Вообще же инвалидность или полуинвалидность его остается не устранена, не знаю устранима ли. Получили ли Вы книжку о С.Щукина, я просил послать. Знаете ли Вы, что спор «об имени Божием»[1357], естественно, очень волнующий авву[1358], который снова выступил здесь как ревнитель православия, имеет такое практически-жгучее (а догматически и тем более) значение? Интересна и своеобразна личность о. Антония Булатовича. Книжку прочтите, да и «На горах Кавказа»[1359] тоже. Непременно.
Теперь о лике преп. Серафима. Я не имел возможности говорить в «Пути» по поводу Вашего предложения — о фотографической репродукции старого, прижизненного еще изображения, но мне самому представляется, что, если может идти речь об иллюстрации, то именно такого рода, думаю, насколько знаю настроение, что и «художественная кислота» «Пути» (отрицательного отношения к которой, впрочем, я совершенно у Вас не разделяю) это примет. Важно узнать точнее, действительно ли это так. Насчет ускорения денег похлопочу и надеюсь иметь успех. А относительно выпуска брошюры весной нельзя поднимать и разговора: весь наш опыт говорит против этого, не забывайте, что нам ведь и без того приходится иметь дело с враждебностью и равнодушием. До осени задерживается уже напечатанная брошюра Дурылина о Китеже, книга Флоренского (впрочем, еще не готовая) и пр.
Вашу тревогу относительно Василия Васильевича Зеньковского я понимаю и, насколько она касается всего происшествия, разделяю, но в частности, Вы здесь находитесь в заблуждении или недоразумении. Ведь работу взял обратно сам В <асилий /> В <асильевич /> и, притом, к моему искреннему и глубокому сожалению, взял по разным сложным личным соображениям, из которых некоторые и не относятся к Гоголю. Работу он взял для переделки после личных переговоров, при которых я допустил неосторожность — предложил Григорию Алексеевичу высказать все откровенно. Тот был по-моему на высоте призвания, но, конечно, сделал В <асилию /> В <асильеви /> чу больнее, чем можно было.
Работу я читал сам всю со вниманием, неужели Вы могли допустить обратное? Я ее очень ценю, и Гр <игорий /> Ал <ексееви /> ч, но она страдает такою литературною беспомощностью, даже для меня в такой степент неожиданно (писана без всякой заботы над формой, без законченного пана, притом, перваякнига, а ведь это не то же, что статья): повторения, невыдержанность стиля, академизм рядом с психологией. Даже механическое устранение повторений или некоторых страниц облегчило бы от балласта, а изменение плана, какое предложи Григорий Алексеевич, внесло бы существенное улучшение. Если бы Вы имели в руках работу, Вы поняи бы сразу, что просто из любви к В <асилию /> В <асильеви /> чу нельзя было выпускать его в нечесанном виде и давать слишком легкую и обильную пищу зубоскальству, при важности и значимтельности содержания.
На Ваш, столь трудный для решения вопрос: можно ли выпускать Вашего преп. Серафима, отвечу так: я бы не мог, т.е. мог бы написать, но оставить для печатания «после смерти». В сущности, самое важное и нужное для себя я так оставляю или невыраженным, или еле намеченным для себя. Здесь два мотива: один — стыдность, обостряемая еще общим, повальным отсутствием целомудрия (одни Мережковские чего стоят!), а другой — немощь: странно недавно еще, когда был моложе (в религиозном отношении) я мог то, чего сейчас не могу, а чтобы мочь, должен «взойти» на ступень. А что до желаний, то хотел бы мочь только так, от себя, от души, от своего ума говорить, но именно потому, что только этого и только так хочу, больше всего уклоняюсь, надо, чтобы само заговорило, а что может быть, это даже и я знаю. Кроме того, языка, формы, не имею, посконностью доступной мне формы гнушаюсь, а новой не родилось. Но у других, кто может, не кликушествуя и не бесстыдствуя, люблю и ценю: вот например, Флоренский может, отчасти Розанов может (но как старикашка, немножко, как Федор Карамазов).
Можете ли Вы? Написали, — значит, можете. Я не ощущал, что нельзя, и от других не слыхал. Что может быть это иначе, совершеннее сказано, это — да, но это Вы и сами знаете. Потому практический мой совет: выйти из бесплодных сомнений — это оставить: еже писах, писах. Вон я из-за заметки о выборах, где просто по-человечески закричал, никого не уча и не призывая, перемучился: да можно ли, да не кликушествую ли, а как же Вам-то не перемучиться. А ведь, несомненно, для иных, не знаю, сколько их, но они нам и ценны и нужны, именно Ваши-то признания и переживания, вообще такого типа, и нужны. Мне бы хотелось вообще увеличить количество такого рода произведений, но, конечно, доброкачественных авторов.
Вот Флоренский обещается о скитах написать близ Троицы[1360].
Ну вот, конечно, не ответил Вам на Ваш вопрос прямо, но ведь Вы сами знаете, что его переложить нельзя.
Ну прощайте. Да осенит Вас радость Воскресшего! Поздравляю Ольгу Федоровну с праздником. Ел <ена /> Ивановна Вас поздравляет, она Вас особенно выделяет из круга близких мне лиц, говоря, что с Вами чувствует себя просто (а, кроме того, с Павлом Александровичем. Не странно ли? А мне это очень дорого!).
Любящий Вас С.Б.
