все же главное здесь вовсе не поддержка брака или критика педерастии, но попытка уловить трансформацию древней Эротики. По сути дела, можно утверждать, что хотя ни прерывность, ни непреодолимость границы, ни отход от определяющих ценностей в практике aphrodisia и не получили признания, тем не менее разработка Эротики пошла по пути дуализма. Более того, этот дуализм в свою очередь был явлением двойственным и весьма сложным, поскольку, с одной стороны, .любовь «пошлая» (построенная преимущественно на половом акте) противопоставлялась любви благородной, чистой, возвы

________________

1 Плутарх.. Об Эроте, 9, 754d.

213

шенной, «небесной» (в которой этот акт если не отменялся вовсе, то, по крайней мере, отступал в тень); с другой же стороны, отмечалась специфичность любви к мальчикам, устремления, форма, цели и следствия которой, если они действительно соответствовали истинной своей природе, считались отличными от тех, что присущи другим видам любви. Кроме того, эти два аспекта дуализма могли совмещаться, поскольку принято было считать, что «истинная» любовь к мальчикам чиста и свободна от «пошлой» жажды aphrodisia, возбуждающей и вожделение к женщине, и развратную тягу к мальчикам. Континуум сферы aphrodisia и бинарная структура Эротики, именно эта традиционная конфигурация ныне претерпевает изменения. Плутархов диалог свидетельствует о начале движения, которое завершится много позднее, когда сложится абсолютно унитарная концепция любви, в то время, как практику удовольствий рассечет строгая граница, отделяющая отношения между полами от однополых связей. Этот режим, подкрепленный унитарной концепцией сексуальности, позволяющей четко фиксировать диморфизм отношений и дифференцированную структуру желаний, в общем сохранился вплоть до наших дней.

Диалог Плутарха очевидная попытка выработать жестко организованную унитарную Эротику, четко ориентированную на модель отношений мужчинаженщина и даже мужжена. В перспективе этой единой любви (которая полагается как таковая независимо от того, обращена ли она к женщинам или к мальчикам) педерастическая близость фактически оказывается дискредитированной, но строгая граница между гомо- и гетеросексуальным актами пока еще не проведена; это произойдет позднее. Все смысловые линии текста стремятся сойтись в точке такой эротической унификации. Она осуществляется и в ходе критической дискуссии («двойственность» [Эрота]), и в .разработке единой теории (любви) и в ведении фундаментального понятия (Charts Харита, или «благость-и-склонность»).

1. Изложение и критику традиционного «дуализма» можно представить достаточно кратко. Это воззрение явно отстаивают поборники любви к мальчикам. Впрочем, и Протоген, и Писий очень быстро покидают сцену, едва только мы узнаем о похищении Вакхона: время им отведено лишь для того, чтобы в по

214

следний раз восславить дифференцированную Эротику, согласно которой любовь к мальчикам одновременно отличается от склонности к женщинам и превосходит ее в силу двух факторов: отношения каждого из этих видов любви к природе и роли удовольствия в обоих случаях.

Сторонники любви к мальчикам, разумеется, используют и широко известное давнее противопоставление искусственности женских ухищрений (благовония и наряды у одних, бритвы и притирания у самых бесстыдных) и естественности мальчиков, упражняющих тело в палестре1. Но главный их аргумент против любви к женщинам объявляет ее всего лишь естественной потребностью. «Женщина и мужчина, говорит Протоген, от природы нуждаются в даваемом ими друг другу удовлетворении», причем эта страсть подобна «влагаемому в нас природой влечению [orexix] к хлебу и другой пище» и необходима «для продолжения человеческого рода»; очевидно, что «отношение к женщинам или девушкам тех, кто к ним пристрастился» сродни отношению «мух к молоку или пчел к сотам или поваров к откармливаемым ими в темноте телятам и птицам» и столь же «далеко от Эрота, то есть любви»2. Естественность влечения к противоположному полу, конечно, еще не повод осуждать неизбежную практику плотской связи с женщиной, однако ценность поведения, в роде того, что повсеместно распространено в животном мире и основано на элементарной необходимости, несомненно, заметно понижается. Протоген упоминает о естественном характере отношений с женщиной затем, чтобы подчеркнуть их несовершенство и оттенить преимущества отграниченной от них любви к мальчикам, которая презирает необходимость и метит намного выше. Он так и не объясняет, чем же в его представлении является эта сверхприродная Любовь:

