как последний».[[3] — MarcAweIe. Pensees, VII, 69, ed. citee, p. 81 (Марк Аврелий. К себе самому. Цит., с. 104).]
Итак, особую важность и значимость размышлению о смерти и упражнениям такого рода придает именно то, что оно позволяет человеку воспринять самого себя и воспринять двояким образом. Во-первых, это упражнение позволяет вдруг взглянуть как бы сверху вниз (vue plongeante) на свое настоящее, мысленно прервать течение жизни, ход занятий, остановить поток впечатлений. Он замрет, как на моментальном снимке, когда представишь себе, что эта минута твоей жизни или этот день — последние. И тогда замороженные смертью настоящее, миг или день предстанут в истинном виде, станет ясно, какие они есть, точнее, чего они стоят. Чего стоит то, чем я занят, чего стоит моя мысль, мои труды; все это выяснится, когда я буду думать о них как о том, что делается в последний раз.[[4] — Нельзя не расслышать здесь дальнее эхо ницшевекого вечноговозвращения, ведущею к оцениванию каждого действия не как последнего, но повторяющегося бессчетное число раз: «Овладей тобойэта мысль [о вечном возвращении], она бы преобразила тебя и, возможно, стерла бы в порошок; вопрос, сопровождающий вес и вся: „хочешь ли ты этого еще раз, и еще бесчисленное количество раз?» — величайшей тяжестью лег бы на твои поступки!» (Nietzsche. Le Gai Sa-voir, livre IV, aphorisme 341 / trad. A. Vialatte. Paris, Callimard, p. 17(Ницше. Соч. В 2 т. М., 1990. Т. I. С. 660)).] Эпиктет говорит: «Разве ты не знаешь, что и болезнь, и смерть должны застигнуть нас за каким бы то ни было делом? Земледельца они застигают занятым земледелием, мореплавателя — совершающим мореплавание. За каким делом хочешь быть застигнутым ты? Ведь ты должен быть застигнутым за каким бы то ни было делом. Если ты можешь [быть застигнутым смертью. —М.Ф.] за каким-нибудь делом, лучше этого, делай it)». s Итак, вы видите, упражнение состоит в следующем: думать о том, что смерть застигнет вас в тот миг, когда вы будете что-то делать. Этот особый взгляд человека, стоящего на пороге смерти, на то, чем он занимается, позволит вам по достоинству оценить свое занятие, и если вы сочтете, что есть и более достойные дела, за которыми более пристойно быть застигнутым смертью, то ими и занимайтесь — таким образом вы поставите себя в наилучшее положение, и пусть смерть приходит, когда хочет. Вот что пишет Марк Аврелий: выполняй каждое Дело как последнее в твоей жизни, тогда оно очистится от «вся-
кого безрассудства», от «вызванного страстями отвращения от разума, принимающего решения», от «лицемерия». Оно будет свободно от «своекорыстия и неприятия велений судьбы».[[6] — «Это удастся тебе [делать то, что в твоих силах, с истинным и неподдельным величием], если каждое дело станешь выполнять как последнее в твоей жизни, отказавшись от всякого безрассудства ивызванного страстями отвращения от разума, принимающего решения, а также [отказавшись] от лицемерия, своекорыстия и неприятиявелений судьбы». (Marc Aurele. Pensees, II, 5, p. 11–12 (Марк Аврелии. К себе самому. С. 34)).] Итак, брошенный сверху взгляд, остановка течения времени, постижение смысла того, чем ты занят. Во-вторых, еще одна возможность, второй способ взглянуть на себя перед лицом смерти — уже не моментальный снимок и остановка времени, а ретроспективный взгляд на жизнь в целом. Когда испытывают себя, представляя себя на пороге смерти, получают возможность охватить взглядом вес, чем была жизнь. И тут может открыться истина, точнее, значимость этой жизни. Сенека: «Смерть покажет, чего я достиг, ей я и поверю. Без робости готовлюсь я к тому дню, когда придется держать ответ перед самим собой: только ли слова мои были отважны или также и чувства . Подоспеет конец — тогда и станет ясно, что ты успел».[[7] — Seneque. Lettrcs a Lucilius, 1.1, livre HI, letlre 26, 5–6 (p. 116). Сенека. Нравственные письма, с. 50.] Таким образом, именно мысль о смерти делает возможными эту оглядку на свою жизнь и ее оценивание. Мы снова убеждаемся в том, что мысль о смерти — это не мысль о будущем. Упражнение в смерти, мышление смерти — это лишь способ взглянуть на свою жизнь, — то ли остановить течение времени взглядом извне, позволяющим постичь смысл и ценность настоящего мига, то ли стянуть ее петлей памяти, окинуть оценивающим взором, который охватывает ее в целом и которому она предстает такой, какая есть. Суждение о настоящем — вот что выносится тут, оценивание прошлого — вот что тут происходит, в этом мышлении смерти, которое как раз и должно быть мыслью не о будущем, но о себе, представлением себя на пороге смерти. Вот что я коротко хотел сказать вам по поводу melete thanatou, вещи, довольно известной.
