Это снимание мне очень улыбается, потому что знаю, что тебе доставит большое удовольствие. Может получиться занятная «коллекция», где один за другим будут сняты: Рачинский, Надя, Павлуша, Л<идия> Ю<дифовна> и т.д. А если поеду в Петербург (мне нужно по делам) — то захвачу и Вячеслава со всеми обитателями башни[858] <…>

220. А.К.Герцык — В.Ф.Эрну[859] <19.10.1910. Москва—Москва>

<…> Мы с Дмитрием Евгениевичем[860] уже перебрались на свою квартиру (близ Красных ворот, Хлудовский тупик, д. 5, кв. 5). но если Вам ближе и удобнее — приходите в Мал<ый> Ивановский пер. д. 4, где Вы бывали у моей сестры. Я могу придти туда. Одним словом — где и когда хотите. Буду ждать Вашего ответа.

Искренне уважающая Вас Аделаида Герцык-Жуковская.

221. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <22.10.1910. Москва — Тифлис>

22 октября 1910 г.

<…> Ты очень честолюбива за меня, а потому скажу еще, что С<ергей> Н<иколаевич> разговаривал с Рачинским о моем реферате и, осуждая некоторые мои приемы в прениях, сказал Рачинскому, что будет записано в историю мое выступление против «Логоса», ибо я дал им отпор, с чем Г<ригорий> А<лексеевич> согласился. Это мельком и конфузясь передал сам С<ергей> Н<иколаевич>. Нельзя отрицать, что в нашем столкновении столкнулось что-то историческое, то, что сто раз уже сталкивалось в нашей истории[861].<…>

222. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <25.10.1910. Москва — Тифлис>

25 октября 1910 г.

<…> Сейчас я устал, потому что пришлось и вчера и сегодня по два раза выходить. Во-первых, обедал у Шеров. Во-вторых, вчера в 6 ч. вечера отправился к Аделаиде Казимировне Герцык[862], которая очень хотела со мной повидаться. Ты с ней мельком познакомилась на реферате Вяч. Иванова. Очень вышло все мило. Бердяевы и Евгения Казимировна так расположили ее заочно ко мне, что мы встретиись как друзья и провели вечер как друзья. Это трогательно, что Бердяевы и Евг<ения> Каз<имировна> так меня помнят и любят. Все они очень ценят мою статью и много в ней нашли для себя. Аделаида Казимировна говорила, что они там в Судаке, прочитав мою статью и Франка, устроили импровизированное «заседание», для которого Ад<елаида> Каз<имировна> написала «Ответ Франку», Евг<ения> Каз<имировна> — «В защиту трансцендентивизма», а Николай Александрович устно сделал доклад на тему: «Проблема Франка», т.е. что из себя представляют Франки вообще.

Аделаида Каз<имировна> и ее супруг Дмитрий Евгеньевич Жуковский задавал мне очень серьезные вопросы и видимо остались удовлетворены нашей длинной беседой. Во всяком случае, мы еще будем видеться и очевидно сойдемся.

Я пишу ужасно вяло и это от усталости <…>

223. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <27.10.1910. Москва — Тифлис>

27 октября 1910 г.

<…> Пожалуйста, поздравь от меня Карлушку: я утвержден! Для того, чтобы сделать ему удовольствие, готов заказать себе визитные карточки с обозначением «приват-доцентуры». <…> Теперь получу доступ в Университетскую библиотеку и мне гораздо легче будет заниматься. Я жду, чтобы ты приехала и тогда нужно будет созвать друзей и, так сказать, отпраздновать, т.е. «ознаменовать» <…>

224. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <28.10.1910. Москва — Тифлис>

28 октября 1910 г.

