случае, человек, ему довольно близкий, с которым его связывает многое, помимо того, что он как специалист в этом деле духовно руководит им (direction de conscience).
To же можно было бы сказать и про Плутарха; всякий раз, когда он обращается с наставлением или советом к кому-либо, он, по сути дела, лишь немного меняет характер своих отношений с людьми, с которыми связан либо светским знакомством, либо как человек, занимающий определенное положение, либо как политик.[[18] — Родом из Херонеи, из богатого и образованного семейства, Плутарх начинает свое обучение с того, что совершает образовательное путешествие (Афины, Эфес, Смирна, Александрия), откуда возвращаетсянагруженный впечатляющими познаниями в области философии, риторики и науки. Дважды (при Весиасианс и при Домициане) он появляетсяв Риме, где его выступления пользуются большим успехом, благодарячему растет число желающих иметь его духовным наставником. В девяностых годах он поселяется в родном городе, где занимается преподаванием философии и пишет основные произведения. Из предисловий к еготрактатам хорошо видно, что его собеседники — это то ли близкие (домашние или соседи), то ли вые окоп оставленные греки и римляне.] К этим-то связям и подключает он свое духовное руководство, на них выстраивает эту свою деятельность.
Итак, вовсе не в качестве философа-профессионала обращаются Сенека и Плутарх к тем, кого собираются духовно наставлять. Это делается постольку, поскольку их отношения с тем или иным лицом (дружба, клиентела, покровительство и т. д.) подразумевают в качестве способа их упрочения — но вместе с тем также и долга, обязанности — обслуживание души и могут быть основанием для вмешательства в чужие дела, для советов, как кому жить. И вот тут я бы перешел к последнему тексту, который хорошо бы рассмотреть немного подробнее, потому что он мне кажется интересным и очень важным для этой истории попечения о себе (pratique dc soi). Ведь большинство текстов, касающихся попечения о себе, которыми мы располагаем, пришли к нам из одного лагеря — со стороны наставников, тех, кто дает советы. А раз это все советы, и речь идет о текстах назидательных, всегда можно предположить и вовсе не без оснований подумать, что назидания эти были пустыми и бесполезными, они не вписывались в реальный опыт и поведение, были чем-то вроде формы без содержания и приложения, по сути, некоторым способом перерабатывать философскую мысль в правило повседневной морали, самой повседневной жизни этим никак не затрагивая.
В самом начале «De Tranquillitate» Сенеки приводится признание Серена, который как раз хочет посоветоваться с Сенекой и выкладывает ему, что у него на душе.[[19] — Это изложение первой главы трактата (Senuque. De la Tranquillitede Fame / trad. R,Waltz, ed. citee, p. 71–75). Разбор ответа Сенеки см.:первый час данной лекции.] Можно считать, что тут сам человек свидетельствует о своем опыте и, стало быть, о том, каким он видит себя в глазах возможного наставника и в свете возможного наставничества. Но, как-никак, это все же трактат Сенеки. Будь этот кусок в самом деле написан Сереном (если он не был по большей части переписан, что похоже на правду, самим Сенекой), он составлял был часть самого трактата «De Tranquillitate». Так задумал Сенека, и лишь с трудом, с большой натяжкой он может сойти за свидетельство того, что чувствует наставляемый.
Но все же есть документы, показывающие, как обстоят дела на другой стороне, такова переписка Фронтона и Марка Аврелия.[[20] — Cр.: «Le Sousi de soi», p. 73,]<…*>[33 — Слышно только: «и эти документы прекрасно показывают, каким образом французское издание с переводом переписки между Фронтоном и Марком Аврелием».] Когда задаешься вопросом, почему эта переписка между Фронтоном и Марком Аврелием не была опубликована, — она практически недоступна во Франции, <…> — ответить на него довольно просто: она весьма странная. Так вот, если вас интересует этот текст, то, к счастью, имеется английское издание в серии Loeb, где вы найдете переписку Фронтона и Марка Аврелия, которую нужно прочитать.[[21] — The Correspondence of Marcus Cornelius Pronto with Aurclius Antoninus/trad. C. R. Haines. Londres, Loeb Classical Librery, 1919–1920.] И вы увидите, почему Фронтон (о чем, конечно, надо помнить) учитель Марка Аврелия.[[22] — См. лекцию от 20 января, второй час, с, 141.прим. 3, о Фронтоне.] Но он не учитель философии. Он учитель риторики. Фронтон был ритором, и в первой главе «К себе самому», как вы знаете, Марк Аврелий вспоминает разных людей, которым он обязан тем-то и тем-то, которые в каком-то смысле стали для него образцом для подражания, привнесли в его жизнь многое из того, на чем он строил свое поведение и вырабатывал свои принципы. И там есть пассаж, впрочем, совсем короткий, посвященный Фронтону. Есть целая галерея портретов, очень красивых и впечатляющих: знаменитый портрет Антонина, который превосходен сам по себе и в то же время представляет собой некую концепцию не столько имперской власти, сколько того, каким должен быть властитель.[[23] — Marc Aurele. Pensecs, 1,16 (p. 5–6). Ср.: «Le Sousi de soi», p. 111.] Есть, стало быть, развернутые изображения, и рядом с ними — совсем маленький отрывок, просто упоминание о Фронтоне, где сказано: Фронтону я обязан тем, что понял, каким лицемером нужно быть, чтобы властвовать, и еще также понял, насколько наши аристократы «не способны любить».