ведь Плутарх обращается к платонической тематике постольку, поскольку хочет интегрировать ее, назло любителям мальчиков, в унитарную концепцию любви.

Второе различие обусловлено ролью удовольствий. Страсть к женщинам неотделима от них; любовь же к мальчикам, напротив, противоречит своей сущности, если не отвергает удо

_______________

1 Там же, 4, 751а, б, 752в.

2 Там же, 4, 750сd.

215

вольствий. Аргументы Протогена и Писия приводят в защиту этого тезиса можно считать стоическими. Действительно, отношения с женщинами «необходимы для продолжения человеческого рода», но природа, устраивая их, соединила удовольствие с половым актом. По этой причине «влечение», или «тяга», (orexix, horme), требующее от нас «удовлетворения», всегда готово стать «яростным» и «неудержимым», обратившись таким образом в «желание» (epithumia). Итак, к женщине, объекту вполне естественному, нас может привести, с одной стороны, «влечение», душевное движение, присущее нам «от природы», разумное, нацеленное на рождение потомства, призванное доставлять преходящие плотские удовольствия и удовлетворять потребности, а с другой стороны «желание», движение неистовое и по своей сути беззаконное, цель которого «наслаждение и удовлетворение»1. Очевидно, что ни первое, ни второе не имеет касательства к истинному Эроту: первое, потому что естественно и присуще животным; второе, потому что выходит за разумные пределы и привязывает душу к физическим наслаждениям.

Итак, из отношений между мужчиной и женщиной можно исключить самое возможность Эрота. «У истинного Эрота нет ничего общего с гинекеем»,-заявляет Протоген2, и эти слова поклонники мальчиков толкуют двояко: сексуальное желание, ради «полового удовлетворения» как бы низводящее «гинекей до Киносарга»*, не может быть признано соприродным любви;

с другой стороны, «честным женщинам не подобает ни влюбляться, ни быть предметом влюбленности», иначе говоря, выступать в роли любящих или любимых (eran, erastai)3. Следовательно, возможна лишь одна истинная любовь к мальчикам:

в ней отсутствуют недостойные удовольствие, она всегда обязывает к дружбе, которая неотъемлема от добродетели; более

_____________

1 Там же, 4, 750de.

2 Там же, 4, 750с.

* Киносарг (Белая собака) святилище Геракла близ Афин в устах Плутарха (точнее, Протогена, которому принадлежит данная реплика) символизирует развращенность и блуд: во-первых, здесь находился гимнасий для незаконорожденных детей афинских граждан; во-вторых (что важнее), в гимнасии этом учил Антисфен, и традиция (Диоген Лаэртский, Гесихий, Суда) единодушно связывает с ним имя школы киников. Прим. ред.

3 Там же, 6, 752bc.

216

того, «Эрот, утратив ожидание дружбы, не желает оставаться прежним и ублажать цветущую молодость, раз она не воздает ему душевным расположением, основанием для дружбы и добродетели»1.

