тоже не находит, что претерпевать ночные поллюции из-за воздержания многим лучше, нежели вредные последствия соития2. Гораздо серьезнее, несомненно, были споры, которые велись по поводу детских конвульсий и их исчезновения с наступлением половой зрелости. Зачастую родство между эякуляцией и спазмом приводило к тому, что маленьких мальчиков, подверженных конвульсиям, предлагали лечить, приобщая их к опыту сексуальных отношений. Такова, например, была точка зрения Руфа, по мнению которого плотская связь может прекратить эпилепсию и головные боли по достижении половой зрелости3. В качестве терапии спазмов у таких детей некоторые врачи рекомендовали снизить возрастной порог сексуальной деятельности. Аретей критиковал этот путь, поскольку он противоречит замыслу природы, назначившей наиболее подобающее время; кроме того, он вызывает или усугубляет недуг, которого хотят избежать; врач, дающий такой совет, «несомненно, не знает, что у природы есть установленное время, когда она сама применяет свои лекарства, производя надлежащие перемены: так, каждому возрасту назначила она соответствующие секрецию для семени, бороды и волос. Какой врач, исходя из этого принципа, способен совершить подобные изменения? Действуя таким образом, скорее спотыкаются о камень, которого пытались избежать: ведь известно, что тот, кто слишком рано начал предаваться плотским утехам, был наказан приступами этой болезни»4. С наступлением же половой зрелости конвульсии проходят отнюдь не благодаря действию сексуального наслаждения, но вследствие общей трансформации, затрагивающей равновесие и роль жидкостей, [присутствующих в теле]. См. Oribase, VI, 38; Т. I, P. 542.
2 См. Ibid., Livres incertains, X; T. Ill, P. 113.
3 Rufus Ephesius. Fragmenta, extr. Aetius (CEuvres. P. 320).
4 Aretaeus. De curatione acutorum et diuturnorum morborum, I, 4.
133
4. Но наиболее значительной, несомненно, была тенденция к закреплению позитивных эффектов сексуальной сдержанности. Правда, как мы знаем, врачи упоминают о расстройствах, связанных с практикой воздержания, но наблюдали их преимущественно у тех, кто привык к частым половым сношениям, прекращение которых привело к резкой смене режима; подобный случай описывал Гален в трактате О пораженных местах, сообщая о человеке, порвавшем со своими былыми привычками и отказавшемся от всякой сексуальной активности1. Такого рода расстройства встречаются также у лиц, свойства спермы которых превращают семяизвержение в необходимость. Галену приходилось видеть мужчин, вследствие воздержания «отупевших и обленившихся» или же впавших в «беспричинную тоску и уныние». Из этих наблюдений он вывел следующий принцип:
«Удержание семени наносит самый ощутимый вред сильным и молодым, для которых естественно изобилие спермы, причем, образуемой из жидкостей, не вполне безупречных; [оно губительно] для того, кто прежде вел отчасти праздную жизнь и весьма часто вступал в половую связь, а затем внезапно стал практиковать умеренность»2. Представление о том, что полное сексуальное воздержание вредит организму, не считалось бесспорно установленным и справедливым по отношению к любому человеку; скорее, полагали, что такая вредоносность возникает под действием конкретных обстоятельств, обусловленных состоянием организма либо привычным образом жизни. Разумеется, само по себе, вне иных соображений, целомудрие, сохраняющее в теле субстанцию семени, не могло рассматриваться как зло.
Что касается мужчин, то высокая жизненная ценность, издавна признаваемая за семенной жидкостью, всегда позволяла им приписывать благотворные (в частности, для атлетов) эффекты суровому воздержанию. Даже сегодня еще можно порой встретить ссылки на пример одного из пациентов Галена, который, следуя именно этой модели, решил напрочь отказаться от половой жизни, не подумав, что до сих пор жил совсем иначе и потому реальные результаты подобной сдержанности оказа Galenus. De locis affectis, VI, 5. 2 Ibid.
