эта практика себя, вы убеждаетесь, что она и правда составляет дело всей жизни. Можно даже сказать, что это дело взрослых и что центр тяжести его, предпочтительное время занятия им приходится вовсе не на юность, а на средний возраст. И вы увидите, что, возможно, это, скорее, взрослая жизнь, перевалившая за свою половину, нежели окончание юности. Так или иначе — перед нами уже не амбициозные и честолюбивые молодые люди, стремящиеся к власти в Афинах V–IV веков, но узкие или широкие круги молодежи или вполне взрослые люди, или те, кого мы относим к старикам, приступающие к занятиям, поощряющие друг друга, занимающиеся, то ли поодиночке, то ли сообща, практикой себя.

Я просто приведу некоторые примеры. Для практики индивидуальной возьмем отношения Сенеки и Серена, того Серена, к которому обращается Сенека в начале «De Tranquilitate» («О спокойствии души») и который пишет (считается, что пишет, или он в самом деле его написал) письмо Сенеке с изложением своего душевного состояния и просьбой помочь советом, объяснить, что с ним такое происходит, и стать в некотором смысле врачевателем его души.[[22] — Речь о начале диалога Сенеки «О спокойствии души», I, 1 —18,см. в: Dialogues, t. IV / trad. R.Waltz, ed. citee, p. 71–75).]

Так вот, этот самый Серен, которому также посвящен «De Constantia» («О постоянстве мудреца») и вполне вероятно, насколько можно судить, «De Otio»[[23] —  Эти три трактата («О постоянстве мудреца», «О спокойствии души», «О праздности») традиционно рассматриваются как трилогия, благодаря которой Серен, под влиянием Сенеки, отошел от эпикуреизма и обратился к стоицизму. Однако П. Вейн (P. Veync) (предисловие к: Seneque. Entretiens, Lettres a Lucilius. Paris, Robert Laffont, 1993, p. 375–376) относит трактат к. 62–65 гг. (что делает невозможным посвящение его Серену, умершему до 62 года), к тому времени, когда Сенека соглашается уйти от дел и даже видит в том некоторые выгоды.](«O досуге») — кто он такой?[[24] — Об отношениях между Сереном и Сенекой, помимо того что Фуко в «Le Sousi de soi» (p. 64, 69), рассказывается в кла ссическом труде П. Грималя (Seneque ou la Conscience de 1’Empire. Paris, Les Belles Lettres, 1979), на страницах, им посвященных (13–14,26—28 и, в частности, с 287 по 292, где речь идет о его карьере и возможном эпикуреизме). Предполагают, что Серсн был родственником Сенеки (у него то же самое фамильное имя — номен) и что он обязан своей карьерой (всадник, в 50-х годах префект стражи) Сенеке. Он умер в 62 году, отравившись грибами, и был оплакан Сенекой, о чем тот пишет Луцилию (63, 14).] — никакие юноша вроде Алкивиада.

Это молодой человек, провинциал (именитое семейство, дальние родственники Сенеки), прибывший в Рим, где он начал карьеру политика и даже придворного. Он свел Нерона с одной из его — не знаю, какой, в конце концов, это неважно-[[25] — Речь идет об Актии (?) и ее связи с принцепсом, которую Серенпомог скрыть: «[Нерон] вышел из-под опеки матери и был передан вруки Сенеки, один из родственников которого, Анней Серен, прикинувшись возлюбленным той же самой вольноотпущенницы (Актии), помог скрыть похождения молодого Нерона и сделал так, чтобы подарки, которые принцепс втайне делал молодой женщине, были сочтены его собственными подношениями» (Tacite. Annales, XIII, 13 / trad.P.Grimal. Paris, Gallimard, 1990, p. 310).]— наложниц. И вот приблизительно в это время, когда, стало быть, он уже продвинулся в жизни, сделал свой выбор, начал делать карьеру, Серен обращается к Сенеке. Не покидая области личных отношений и окружения Сенеки, возьмем Луцилия, адресата всей этой длинной серии писем, которыми, начиная с 62 года, был занят Сенека наравне с написанием «Изысканий о природе», посвященных и адресованных, впрочем, тому же Луцилию. Так кто же этот Луцилий? — Человек лет на десять младше Сенеки.[[26] — Об отношении Сенеки к Луцилию (и о возрасте последнего) см. уП.Грималя (Seneque…, op. cit., p. 13, 92–93), а также в более давней статье Л. Делатга (L.Delatte) «Lucilius, Г ami de Seneque». Les Lettres classi-ques, IV, 1935, p. 367–545; см. также: Le Sousi de soi, p. 64 et 69.] Если подумать, то Сенеке, когда он отошел от дел и принялся за письма и «Изыскания о природе», было шестьдесят лет.[[27] — Что касается датировки «Изысканий о природе», то главным текстом остается предисловие П.Ольтрамара к его изданию произведенияв «Belles Lettres» (t.I, Paris, 1929). Ольтрамар помещает «Изыскания оприроде» между 61 и 64 годами (даже концом 63 и началом 65), чтоприводит его к такому заключению: «они были написаны раньше большей части писем к Луцилию» (р. VII). Проблема же датировки писемк Луцилию долго и подробно обсуждается П.Грималем в Seneque…(р. 219–224; и главным образом в приложении I: «Les Lettres a Lucilius. Chronologic, Nature», p. 441–456).] Стало быть, Луцилию должно было быть лет пятьдесят, от сорока до пятидесяти. Во всяком случае, к тому времени он был уже прокуратором Сицилии. И затеянная переписка должна была, по мысли Сенеки, побудить Луцилия перейти от, скажем, несколько размытого, не слишком глубоко продуманного эпикуреизма к строгому стоицизму. Хорошо, скажете вы, случай Сенеки — все же особый; с одной стороны, это собственно индивидуальная практика, а с другой — речь идет о политическом деятеле высокого ранга, у которого, конечно, не было повода, досуга или охоты без нужды обращаться к разным молодым людям и учить их жить.

