волны, вновь все более обращается к чистой политике, к партийной борьбе, совершенно чуждой «путейцам». Как левому, так и правому лагерю российской общественности все меньше становится дела до задач обновления Православной церкви и христианского возрождения общества. С горечью Булгаков признается Глинке: «Вот Вам новая страница религиозной общественности. Боже мой! Как мы уже стары, сколько их: «Новый Путь», «Народ», «Союз христианской политики», история со Свенцицким (который оттаял, кстати, и расправляет крылья), теперь — Николай Александрович, который уходит куда-то, вроде как в мережковщину, но в действительности-то — просто раскапризничался»(87). Разочарование в возможности осуществить идею «православной общественности» звучит уже откровенно в годы войны: «Увы! Выяснилось, что того «Пути», о котором в начале мечтали, уже нет (если и был когда-либо), я уже это отболел <… /> Остается «Путь» академический и религиозно-философский; я, конечно, ценю и этот, тем более, что другой, быть может, есть и впрямь романтизм» (540).
М.К.Морозова, Е.Н.Трубецкой, «Путь» и другие
Формально князь Е.Н.Трубецкой обладал в редакционном комитете «Пути» теми же правами, что и остальные члены-учредители, однако его мнение (в частности при обсуждении и формулировке идейной базы всего предприятия и его издательской политики) иногда становилось решающим. Это объяснялось особыми отношениями между ним и М.Морозовой, в основе которых лежала драма «незаконной любви» этих двух выдающихся людей, длившаяся многие годы и остававшаяся тайной для большинства окружающих. Лишь ближайшей подруге и наперснице доверяет М.К. свою тайну[69]. В переписке М.К. и Е.Н. религиозно-общественная и философская проблематика излагается на фоне глубоких личных переживаний. Ни к коей мере не сомневаясь в глубине и искренности личного энтузиазма Маргариты Кирилловны в деле религиозно-философского просвещения российского общества, следует выделить сугубо интимный мотив ее общественных предприятий. Считая своего возлюбленного самым выдающимся из последователей Вл. Соловьева, способным продолжить и осуществить его «вселенское дело», Морозова на протяжении почти полутора десятилетий всеми силами стремилась предоставить общественную трибуну в первую очередь ему, сделать его главой «христианской общественности», чтобы самой вместе с ним и его единомышленниками трудиться для осуществления «вселенской миссии России». На ее деньги и при ее участии с 1906 г. выходил «Московский еженедельник», орган либеральной московской профессуры, который редактировал Евг. Трубецкой. В августе 1910 издание было неожиданно прекращено якобы из-за «финансовых затруднений». На самом деле М.Морозова решила пожертвовать регулярными встречами с возлюбленным, внешне обусловленными их работой в редакции «Еженедельника», чтобы смягчить страдания Веры Александровны Трубецкой, давно понимавшей, что муж отдалился от нее не только по академическим и религиозно-общественным причинам[70].
В этом плане открытие МРФО и учреждение М.Морозовой на свои средства книгоиздательства «Путь» можно интерпретировать как новые попытки, не разрушая семьи любимого человека, «сублимировать» свои чувства и «институализировать» их отношения[71]. Перипетии этой драмы косвенно влияли как на отношения внутри правления МРФО, так и на издательскую программу «Пути». Здесь мы видим редкий пример того, как драма «незаконной любви» была превращена в источник творчества и на протяжении многих лет питавший своей энергией целое религиозно-философское и общественное движение, большинство участников которого вряд ли до конца это понимало.
Не будь М.К.Морозовой, женщины одаренной поразительной культурной интуицией, самоотверженной готовностью отдавать огромные материальные средства и собственную энергию на служение духовному и культурному созиданию, не обладай она даром душевной мудрости, благодаря которой ей удавалось соединять и примирять в своей гостиной традиционных противников, русская философия, литература, музыка, живопись серебряного века не досчитались бы многих творений первой величины. Отказавшись даже от надежды соединить свою жизнь перед Богом с жизнью возлюбленного «и увидеть дитя, в котором чудесным образом соединились бы черты» их обоих, М.Морозова оставалась уверена в историческом предназначении этой любви. Она осуществилась в созданной ее энергией питательной среде, где накануне российской катастрофы выросло, пожалуй, самое «беспочвенное» из исторических явлений начала ХХ века — «Русское религиозное возрождение».