<…> Ты представить себе не можешь, до какой степени оказались «действенными» моя летняя статья и реферат в Обществе. Они до сих пор взволновано обсуждаются. Позавчера у меня с Лопатиным было жаркое столкновение. Я-то молчал, говорил почти исключительно он. Но видно его здорово зарядили. Всякие Котляревские, Хвостовы и даже, как подозреваю, князь, интригуют ужасно. Явно и злостно перевирают. Несомненно это имеет свою плохую сторону. Но столь же несомненно и то, что в своих выступлениях я нащупал какой-то больной, но центральный нерв. Ярь, оживление, взволнованность — явные признаки этого. И еще глубже почувствовалось наше единство с Булгаковым. Травля ведется не против меня, а против нас, т.е. Булгакова, Бердяева, отчасти Гершензона и меня. Меня поражает, что разруганные мной мусагетчики, гораздо лучше относятся ко мне, чем, например, Рачинский, Трубецкой, Котляревский и пр. Г<ригорий> А<лексеевич> мечется и прядает. Князь злится за то, что мы кричим, что нельзя теперь спать; Котляревский, Хвостов интригуют по мелким мотивам. Лопатин заражается ими и тоже волнуется. Словом кавардак. Но внутри у меня спокойно и ясно. С С<ергеем> Н<иколаевичем> сообща мы решили, что время и обстоятельства для нас не из легких и потому нам необходима тактика. Интриге, косности, обывательскому раздражению, самовлюбленному сну и духовному маразму — необходимо противопоставить змеиную мудрость. Мы с С.Н. решили «застегнуть сюртуки» и больше не «откровенничать». А в своих атаках соблюдать постепенность и некоторый расчет. Когда я передавал С.Н. разговор с Лопатиным, он ужасно волновался — один раз воскликнул: «Но ведь они предают русскую культуру и в такую минуту!» <…>

225. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <31.10.1910. Москва — Тифлис>

31 октября 1910 г.

<…> Вчера приехали Бердяевы. Приехали в 11 часов утра, а в час уже ко мне стучался Николай Александрович. Очень приятно было встретиться. Помимо своих <нрзб> качеств, он ужасно приятен в общении. Часто у него срываются меткие — остроумные «слова». И он их говорит, так аппетитно посмеиваясь. Можно сказать, приехал вовремя! Ибо как раз теперь насели на нас со всех сторон. (Между прочим, он сообщил мне, что в «Утре России» был фельетон А.Белого о моем реферате[863].) Вечером я пошел повидаться с Л<идией> Ю<дифовной>. Они остановились в двух шагах от меня. Очень приятно провел вечер. У них много неприятностей. Мать их, которую они очень любят, сломала ногу и с трудом оправляется. Евг<ения> Ю<дифовна> больна и чувствует себя скверно. Она не приехала. Кроме того, денежные затруднения. Но все-таки настроение у них очень светлое. Л<идия> Ю<дифовна>. очень много смешного рассказывала про Челпанчика. К концу вечера пришел Н.А., который успел уже побывать во многих местах. С<ергей> Н<иколаевич> оказывается страшно волнуется и «лезет на стену». От Белого у Н.А. плохие впечатления. Отчасти оттого, что Белый болен и изможден (кстати, Л<идия> Ю<дифовна>. сказала, что Белый женится! Только пока мало об этом известно), — отчасти оттого, что Белый от всего отказывается. Отказался от возражения мне на реферате, отказался от фельетона, отказывается чуть ли даже не от «Серебряного голубя». Что же касается интриг, то Н<иколай> А<лександрович> очень потешно сказал, расставив руки и прищурив нос: «Как это все мизерабельно!» <…>

226. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <2.11.1910. Москва — Тифлис>

2 ноября 1910 г.