435. В.С.Гриневич — В.Ф.Эрну[1361] <13.04.1913. Москва — Рим>
На общем собрании нашего особняка вынесено единогласное постановлении о том, что только сей почтенный особняк может явиться достойным приютом для Вас. Но так как Надежда Сергеевна заявила о своем приоритетном праве принять Вас у себя, то ей были представлены все убдительные доводы преимуществ Вашего пребывания под нашим соборным кровом — доводы, которым она не в силах была ничего противопоставить. А посему позвольте мне, всем нам, дорогой Владимир Францевич, обратить к Вам сие красноречивое послание для принесения Вам нашей общей просьбы приехать рямо к нам и провести праздники с нами… Не желая обременять Вас перечислением всех неисчислимых доводов в пользу нашего особняка для Вас — сошлюсь только на один как самый неопровержимый. В особняке нашем проживают Евгения Юдифовна, Лидия Юдифовна, Николай Александрович, Евгения Казимировна (ожидается) <нрзб>. В то же время морозы наступили лютые и всякие ночные передвижения будут прямо для Вас опасны! Итак — просим и ожидаем Вас к нам и горячо радуемся Вашему появлению среди нас. Все мы здоровы и шлем Вам и семейству Вашему наши душевные приветы и пожелания.
До скоро светлого свидания.
За всех
Вера Гриневич
Алекандру Викторовичу наш привет и тоже приглашение остановиться у нас.
436. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <24.04.1913. Москва — Тифлис>
24 апреля 1913 года
<… /> Я страшно устал, слегка простудился и потому прости, что пишу сумбурно. В голове очень шумит. Все как-то кругом ходит и не стоит на месте. В Киеве у нас было три часа. Мы посмотрели соборы, Владимирский и Софийский, благополучно попали на скорый поезд и очень быстро доехали до Москвы[1362]. В Москве нас встретил ужасный холод. В воздухе летали снежинки, дул ветер, я надел на себя редингот, все носки, какие мог, Лидия[1363] все шали.
М-ме Гриневич нас встретила очень радушно. Нашлась комната и для Лидии. С Бердяевыми встреча была сердечная и радостная. Е <вгения /> Ю <дифовна /> не приехала. Сейчас же стал работать телефон. Через несколько часов приехали Булгаков, Рачинский. С Булгаковым пока что без всяких трений. Рачинский необыкновенно хорош, поздоровался как всегда «по-православному», встретились с ним с большим подъемом <… />
Все встречи происходят точно на экране от усталости и слишком большой быстроты. Недавно тут был Сашенька[1364], оставил по себе массу симпатий и воздыханий. О Павлуше[1365] говорят много и все с симпатией. Об издательских делах пока ничего не известно <… />
Мой адрес: Москва, Остоженка, Савеловский пер., д.10, кв. Гриневич, мне.
437. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <27.04.1913. Москва — Тифлис>
27 апреля 1913 года
<… /> У нас все изменилось. Ужасный холод вдруг прекратился, настали великолепные дни, столь ясные, что Рим мог бы позавидовать. Все эти дни я был сам не свой, шумело неимоверно в голове, и только сегодня почувствовал, что прихожу в свое «нормальное» состояние. И придя в него, с ужасом вдруг почувствовал, что нужно во всех отношениях спешить, что называется переходить на телеграфический стиль образа действий, ибо дел уйма, а времени мало и совсем нет возможности предаваться размышлениям и «грусти томной», которую, признаюсь, вызвали во мне разговоры, свидания слишком скороспешные и неорганические. Собственно я еще ничего не сделал. Впрочем, осознал, что нужно сделать. Завтра еду в Посад к Павлуше и, вернувшись дня через три, примусь лихорадочно за дела. У Гриневич мне хорошо. Просторная комната, постоянно Бердяевы. С ним моментами очень спорим, с ней ведем уютные разговоры. Лидия очень энергично и планомерно ищет себе профессоров, купила план Москвы, ходит усердно и вчера, напр <имер /> , вернулась одна в 11 часов <… /> Свидание с Сусанной Михайловной[1366] было очень трогательным. Она меня посвятила во все подробности издательской жизни, «поплакались» мы вместе с ней обо всем, особенно о Павлуше, который вышел из всех возможных пределов и вместо 400 стр. написал уже 900 и все еще работы не кончил[1367]. Сусанна Михайловна между прочим показала мне кипу рецензий о Сковороде — половину хвалебных — половину ругательных, и особенно резкая Яковенки в «Русских Ведомостях»[1368]. Маргариты Кирилловны не видел еще — увидимся после Посада <… />
438. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <02.05.1913. Москва — Тифлис>
Москва, 2 мая 1913 года
<… /> Из дел пока решенных могу тебе сообщить, что 1.Письма о Риме приняты единогласно[1369]; 2.Проект моего журнала столь же единогласно провален[1370]. Насчет Университета ничего еще не ясно[1371] <… />
Бердяевы необыкновенно милы. Почти каждый день приглашают (главным образом для меня) по различным группировкам знакомых. Пока что самое интересное собрание было с участием далькрозиста — танцора, который показывал всякие забавные вещи, и завтра придет со своим профессором <нрзб>ритмичекой гимнастики с своим костюмом или вернее «без-костюмом» и будет целый вечер «танцовать» Шумана, Шопена и просто всякие ритмы[1372]. Самое скучное собрание было вчерашнее — религиозно-философское[1373]. Булгаков сух и холоден, неотзывчив и до него не доберешься. Рачинский потешал вначале забавнейшими анекдотами на темы божественные, а затем как-то тоже заотсутствовал. За эти дни: я встретил Валера, слушал стихи Лидии Юдифовны и Ад <елаиды /> Герцык (то и другое с большим наслаждением), три раза ухитрился упасть, разбил голову об лампу, купил новые башмаки (великолепные!) в магазине рекомендованном Павлушей и вместе с ним, затем искал с ним греческие монеты по антиквариям — провалился в «Пути», имел свидание с о.