134
лись совершенно иными, нежели он рассчитывал. Аретей, описывая чудесные свойства «животворной жидкости», спермы, она-де источник мужества, храбрости, пылкости, силы и крепости, благодаря ей голос [мужчины] становится басовитым, а поступки решительными, утверждал, что человек умеренный, «хранящий свое семя», именно поэтому станет «крепким, храбрым, отважным настолько, что не побоится помериться силами с самым свирепым зверем». Он приводит в пример атлетов и животных, которые лишь набираются сил, сохраняя свое семя;
подобно им, «лица, наиболее сильные от природы, становятся от невоздержанности (akrasia) слабее самых слабых, а самые слабые от воздержанности (enkrateia) становятся сильнее самых сильных (kreittones)»1.
С другой стороны, ценность целомудрия значительно понижалась, коль скоро речь заходила о женщинах, как считалось, социально и физиологически предназначенных вступать в брак и производить потомства. Но Соран в трактате О женских болезнях приводит аргументы одного, кажется, весьма важного для его эпохи спора, посвященного преимуществам и недостаткам девственности. Критики целомудрия напоминают о болезнях, вызванных застоявшимися жидкостями, а также вожделением, жар которого воздержание погасить не в состоянии. Поборники девственности, напротив, утверждают, что женщинам таким образом удается избежать тягот беременности; они избавлены от страстей и желаний, потому что им неведомо наслаждение, и сохраняют в себе силу присущую семени. Со своей стороны, Соран признает, что девственность может иметь и некоторые недостатки, но относит их по преимуществу на счет женщин, которые живут «запертые в храмах» и лишенные «полезных занятий». В качестве общего правила он согласен считать неизменное целомудрие благом для обоих полов2. Следовательно, в его глазах сексуальная близость не находит себе естественного оправдания заботой о здоровье индивидуума, и лишь обязанность продолжать род людской обусловливает необходимость этой практики: «всеобщий закон природы» обязывает к ней гораздо строже, нежели личный режим. Aretaeus. De causis et signis acutorum et diuturnorum morborum, II, 5.
2 Soranus. De mulierum morbis, 1, 7.
135
Разумеется, сексуальную сдержанность никто не вменял в обязанность, а половой акт не считался злом. Но хорошо видно, как в развитии тем, четко сформулированных медицинской и философской мыслью IV в., намечается определенный сдвиг:
начинают настойчиво подчеркивать двойственность последствий сексуальной деятельности, шире становится круг ее взаимосвязей с организмом в целом, особо отмечают присущую ей уязвимость и патогенную силу, целомудренное поведение получает более высокую оценку, и все это касается обоих полов. Когда-то опасности, заключенные в сексуальной практике, осознавались в терминах непроизвольного насилия и бездумного расхода [семени]; теперь их описывают, скорее, как эффекты общей непрочности человеческого тела и ненадежности .его функционирования.
В этих условиях становится понятным, какое важное место в системе личной жизни отводилось режиму aphrodisia. У Руфа есть на сей счет замечательное высказывание, в котором весьма наглядно увязаны опасности сексуальной практики и фундаментальный принцип заботы о себе: «Тот, кто предается любовным утехам, и, прежде всего, тот, кто забывает при этом об осторожности, должен блюсти себя намного строже, нежели прочие, дабы создать для своего тела условия, наилучшие из возможных, и тем самым уменьшить проистекающий от таковых утех ущерб [he ek ton aphrodision blabe]»1.См. Oribase, Livres incertains, III, P. 112.
