по одежке протягивать ножки. Главное наше несчастие, конечно столько же личное, сколько историческое, что у нас так мало реальных рабочих сил и, при необходимости расширять издательство, дефекты торопливости и небрежности будут неизбежны, как это показал уже опыт. Надо учиться у этого опыта. Но из этого, конечно, не следует, чтобы можно было раскисать и ослаблять энергию. Будем делать то, что мы можем, и больше с нас не спросится.
Я живу здесь спокойно. Занимаюсь понемногу, хотя работа идет медленнее, чем я бы этого желал. Виделся уже с о. С. Щукиным, который отказался написать о Толстом — мало это его занимает, вообще же, конечно, что-нибудь напишет[261]. О сборнике его статей я с ним пока не говорил.
Заботит меня толстовский сборник, — мало будет в нем статей и, конечно, запоздает с выходом. Ввиду такого положения я начинаю задумываться, не пригласить ли нам в этот сборник еще В.В.Розанова? Конечно, по многим мотивам это нежелательно, но он даст интересную статью, возможно для нас и подходящую. Конечно, с обращением к нему можно не торопиться, пока не выяснится, что мы уже имеем. Каково Ваше мнение на этот счет?
Крепко жму Вашу руку. Всего доброго.
Ваш С.Булгаков
318. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[262] <29.06.1911. Бегичево — Михайловское>
<…> О себе ничего особенно нового сказать не могу. Закончил целую большую главу об «Оправдании добра». Пишу о дольнейших частях той же книги. Уже три четверти ее кончил. Потом перейду этим же летом к последнему периоду Соловьева. Вероятно, вчерне кончу к Рождеству. В свободные минуты читаю Бердяева «Философию свободы». Необыкновенно искреннее произведение, местами с блестками таланта (много талантливее Булгакова), но таланта совершенно загубленного и задушенного дилетантством. От этого попадаются главы, например, 1-я, даже смешные, словно написанные Козьмой Прутковым. В первую минуту я было начал кричать и ужасаться, что «Пути» приходится издавать такие книги, хотел было и тебе об этом написать, но к счастью, удержался, потому что прочел следующую главу, в которой много хорошего. Вообще в книге много раздражающего, что нужно перетерпеть. Но терпеть я буду, конечно, ради «Пути», т.е. ради тебя. Ты будешь нашей примирительницей и должна нам мешать бросаться друг на друга <…>
319. С.Н.Булгаков — В.Ф.Эрну[263]<17.07.1911. Кореиз — Рим>
17 июля 1911 г.
Дорогой Владимир Францевич!
Я рад, что инцидент с Библиографией не произвел на Вас чрезмерного впечатления, потому что я с волнением за Вас ожидал Вашего письма. Конечно «Русские ведомости» делают и будут делать нам гадости, но все-таки гораздо приятнее, когда им приходится инсинуировать впустую, нежели удастся подсидеть, хотя и на пустяковой, но пикантной ошибке, в невыгодном свете выставляющей метод работы. Вы по этому поводу переходите из дефенсивы в офенсиву[264]. Мне это не свойственно индивидуально, а с точки зрения интересов издательства я подал бы свой голос против помещения такого письма, потому что оно не улучшает, а ухудшает положение и, конечно, если бы появилось в печати (чего тоже, конечно, ни в коем случае нельзя ожидать, неужели Вы не знаете нашей прессы?), то было бы использовано против нас. По моему самочувствию на это надо было бы ответить лишь так: тщательно, в микроскоп, пересмотреть всю библиографию и проверив все сомнительные случаи, если таковые еще имеются (а о возможности их я узнал именно из рассказа в Вашем же ответе), надо напечатать на цветной бумажке для вкладки в сборник в числе еррата[265]: просят исправить досадную погрешность и пр. Я лично буду отстаивать в издательстве этот выход. Маргарита Кирилловна писала мне о Вашем письме, она смотрит на него приблизительно одинаково со мной. Впрочем, как бы мы ни смотрели, Ваше письмо все равно, повторяю, или света не увидело бы, или увидело бы его под таким редакционным соусом, что нам бы от этого не поздоровилось.
Вы спрашиваете меня о статье Вашей. Основную ее идею я разделяю вполне, — по-своему то же говорю в своей работе, — но внешность и план этой статьи отразили Ваше болезненное состояние: она растянута, вяла; с большим подъемом, хотя и с чрезмереной парадоксией написано послесловие Ваше. К сожалению, и о том и о другом говорю по старым впечатлениям еще от чтения корректур и по выходе и потому не могу детализировать. Очень меня беспокоит Толстовский сборник, что он не выйдет осенью, это для меня сейчас очевидно. Но беда в том, что авторы один за другим отказываются или оттягивают статьи: отказался Ельчанинов, отец Щукин, Зеньковский, наполовину — Волжский, опоздают Бердяев и Булгаков, подумайте! Я возбуждал с горя вопрос о Розанове, но Маргарита Кирилловна решительно против, а я не настаиваю, потому что и сам сомневаюсь. Необходимо пригласить Аскольдова, Волжский писал, что он может написать. Запросил мнение Маргариты Кирилловны. Я думаю, что Вы будете за, особенно ввиду малочисленности статей, да он, вероятно, напишет вяло, но содержательно. Рад, что Вы вошли ин медиас рес[266]. И еще более рад, что настроены так мужественно (и, надеюсь, без задора). Я уже не могу подобно Вам окрыляться теоретической работой (вчера мне исполнилось 40 лет), но работаю кой-как и несколько продвинулся. Однако за лето не кончу, и опять перерыв до будущего года! Челпанов обратился ко мне с повторением прошлогоднего предложения дать статью в сборник (для меня еще неясно, будет ли специальный сборник или же очередной номер «Вопросов философии и психологии»), посвященный Лопатину по поводу его юбилея. Это же приглашение он просил меня передать Вам, что я и обещал сделать. Статья нужна к сентябрю. Разумеется, я могу дать только главу из «Философии хозяйства». Быть может, Вы тоже можете выделить из своей работы или даже, на худой конец, из Сковороды. По-моему желательно было бы, чтобы Вы участвовали, но всяком случае, ответьте скорее.