Уже при первой попытке сформулировать цели и программу только что организованного книгоиздательства «Путь» (в форме редакционного предисловия к сборнику статей «О Вл. Соловьеве») возник острый идейный конфликт между Е.Н.Трубецким и его коллегами на почве различного понимания ими национальных особенностей русской философии. Проект предисловия, составленный С.Булгаковым[72] и одобренный остальными членами редакционного комитета, был решительно (телеграммой) отвергнут Трубецким, находившимся в это время в Италии. В личных письмах к М.Морозовой он категорически отказывается участвовать в сборнике, если текст предисловия не будет изменен: «Предисловие Булгакова ужасно. Безвкусный шовинизм с допотопным старославянофильским жаргоном, при том крайне размазан и бездарен» (25). В последующих письмах к Морозовой (26, 29, 30) он в самых резких выражениях отвергает «неославянофильство» Булгакова, Бердяева и Эрна, считая его притворным, и в весьма ярком и эмоциональном стиле доказывает историческую несостоятельность этой идейной позиции на фоне деградации российской государственности. Опираясь на безоговорочное согласие М.Морозовой, он добивается публикации нейтрального предисловия, не содержащего никакой общей религиозно-политической платформы. Но идейный конфликт на этом не заканчивается. В своих устных и письменных выступлениях Е.Трубецкой остается решительным противником «православного славянофильства» своих коллег по издательству и на одном из открытых заседаний МРФО публично отмежевывается от их позиции. Он отвергает все расхожие сентиментально-патриотические рассуждения о «Народе-Богоносце» как кощунственные в устах христианина (35, 67), справедливо полагая, что о «миссии России» не говорить теперь нужно (слишком много было раньше хвастовства и невыносимых обещаний), а надо делать дела, свидетельствующие об этой миссии. А то опять наобещаем «русское» царство Божие, а во исполнение дадим труды Владимира Францевича Эрна, — по-немецки педантичное и непримиримое «всеславянство» (25).
При подготовке к печати третьего «путейского» сборника философских статей Е.Трубецкой столь же резко критически отозвался как на идею «философии свободы», впервые высказанную Бердяевым и ставшую для него магистральной, так и на первое выступление С.Булгакова о Софии—Премудрости Божией, образовавшей с тех пор ядро его философии и богословия: «Читая статью Булгакова «О природе науки», я убедился, что свои опаснее чужих. Ни Гессен, ни Яковенко, ни Фохт никогда мистики не скомпрометируют и не смешают ее со всяким сором, потому что вовсе ею не интересуются. Булгаков, наоборот, в этой статье этим занимается специально, смешивает в одну кучу хозяйство, науку и Софию и превращает все это вместе в ужасного вкуса окрошку. Они с Бердяевым еще могут быть полезны в темах религиозных и культурных, но в философии такая статья или бердяевская «Свобода от философии» — вредны. <… /> Такой мистицизм опаснее всякого рационализма и против него нужно бороться» (67). В результате из-за идейных разногласий авторов сборник так и не увидел света.
Удрученный фатальностью русской истории, историософской слепотой интеллигенции и своим идейным одиночеством, Трубецкой в письмах из Италии 1911 года достигает поистине пророческих высот, предсказывая грядущую революционную катастрофу, «когда правые будут сметены левыми, эти покажут нам ужасы, неизмеримо большие, и мы, т.е. культурная середина, опять и всегда <будем /> гонимы» (17).»Жду не добра, а настоящей сатанинской оргии от будущей революции. Обе борющиеся стороны будут попирать ногами Россию <… /> Разгром всего прекрасного, всего не дикого, что содержит какой-либо зачаток культуры, теперь уже неизбежен» (22). В письмах к М. Морозовой Евг. Трубецкой острее всего выражает скепсис в отношении возможности реализовать соловьевские идеи «всемирной теократии», духовного и политического обновления России и всего христианского мира на основе православно-католического синтеза.