А теперь я хотел бы перейти к другой форме упражнений, о которых собирался с вами поговорить, к досмотру души (ехаmen de conscience).[[8] — Об этом см.: Le Souci de soi, op. cit., p. 77–79.] Мне кажется, что я уже говорил о нем пару лет назад.[[9] — См. лекцию от 12 марта 1980 г. в Коллеж де Франс: Фуко намечает некую археологию христианской связки: «вербализация ошибок — исследование себя», подчеркивая непреодолимый разрыв, существующий между досмотром души у стоиков и пифагорейцев и у христиан (но трем параметрам — упражнения, орудия, цели).] Мне и тут придется ограничиться общими вещами. Вы знаете, что досмотр души — это старое пифагорейское правило, и практически любой античный автор, говорящий о досмотре души, не обходится без упоминания строк Пифагора, приводимых, вполне вероятно, с некоторыми добавлениями, но первоначальный и подлинный смысл которых, похоже, про-
стой: готовься к сладкому сну, перебирая в уме все, что ты сделал за день. К сожалению, я забыл принести текст.[[10] — «Сну не дай низойти на свои усталые очи, / Каждое за день свершенное дело пока не рассмотришь: / „В чем преступил я? Что сделал? Какой мною долг не исполнен?» / С этого ты начав, разбирай по порядку. И следом / Кайся в дурных деяньях своих, или радуйся — добрым».(Pythagore. Les Vers d’or/ trad. M. Meunier, ed. citee, p. 28. (Цит. по: Беседы Эпиктета, с. 171)).] Так вот, эти слова Пифагора означают — и это надо хорошенько усвоить — следующее: досмотр души нужен главным образом для того, чтобы перед сном очиститься от дурных мыслей. Досмотр души нужен не для того, чтобы вынести суждение о том, что мы сделали за день. Он, конечно же, направлен не на то, чтобы вызвать что-то вроде угрызений совести. Перебирая в уме сделанное и изгоняя, таким образом, зло, которое могло поселиться в нас, мы очищаемся и обеспечиваем себе спокойный сон. Эта мысль — о том, что досмотр души должен очистить душу для спокойного сна, — связана с представлением о том, что во сне душа всегда раскрывается, как она есть[[11] — См.: Le Souci de soi, p. 25–26.]: именно во сне можно увидеть, чистая она или нечистая, взволнованная или спокойная. И это идея пифагорейская,[[12] — См. лекцию от 12 января, первый час.] ее мы снова встречаем в «Государстве».[[13] — «Успокоив эти два вида свойственных ему начал [вожделение иярость] и приведя в действие третий вид, — тот, которому присуща разумность, — человек предастся отдыху. Ты знаешь, что при такихусловиях он скорее всего соприкоснется с истиной…» (Платон. Государство. Кн. IX, 572а — Ь. Соч. М, 1994. Т. 3. С. 361).] Вы с ней будете регулярно сталкиваться во всей греческой мысли, и она же обнаружится в монашеской практике IV или V веков.[[14] — Фуко, в частности, работал над проблемой сна в греческой культуре, опираясь главным образом на «Толкование снов» Артемидора(см.: Le Souci de soi, p. 16–50). Общее представление о вопросе см.:Byl S. Quelques idees grecques sur le reve, d’Homerc a Artemidore, LesEtudes classiques, 47, 1979, p. 107–122.] Во сне душа испытывается на чистоту. Интересно то, что, как и в случае с melete thanatou, старая, рекомендуемая Пифагором форма досмотра души у стоиков обретает несколько иной смысл. У стоиков досмотр души засвидетельствован в двух формах — утренней и вечерней. Впрочем, согласно Порфирию, у пифагорейцев также был досмотр утренний и досмотр вечерний,[[15] — «Особо выделял он [Пифагор] вечер и утро, время перед сном исразу после сна. В обоих случаях надо было рассматривать то, что сделано, или то, что предстоит сделать, дабы отдать себе отчет в прошлыхдействиях и предусмотреть будущее» (Porphyre, Vic de Pythagore, ed.citee. S. 40, p. 54). Ср. также длинное описание утреннего досмотра души у Ямвлиха: Jamblique. Vie de Pythagore / trad. L. Brisson et A.-Ph. Se-gonds, ed. citee, 165, p. 92 (Ямвлих. О Пифагоровой жизни / Пер. П. Ю. Мельниковой. М., 2002. С. 103); можно напомнить также, чтодля Пифагора «всюду предшествующее почтение последующего: восход — заката…». (Diogene Laerce. Vies et Doctrines des philosophes illus-tres, livre VIII, 22 / trad, s.-dir. M.-O. Goulet-CaseM, cd. citee, p. 960.Диоген Лаэртскии. О жизни, ученых и изречениях знаменитых философов. М, Мысль, 1979. С. 338).] Так или иначе, вы видели, как описывает утренний досмотр Марк Аврелий в самом начале V книги. Речь вовсе не о том, чтобы воспроизвести все то, что он мог сделать за ночь или накануне: это рассмотрение того, что предстоит сделать. Я думаю, что здесь, в этом утреннем досмотре, мы и в самом деле имеем тот единственный случай практики себя, когда упражнение действительно обращено к будущему как таковому. Правда, это заглядывание в будущее — некоторым образом ближайшее, непосредственное. Надо заранее мысленно перебрать все то, что ты собираешься делать в течение дня, какие на тебе обязательства, с кем надо встретиться, какие дела сделать: напомнить себе, с какой целью ты ими вообще занимаешься и каковы те общие цели, о которых надо помнить всю жизнь, и, следовательно, не забывать о том, чего следует остерегаться на пути к этим частным и общим целям. Таков утренний до-
смотр. Что же касается вечернего досмотра, то он совсем не такой и по своим задачам, и по форме, О нем несколько раз упоминает Эпиктет, широко известное его описание находим в «De Ira» Сенеки.
Об этом тексте я уже вам говорил, я в этом уверен, несколько лет тому назад; напомню коротко, о чем там речь.[[17] — Фуко разбирает тот же отрывок из Сенеки (De Ira, III, XXXVI), чтоивяекцииот 12 марта 19НОг. в