3 РЕЖИМ УДОВОЛЬСТВИЙ
Итак, сексуальная активность должна быть подчинена режиму в высшей степени осторожному, но, вместе с тем, совершенно отличному от системы предписаний, которая стремится установить «естественную», законную и приемлемую форму подобного рода практики. Примечательно, что в этих режимах по сути дела нет типологии половых актов и почти ничего не сказано о том, какие из них допустимы, а какие предосудительны с точки зрения природы. Руф, например, мимоходом упоминает об отношениях с мальчиками, а также о позах, которые могут принимать партнеры, но для того лишь, чтобы описать их опасность в количественных терминах: они требуют большего расхода энергии, нежели прочи1. Заметим, что характер этих режимов не «нормативный», а, скорее, «уступительный». Так, Руф предлагает свой режим, предварительно указав на патогенные последствия сексуальных злоупотреблений и неумеренности, а также сформулировав принцип, согласно которому половые акты вредны не абсолютно и не во всех отношениях: необходимо еще учитывать и уместность акта, и налагаемые на него ограничения, и гигиеническую конституцию того, кто его совершает2. К ограничительным моделям можно отнести и совет Галена «не запрещать вовсе плотские связи»3. Наконец, режимы, зависящие от обстоятельств, требуют особой осмотрительности при определении условий, которые менее всего помешают осуществлению полового акта и, вместе с тем, ослабят его воздействие См. Oribase, VI, 38; Т. Ill, P. 540541. Руф замечает также, что поза стоя утомительна.
2 Ibid., P. 541.
3 См. Oribase, VIII; Т. Ill, P. 110. Стоит однако учесть суждение Цельса, отражающее среднинную позицию: «Что же касается половых сношений, то к ним не следует как слишком стремиться, так и слишком их опасаться». (О медицине, I, 1).
137
на равновесие целого. При этом учитываются четыре переменные: время, благоприятное для зачатия, возраст субъекта, пора года или час, индивидуальный темперамент.
1. Режим aphrodisia и зачатие. Эта тема вполне традиционна и основана на представлении о том, что доброе потомство, euteknia, может получиться лишь при соблюдении определенных мер предосторожности. Тот, кто зачат в блуде, будет нести на себе его знак, и не только оттого, что дети походят на родителей, но еще и потому, что им передаются свойства акта, благодаря которому они появились на свет. Достаточно вспомнить хотя бы рекомендации Аристотеля или Платона1. Положение о том, что половой акт, нацеленный на продолжение рода, требует особых забот и тщательной подготовки, настойчиво повторяют в своих режимах врачи императорской эпохи. Прежде всего они предписывают обстоятельно подготовиться с тем, чтобы достичь общего состояния тела и духа, способствующего выработке или закреплению у индивидуума качеств, которые должны, пропитав собою семя, проявиться в зародыше; иначе говоря, речь идет о том, что себя надлежит формировать как прообраз будущего ребенка. Очень показательны в этом смысле слова Атенея, цитируемые Орибасием: тот, кто намерен рожать детей, должен расположить душу и тело наилучшим образом, так, чтобы душа была спокойна и полностью избавлена от всякой боли, заботы, утомления или иного недуга, а тело оставалось здоровым и без каких-либо изъянов2. Требуется и непосредственная подготовка: некоторое воздержание, позволяющее сперме скопиться и войти в силу, а вожделению приобрести должную страстность (из-за слишком частых соитий семя не успевает проявить всю свою мощь); весьма строгая диета, избегающая очень горячей и жидкой пищи (простой легкий завтрак, «не изобилующий разносолами» призван «возбудить пыл, обязательный в делах любви») и предотвращающая опасность несварения желудка или опьянения, в целом, рекомендуется общее физическое очищение, благодаря которому тело достигнет покоя, необходимого для осуществления полового акта: так
________
1 См. М. Foucault. L’usage des plaisirs, chap. III.
2 cм. Oribase, Livres incertains, VII; T. Ill, P. 107.
138
«хлебопашец засевает свое поле после того, как очистит его от сорной травы»1. Соран, дающий эти советы, не согласен с тем, что для хорошего зачатия нужно дождаться полнолуния; главное, утверждает он, выбрать «время, когда индивидуум пребывает в полном здравии», причем, как с точки зрения физиологии (вредоносные жидкости, заключенные в теле, могут помешать семени -достичь дна