<…> Вчера у нас было заседание. Читал А.Белый «Трагедию творчества у Достоевского». Вечер вышел крайне интересным и оживленным. Реферат был блестящ, <нрзб> написан мастером слова. Прения также вышли очень удачными. В них приняли участие: Брюсов[864], Струве[865], Волошин[866]. Представь, рядом с Булгаковым сидел Блок[867]! Говорил хорошо Бердяев. Рачинский насильно меня записал. Я сказал кратко, сжато, но кажется не без сгущенности. Вася, по крайней мере, сказал мне комплимент, — что мои слова были наиболее существенными. Вася и Таня, а также Вера Васильевна, остались крайне довольны и были захвачены общим оживлением <…> Мы слышали, уходя, как на улице неистово спорили студенты о Достоевском. Так что пока заседания удачны. Хороший показатель, что снова много студентов и курсисток. Вчера видели предполагаемую невесту Белого[868]. Кажется, ты ее знаешь, но описать не могу. Когда мы были на Дункан в зале Благородного собрания, она была недалеко от нас, сбоку, с Петровским. Лицо прелюбопытное, русалочье. Голову поднимает все кверху, шея необычайно красива (Татьяна говорит, что она знает об этом и нарочно показывает шею — ох, женщины, женщины!). Глаза загадочны и моментами пронизывают, все время горят огоньком. Я глядел на нее внимательно. Не думаю, чтобы она сулила Борису Николаевичу безмятежное счастье. Она производит несомненное впечатление, эстетически сильное, но хорошее или дурное — трудно сказать.

Завтра у меня реферат. Меня попросили что-нибудь прочесть в студенческом обществе памяти князя С.Н.Трубецкого[869]. Я не мог отказаться и вот буду читать то, что читал в Красной Поляне, то есть приступ к своей диссертации. Этот приступ меня совсем не удовлетворяет по форме — мне завтра предстоит огромная работа исправления. Много придется вычеркнуть, много заменить, особенно в связи с нашими теперешними спорами. Но эту работу все равно нужно было бы проделать, потому что все равно печатать ее в первоначальном виде я не согласился бы. А эта статья сейчас очень пригодится, потому что хладнокровно, аналитически, можно сказать, прямо «за нас» она приводит к тем жгучим темам, которых когда коснешься, все волнуются. Пожелай мне успеха (в работе)[870] <…>

227. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <4.11.1910. Москва — Тифлис>

4 ноября 1910 г.

<…> Теперь о делах. Сегодня уже четвертое. Значит письмо это будет в Пятигорске 8-9-го, то есть накануне твоего отъезда? Сейчас я получил от Философова телеграмму. Мой доклад назначен на 22-е[871]. Другими словами, ты должна приехать не позже 15-го <…>, чтобы провести в Москве и Петербурге по крайней мере 5-6 дней. <…>

Вчера читал реферат в студенческом обществе — и был совершенно очарован молодежью. Все семь моих студентов несмотря на то, что мысль моя трудна и отвлеченна, прекрасно ее поняли и возражали мне очень по существу, обнаруживая не только общую философскую начитанность, но и весьма глубокое изучение таких трудных и часто профессорам философии неизвестных философов, как Фихте, Гегель и даже Шеллинг. Кроме того очень недурно говорят. Со мной был Н<иколай> А<лександрович>, который остался тоже очень доволен студентами. Когда заседание закрылось, «студы», как их называют Шеры, устроили мне горячую овацию. Во всяком случае, на моем реферате в нашем Обществе возражения по качеству были много ниже, чем вчера у студентов. Это замечательно и отрадно! <…>

228. К.М.Аггеев — Д.В.Философов[872] <10.11.1910. СПб>

10. 11. 1910.

Глубокоуважаемый Дмитрий Владимирович, сегодня я узнал от Дмитрия Сергеевича[873] о характере предполагаемого собрания РФО памяти Л.Н.Толстого. Считаю необходимым поделиться с Вами, Дмитрием Сергеевичем и Зинаидой Николаевной[874] своим отношением к главному элементу этого собрания.

По моему убеждению, Церкви как Церкви, не только можно, но и должно молиться — не говорю о Толстом — хотя бы и о полном атеисте. И — позволю это сказать — сам за литургией молюсь и за Герцена и за Белинского… Синод, таким образом, думаю я поступил нерелигиозно, запретив церковное моление…

Это первое.

Принять участие в общественной «самочинной» (термин канонический) молитве я в виду определенного общего и мною лично полученного распоряжения Е<пархиального> н<ачальства> не могу. Принять участие в такой молитве, Вы, конечно ясно сознаете, значит 17 ноября снять рясу. А к этому я не готов, и по житейским мотивам,