Исследуя проекции личных судеб главнейших представителей религиозно-философского возрождения, на сферу их внешней деятельности, нельзя не отметить одну экзистенциальную параллель. — Две женщины одной эпохи, Ядвига Фридрих и Маргарита Морозова, поклонницы Р.Вагнера, представительницы одна немецкой, а другая русской интелектуальной элиты, движимые пафосом духовного просветительства России, бескорыстно вкладывают большие финансовые средства в два российских религиозно-философских издательских предприятия, «Мусагет» и «Путь». Обе при этом прикровенно стремятся достичь личных целей — приблизить к себе своих возлюбленных, обеим это не удается.
Несмотря на эти разногласия «путейцев» объединяла большая осторожность по отношению к «внешним», к тем, кого они считали «декадентами» и «неправославными». После того, как Вяч. Иванов опубликовал статью в «путейском» сборнике «О Вл. Соловьеве», Трубецкой в письме к Морозовой заклинает ее не пускать в «Путь» Вяч. Иванова, Мережковского, Философова[73]. К Розанову из-за его скандализировавших публику выступлений по «вопросу пола», по «еврейскому вопросу», а также книг о христианстве и Церкви отношение было особенно осторожное. Булгаков в письмах к Розанову неоднократно отказывает ему в участии в путейских изданиях[74], несмотря на его просьбы и публичные хвалебные отзывы о деятельности «Пути»[75]. Так в связи с нехваткой авторов для участия в готовящемся сборнике статей о Л.Толстом он писал: «Я возбуждал с горя вопрос о Розанове, но Маргарита Кирилловна решительно против, а я не настаиваю, потому что и сам сомневаюсь» (45). Не принимая розановской концепции «пола в христианстве» Булгаков с горькой иронией писал Глинке: «Отец Павел Флоренский был недавно, вызывался (конфиденциально!) свояченицей Розанова для его ободрения ввиду острого маразма, в который он впал, дойдя, очевидно, до крайней точки по линии пола» (61). Однако после выступлений В.Розанова в связи с «делом Бейлиса» и высказанной им по меньшей мере фантастической концепции «еврейства».[76] Булгаков пишет: «Читали ли Вы новые книги Розанова по еврейскому вопросу? Если отделить фельетонное и кошмарно-легкомысленное, то остается все-таки очень серьезный остаток, который лежит у меня на душе еще не освоенным». Публикуемое письмо этого периода В.Розанова Д.Мережковскому показывает возможные причины подобной амбивалентности.
Притяжение Италии (1911—1913)
С 90-х годов прошлого века до начала Первой мировой войны в Италии побывало большинство русских философов и литераторов «серебряного века». Ни для кого из них это путешествие не прошло бесследно. Н.А.Бердяев по его собственному признанию пережил Италию «сильно и остро». Зима 1911-12, проведенная во Флоренции, Риме и Ассизи, стала для него периодом Стурм унд Дранг, реакцией «против московской православной среды». «Минуты большой радости» от погружения в атмосферу флорентийского Раннего Возрождения, вдохновили его к написанию книги «Смысл творчества»[77]. Под грузом проблем российской жизни, неуклонно катящейся к катастрофе, пытаясь преодолеть творческий и семейный кризис, он снова и снова стремился в Италию: «Надеюсь, что в Италии не будет тоски, тоска от тоски по Италии… Мысль об Италии меня очень приподнимает. Мы очень там обогатимся»[78].
Князь Евгений Трубецкой, работавший тогда над книгой «Миросозерцание Вл. Соловьева», приезжал сюда, надеясь отыскать в ватиканских архивах неопубликованные произведения Вл.Соловьева. Здесь он познакомился с Аурелио Пальмьери, пионером католического экуменизма и выдающимся знатоком русской культуры и православия; вступил в контакты со сторонниками «католического модернизма», близкого по своим реформаторским стремлениям православным «ревнителям церковного обновления». Вл. Эрн в течение двух лет писал здесь диссертации о А. Розмини-Сербати и В. Джоберти. Сюда много раз приезжал Вяч. Иванов, чтобы в конце концов
