что я после суда обедал с Сытиным и Тесленко в «Праге».
Дела с Маргаритой Кирилловной также развиваются удовлетворительно. С ней иметь дело положительно приятно. Она дельная, спокойная женщина, любит поговорить, правда, и к этому стремится, но худого в этом ничего нет.
Таково пока наше общее чувство. Издательство становится на деловую, не благотворительную почву, и это также хорошо. Раньше ноября оно фактически не родится. На последнем совещании я поднял вопрос о Вашем Достоевском и, так как должен был говорить по существу дела, то изложил все, что знаю по этому делу, то есть размер и характер книги, Ваши мытарствы с нею, говорил, что издание это грузно, но имеет хотя и медленный, но обеспеченный сбыт и т.д. И для того, чтобы устранить всякий элемент личного пристрастия в выборе книг для издательства, предложил поручить Григорию Алексеевичу познакомиться с работой по какой-нибудь характерной главе, которую Вы для этого доставите, чтобы сделать затем доклад. Это было постановлено. Я надеюсь, что Вы также отнесетесь к делу по существу, поняв, что ведь я и не мог настаивать прямо на принятии издательством этой книги, и нашел гораздо тактичнее и дажеединственно возможным избрать такой путь. Но благоприятный исход дела на основании того, что мне о Вашей книге известно, я крепко надеюсь. Надеюсь также, что Вы пойдете навстречу и вышлете—прямо Григорию Алексеевичу часть своей работы, какую найдете пригодной для ознакомления, еще лучше вместе с общим планом или подробным оглавлением работы. Конечно, если бы Вы могли сконденсировать свою книгу, уменьшив ее размер, это было бы очень хорошо в смысле облегчения издательства. Анна Григорьевна Достоевская в письме ко мне высказывает предположение об издании писем разных лиц к Федору Михайловичу в эпоху «Дневника писателя» в извлечениях и спрашивает моего мнения и совета (вопрос, конечно, риторический).
Я хочу предложить ей поручить работу эту Вам (ведь эти письма лиц, м<ожет> б<ыть> еще живых должны быть использованы с большой осторожностью и умелостью), но не сделал этого, не получив на это Вашего разрешения (хотя вообще на практические результаты не рассчитываю). Отзовитесь на это хотя открыткой, но немедленно, а я подожду ей отвечать.
Николай Александрович уехал на лето. Михаил Александрович удручен новыми разоблачениями о «Гришке»