[[24] — «От Фронтона: надо видеть, до какой степени зависть, двуличие, лицемерие владеют тиранами, и что почти всегда те, кого мы называемпатрициями, не способны искренне чувствовать» (Marc Aurele. Pen-sees, 1, 11, p. 3).] Это говорит о том, что Фронтон был человеком искренним, никак не лицемером, льстецом и т. п., — это та самая parrhesia, о которой речь впереди. И потом, кроме того, любовь и привязанность — основа, на которой строили свои отношения Марк Аврелий и Фронтон. Я процитирую вам письмо, оно, на мой взгляд, лучше всего характеризует то, чем было, чем могло быть духовное руководство (direction de conscience), как оно представляется воспитаннику. Это книга IV писем Марка Аврелия, 6-е письмо Фронтону. Он пишет;[[25] — Здесь Фуко в точности следует старому переводу Кассиана (Let-trcs incditcs de Marc Aurele et dc Fronton. Paris, A. Levavasscur, 1830,1.1,livre IV, lettre VI, p. 249–251).] «Мы ведем себя хорошо. Я мало спал из-за легкого озноба, который, кажется, прошел. Я, таким образом, провел время от одиннадцатого часа ночи до третьего часа дня отчасти за чтением Катона („Agriculture»), отчасти за письмом, написав, к счастью, меньше, чем вчера. Потом я поздоровался с отцом, я набрал полный рот воды с медом и выплюнул ее, так что, скорее, подсластил горло, чем прополоскал его, коль скоро Новий и другие разрешают сказать „прополоскал». Управившись с горлом, я присоединился к отцу, присутствовал при жертвоприношении, и потом все пошли есть. Что же, ты думаешь, мне дали на обед? Немного хлеба, тогда как я видел, как другие поглощают устриц, лук и жирные сардины. После чего мы занялись сбором винограда, мы хорошо попотели, вдоволь накричались.[[26] — фуКо опускает конец фразы: «и мы оставили висеть на решеткенесколько гроздей, как говорит один автор, переживших нашествие»(id., р. 251).] В шестом часу мы вернулись домой.
Я немного позанимался, но без толку. Затем мы долго болтали с матерью, она сидела на постели .[[27] — Фуко не приводит начало разговора, завязавшегося между Марком Аврелием и его матерью: «Вот что я сказал: Как ты думаешь, чемсейчас занят мой Фронтон? А она: Чем, думаешь, занята моя Грация? — Кто, — спросил я, — Наша милая жеманница, малышка Грация?»] Пока мы так болтали и спорили о том, кто кого больше любит (то ли Марк Аврелий больше любит Фронтона, то ли его мать — Грацию, полагаю, дочь Фронтона. — МФ.), зазвучал гонг, и нам объявили, что отец в купальне. Выкупавшись, мы поужинали в давильне. Я не хочу сказать, что мы купались в давильне, но что мы выкупались в купальне и потом поужинали в давильне и с удовольствием послушали веселые разговоры селян. Вернувшись к себе, перед тем как повернуться на бок и уснуть, я разворачиваю свиток дня [je deroule ma tache — букв, „разворачиваю урок». —А.П.] (meum pensum explicmo)[34 — * Pensum задание, поначалу «урок» — количество пряжи, которое надлежало спрясть за лень, cxplicarc или evolvere X’olumen — «разворачивать свиток» для чтения или письма. — Прим. персе.]и отчитываюсь за прошедший день перед моим добрейшим учителем (diei rationcm meo suavissimo magistro reddo). Перед учителем, которого я так люблю и по которому так скучаю, что хотел бы любить и скучать еще больше, пусть даже в ущерб моему здоровью и телесному благосостоянию. Веди себя хорошо, дорогой Фронтон, ты, meus amor mca voluptas (моя любовь, моя радость). Я люблю тебя».[[28] — На самом деле последняя фраза письма такая: «Что связывает меня и тебя? Я люблю того, кого здесь нет (Quid mini tecum est? amo ab-scntem)».]
Итак, с одной стороны, говоря об этом тексте, надо напомнить о том, о чем я уже говорил вам: Фронтон — не учитель философии. Это не профессиональный философ, это ритор, philologos, на что указывает филологическая ремарка в самом письме насчет допустимости выражения «прополоскать горло». Не следует, стало быть, помещать это письмо в рамки сугубо профессионального духовного руководства.
На самом деле, вы сами видите, здесь все держится на дружбе, на привязанности, взаимном расположении, — это они играют главную роль. Роль эта представляется очень неоднозначной, и не очень проясняют ситуацию другие письма, в которых без конца говорится о любви к Фронтону, о том, что любовь их взаимна, что они скучают друг без друга, когда разлучены, целуют друг друга в шею и т. д.[[29] — Надо заметить, что поцелуи между мужчинами были обычны вовремена империи, включая поцелуй в губы, но существовала некаяиерархия: плебей мог целовать только руку аристократа, и только последние могли обмениваться поцелуями в губы и в грудь. В данномслучае это прежде всего означает, что Марк Аврелий относился к своему наставнику как к равному. См.: FriedlanderL. Sittengeschichte Roms.Leipzig, 1919, t. I, p. 93–94, а также Alfoldi A. Die monarchischc Rcpra-sentation im romischen Kaiserreichc. Darmstadt, Wissenschaftliche Buch-gesellschaft, 1980, p. 27, 41^42, 64 (этими сведениями я обязанП. Всйну).] Напомним, что Марку Аврелию к тому времени было лет девятнадцать — двадцать и что Фронтон был немного старше. Привязанность… повторю еще раз: на мой взгляд, было бы совершенно неуместно, я хочу сказать исторически некорректно пытаться выяснять, носили ли их отношения сексуальный характер. Это привязанность, любовь, и в ней скрыто много разных возможностей. Надо просто отметить, что о них