Но эта традиционная аргументация получает достойный отпор: Дафней разоблачает педерастическое лицемерие. Любителю мальчиков хотелось бы считаться философом и мудрецом, точно не плакал Ахилл, вспоминая бедра Патрокла, а Солон не воспевал сладость «бедер и уст» цветущих юношей; несомненно, он только ждет удобного случая: ведь ночью, когда все спят, «сладка добыча, если страж глаза сомкнул». Мы сталкиваемся с дилеммой: либо aphrodisia несовместны с дружбой и любовью, и тогда любители мальчиков, которые украдкой наслаждаются вожделенным телом, утратили достоинство любви;

либо следует признать, что физические удовольствия присущи и дружбе и любви, и в этом случае незачем исключать из них отношений с женщинами. Но Дафней на этом не останавливается. Он вспоминает также о другой важной альтернативе поведению любовников и их стремлению испытать наслаждение:

если эромен добродетелен, то нельзя получить удовольствия, не прибегнув к насилию; если же он доступен, то приходится признать его существом женоподобным2. Выходит, нет нужды понапрасну искать в склонности к мальчикам самую лучшую модель всякой любви; скорее уж здесь нечто в роде позднего ребенка, появившегося на свет «как бы у престарелых родителей»: это дитя «незаконного и темного происхождения» «воздвигает гонение на законного и старшего Эрота»3. По крайней мере, утверждает Дафней, любовь к мальчикам и любовь к женщинам «происходит от одного и того же Эрота»4.

Но настоящая разработка общей теории любви развернется после ухода первых противников, точно для того, чтобы достичь главной цели беседы, необходимо было прежде устранить это столь хорошо знакомое разногласие. До сих пор, замечает Пемптид, спор касался частных вопросов; теперь время направить его на общие темы.Там же, 4, 750е.

2 Там же, б, 751de.

3 Там же, б, 751f.

4 Там же, 5, 751е.

217

2. Центральную часть диалога составляет похвальное слово Эроту, по образцу традиционного энкомия в честь божества*:

устанавливается его истинно божественная природа (Плутарх здесь опровергает эпикурейские по духу тезисы Пемптида, утверждавшего, что боги суть только наши страсти, и показывает, что владеющая нами любовь есть лишь непременное следствие божественной эротической силы), его мощь сравнивается с мощью других богов (важное место, поскольку в нем показано, что Эрот, во-первых, выступает необходимым дополнением Афродиты, на долю которой в противном случае выпадают одни только чувственные наслаждения, ценою не более драхмы;

а во-вторых, вопреки устоявшемуся мнению, он «превосходен» и в Аресовых делах: охваченные взаимной страстью, любовники доблестно сражаются с противником, и скорее падут в бою, нежели позорно побегут на глазах друг у друга). Описывается благосклонность Эрота к людям, его благотворное воздействие на них: легкомысленного он делает рассудительным, а робкого мужественным, мелочного щедрым, предупредительным и великодушным, угрюмого и мрачного приветливым и общительным, наполняя души разумением, свободолюбием, благородством и привлекательностью; подобные превращения суть явная одержимость богом, демоническое волнение духа. Завершается похвальное слово ссылкой на египетские мифы и сопоставлением их с новым изложением платонической теории.

Примечательно, что все элементы этого «энкомия» восходят к традиционной педерастической Эротике. Примеры, большей частью, повествуют о любви к мальчикам или заимствованы у Сапфо (Алкестида и Адмет едва ли не единственное исключение). По сути дела, Плутарх чествует Эрота как бога мужской любви, и вместе с тем время зовет себя хоревтом любви женской. Таким образом он пытается проиллюстрировать тезис Дафнея: «Если рассудить по правде, то надо признать, что любовь к мальчикам и любовь к женщинам происходит от одного и того же Эрота»1. Здесь необходимо помнить, что традиционных энкомиев в честь Эрота как раз и не было, что вполне осознавала греческая мысль (см., например, Еврипид. Ипполит, 538540; Платон. Пир, 177bd). Создателем образцового quasi-энкомия Эроту был Платон (речи Федра, Павсания, Эриксимаха и др. в Пире). Прим. ред.

1 Там же, 5, 751ef.

218

Кажется, именно здесь заключено смысловое ядро диалога. Маленькая комедия «педерастического» умыкания Вакхона Исменодорой служит только непосредственным фоном и иллюстрацией. Все, что Эротика мальчиков ставила себе в заслугу и противопоставляла низменной любви к женщинам, этот диалог старательно воспроизвел, стремясь ничего