У нас в семье все благополучно, я пользуюсь — не знаю надолго ли — необычным отсутствием тревоги за близких. Лечитесь, Бог Вам в помочь. Привет Вашим домочадцам от нас обоих. Господь с Вами.
Ваш С. Булгаков.
Вопрос о библиографии в философский сборник пока откладываю. Желательно, чтобы она не была случайна и пестра, а систематична.
320. С.Н.Булгаков — В.Ф.Эрну[267]<24.07.1911. Кореиз — Рим>
24 июля 1911 г.
Дорогой Владимир Францевич!
Ваше письмо от 24 июля[268] получил. Даже, когда я не совсем соглашаюсь с Вами, я радуюсь бодрости Вашей, ясности и крепкой вере в свою правду, — правду своего дела. Пожалуй, я не буду спорить о конце Вашего письма, о временном и вечном, об отвлеченной постановке. Но для Вас гораздо определеннее звучит уверенность в своем призвании, которую я на ломанном пути своей жизни порядочно растерял, а ошибки и измены вижу ясно. Но и Вы, как чеховский дьякон, одной припиской разрушивший все написанное протоиереем письмо с грозными инвективами[269], своим признанием, что не все и для Вас ясно, приблизились ко мне в тоне. Перехожу к делам.
Я понял Вас так, что Челпанову напишите Вы лично, хотя я и упомяну ему о Вашем согласии. Его адрес сейчас: Крым, Алупка, Симеиз, дача Субботина (не знаю докуда).
Относительно Толстовского сборника с Вами вполне согласен, иначе мы не можем поступить, как отложить срок выхода сборника. Я сам примусь за статью лишь в Москве. Зеньковский, на которого я-таки насел, обещал написать. Аскольдову я написал уже. Статья Трубецкого уже есть, — доклад в РФО. От Волжского еще жду. Вообще все очень затягивается, например, печатание книги Зейпеля[270] стоит из-за задержек с редактированием переводов с латинского и греческого, возложенным на Павла Александровича. Бердяев тоже, повидимому задерживает. Кажется, он вообще тяжело себя чувствует по внешним, а, может быть, и внутренним причинам.
Я совершенно принимаю Вашу редакцию еррата, и об этом не думаю, конечно, никаких объяснений или извинений быть не должно. Проверка же остального, о которой я писал, есть Ваше личное дело и, если Вы не находите ее нужной, этого достаточно. Мы не можем друг друга контролировать иначе как товарищески. Вам, действительно, исключительно не везет с этим «Русским Богатством»! Ваше же устремление на бой с «Русскими Ведомостями», даже если бы мы его разделяли, повторю, осталось бы неосуществленным: «сыны века сего искусны в делах века сего»![271]
Я живу потихоньку. В семье у нас все сравнительно благополучно. Маргарита Кирилловна стоит — и я это поддерживаю — на издании сборничка старых и новых статей отца С. Щукина, с которым я здесь видаюсь и очень к нему расположился. У нас вообще мало изданий, и надо заботиться об их увеличении.
В Москве я буду к 30 августа или к 8 сентября, не позже. Боюсь, что осенью, в начале сезона, у нас не будет готово ничего. Но что же делать! Будем делать, что можем, а больше с нас не спросится. Трудна работа Господня, а еще труднее отдавать работу Господу! Обнимаю Вас. Да хранит Вас Матерь Божия. Сердечный привет Вашим домочадцам.
Ваш С.Б.
321. Н.А.Бердяев — В.Ф.Эрну[272]<24.07.1911. Люботин — Флоренция>
Ст. Люботин, Южных дорог
24 июля
Дорогой Владимир Францевич!
Наконец-то Вы дали о себе весть. Мы недоумевали, что значит Ваше упорное молчание, беспокоились и даже сердились. Рады были узнать, что Италия подействовала на Вас благотворно и возрождающе. От Вашего письма пахнуло Италией, и нас еще больше потянуло в Италию. В последние дни у меня прямо тоска по Италии и усиливается она еще тем, что я не совсем уверен, что будет возможность ехать в Италию, слишком уж очень неопределенны и плохи мои дела. Напишите, дешева ли жизнь в Италии? Если поедем, то, конечно, заедем к Вам во Флоренцию, но коренным образом жить предполагаем в Риме. Если поездка состоится, то не раньше ноября. В Италию стремится и Евгения Казимировна. Знаете ли Вы, что в апреле-месяце, перед отъездом из Москвы она перешла в Православие? Свершилось это в церкви Великой Княгини через отца Евгения Синайского, при ближайшем участии Сергея Николаевича, Новоселова, а также Григория Алексеевича[273]. Совершилось это с большим духовным подъемом, судя по письмам Евгении Казимировны[274] и Сергея Николаевича. Теперь она живет в Судаке. О себе я Вам не могу сообщить ничего утешительного. Это лето для меня очень тяжелое во всех отношениях. Чувствую я себя в смысле нервов очень плохо, почти каждый день болит голова в самой тяжелой давней форме, и вообще я расклеился.
Много всяких тяжелых впечатлений. Мои семейные условия так ужасны, что я предпочитаю никогда о них не говорить (под семейными условиями я понимаю не мои отношения с Лидией Юдифовной). Моя выносливость ослабляется,