Но если вы возьмете Эпиктета, так вот он, в отличие от Сенеки, был учителем, и у него и вправду была школа. Он ее открыл и назвал «школой», и у него были свои ученики. И, ясное дело, среди учеников было, без сомнения, немало молодых людей, явившихся туда за тем, чтобы получить образование. Об этой образовательной функции (fonction formatrice) школы Эпиктета говорится во множестве мест из его «Бесед», записанных Аррианом.-* Например, он распекает учеников, уверивших своих родных в том, что идут учиться в хорошую философскую школу, а сами только о том и думают, как бы поскорей вернуться домой и блистать на важных постах. Имеется также критика в адрес тех, кто прибывает в школу исполненный рвения, но потом, недовольный учением, которое не учит блистать и требует слишком многого с точки зрения нравственности, покидает ее. Для таких молодых людей и были составлены правила, как следует вести себя в городе, когда их посылают давать уроки.

Это с очевидностью указывает не только на то, что не все молодые люди отличались воспитанностью, но и что заведение было закрытым, чем-то вроде пансиона с довольно строгой дисциплиной.

Итак, совершенная правда, что Эпиктет обращается к этим молодым людям. Не надо думать, будто забота о себе как ось и основа искусства жизни оставлена одним только молодым. Наряду с воспитанием молодых людей, Эпиктет, школа Эпиктета, предлагала то, что, прибегая, конечно же, к не очень подходящему выражению, можно назвать общими услугами — обслуживанием взрослых. И действительно, послушать Эпиктета в его школу на лень или несколько дней, на какое-то время приходят взрослые. Среди прочих представителей тогдашнего общества вы встретите там, к примеру, судя по «Беседам» Эпиктета, зашедшего в школу смотрителя городов, это что-то вроде налогового инспектора. Он — эпикуреец, пришел посоветоваться с Эпиктетом, задать ему вопросы. Вот человек, которого его город отправил с поручением в Рим, и по дороге из Малой Азии в Рим он делает остановку, чтобы спросить у Эпиктета, как наилучшим образом выполнить поручение. Притом Эпиктет вовсе не пренебрегает этой клиентурой или, во всяком случае, взрослыми собеседниками, потому что он своим собственным ученикам, молодым, стало быть, людям, советует отправляться к важным персонам в их родном городе и тормошить их вопросами: скажите-ка, как поживаете? Вы и впрямь хорошо заботитесь о себе?[[29] — Фуко снова приведет все эти примеры, когда будет систематически разбирать тексты в лекции от 27 января, первый час,]

Конечно, можно было бы упомянуть — это хорошо известно — кинических ораторов, которые в людных местах, на перекрестках, по случаю каких-либо торжеств и праздников обращались к широкой публике, среди которой были, ясное дело, и взрослые и молодежь. К этому торжественному высокому жанру диатриб, или публичных речей, относятся, разумеется, творения Диона из Прусы,* многие из которых посвящены вопросам аскезы, отступления в себя, anakhoresis eis heauton, и т. д.[[31] —  См. речь 20: Peri anakhoreseos (Dion Chrysostom. Discourses, t. II / trad. J. W. Cohoon, Londrcs, Loeb Classical Library, 1959, p. 246–269). Э] а речь стала предметом углубленного изучения, что видно из бумаг Фуко, которого занимала в ней идея ухода от мира, продиктованного требованием непрестанно отдавать себе отчет (logon apdidonai) в происходящем.]

Наконец, я привел бы последний пример, касающийся этой проблемы взрослых, проблемы их приобщения, если угодно, к практике себя. О том, как это происходит в одной важной, хотя и загадочной и мало изученной (потому что мы знаем о ней только благодаря одному тексту Филона Александрийского) общине, в знаменитой секте терапевтов, я скажу сейчас чуть подробнее. Оставим пока вопрос о том, кто они такие, чем занимаются и т. д. В любом случае это была, можно сказать, аскетическая община в окрестностях Александрии, и, по меньшей мере, одной из ее целей была, как сказано в тексте, epimeleia tos psukhcs. Позаботиться о своих душах — вот чего они хотели.

Так вот, в одном отрывке из «De Vita contemplativa» («О созерцательной жизни») Филона Александрийского, где как раз о них, об этих самых терапевтах и речь, сказано: «Поскольку жажда бессмертия и блаженной жизни внушила им, что их земной путь уже пройден [я вернусь к этому важному отрывку в связи с темой старости. — А/.Ф.], они оставляют нажитое своим сыновьям и дочерям, своим близким, умышленно передают им наследство раньше срока; что же до тех, у кого нет семьи, то они оставляют все своим компаньонам и друзьям».[[32] — Philon d’Alexandria. De vita contemplative, 473M / trad. P.Miquel,cd.citee, § 13, p. 87.] Как видите, это что-то совсем другое, даже обратное тому, что мы видели в «Алкивиаде». В «Алкивиаде» заботу о себе брал на себя молодой человек, получивший недостаточное воспитание дома, — в данном случае Алкивиад, о котором мало заботился Перикл, его опекун.

Из-за этого-то он, совсем юный, и пришел со своими вопросами к Сократу, во всяком случае, позволил вовлечь себя в разговор. Здесь же, напротив, перед нами люди, у которых уже есть дети, сыновья и дочери, люди, уже обремененные семьями, и вот они, в какой-то миг почувствовав, что