желание, ее вьющиеся кудри и всегда гладкую кожу «без единого волоса», с телом мальчика, которое очень скоро становится волосать1м и мускулистым. Но проведя такое различение, Харикл не заключает, как то обычно делали, что мальчик бывает желанен очень недолго, и любовник вынужден его вскоре покинуть, позабыв все свои обеты; напротив, оратор живописует того, кто. продолжает любить юношей старше двадцати лет и в стремлении к «сомнительному успеху противоестественной похоти» предается «двусмысленной Афродите», то есть пассивному наслаждению. Физические изменения, происходящие с мальчиками, рассматриваются здесь уже не как фактор, вызывающий недолговечность чувства, но как причина смещения сексуальной роли.
Второй довод в защиту «связи с женщиной» ее взаимность1. Это, несомненно, наиболее интересная часть речи Харикла. Прежде всего он напоминает, что мужчина существо разумное и не создан для жизни в одиночестве. Однако отсюда следует вывод не столько о необходимости иметь семью или принадлежать гражданской общине, сколько о невозможности проводить время в полном одиночестве и потребности в «дружеском общении» (philetairos koindnia), которое приятное делает еще приятнее, а трудное облегчает. Стоические трактаты о браке под таким общением обычно понимают совместную жизнь. Здесь эта идея применена к частному случаю физических удовольствий. В первую очередь Харикл рассматривает трапезы, которые, по его мнению, разделяют с другими потому, что в общеньи пиршественное наслаждение возрастает. Затем он обращается к сексуальным удовольствиям. Согласно традиционным представлениям, пассивный, то есть в той или иной степени подвергшийся насилию, «обесчещенный» (hubrismenos) мальчик не может испытывать удовольствие; вряд ли кто-нибудь «обезумел настолько», чтобы утверждать обратное: после пролитых слез и перенесенных страданий ему достается лишь «докука». Любовник мальчика получает свое удовольствие и уходит, ничего не оставив взамен. Иное дело женщины. Харикл приводит прежде факт, а вслед за тем формулирует и правило. В случае плотской близости с женщиной, утверждаетТам же, 27.
236
он, происходит равноправный обмен удовольствиями, и любовники «поровну дают друг другу одинаковое наслаждение». Такому факту природы соответствует принцип поведения, осуждающий «себялюбивую жажду» удовольствий (philautos ароlausai): нельзя «заботиться только о том, чтобы забрать нечто приятное и [самому] получить от другого все наслаждение», лучше «разделить то, что сам получил, и взамен дать равную долю». Конечно же, взаимность удовольствий -тема, к тому времени хорошо известная и достаточно часто встречающаяся в любовной или эротической литературе. Любопытно, однако, наблюдать, как здесь ее используют для того, чтоб «естественно» охарактеризовав связь с женщинами, вместе с тем, установить правила поведения в aphrodisia, с другой же стороны, указать на противоестественную и насильственную, а значит и несправедливую, и порочную природу отношений мужчины с мальчиком. Такого рода взаимообмен удовольствиями, когда любовники, сходясь, заботятся о чувствах друг друга, соблюдая настолько строго, насколько возможно, условие равенства обоих партнеров в наслаждении, позволяет включить в сексуальную практику этическое начало, продолжая принципы этики совместной жизни.
К этому важному выводу Харикл добавляет еще два аргумента, не столь глубоко обоснованных, но также имеющих касательство к обмену удовольствиями*. Первый отсылает к популярной теме эротической литературы: тем, кто обходителен с женщинами, они могут доставить все те же удовольствия, что и мальчики, которые, в свою очередь, лишены того, чем располагает женский пол1. Следовательно, женщины способны предоставить все формы наслаждения, даже и те, что более всего по вкусу любителям мальчиков. Согласно второму аргументу2, признав приемлемой любовь между мужчинами, придется допустить и правомерность связи между женщинами. Это полемически заостренное утверждение о симметричности мужских и женских гомосексуальных отношений чрезвычайно интересно. Прежде всего потому, что оно отрицает (впрочем, как и вся Этот фрагмент опущен в русском переводе. Прим. Ред.
1 Там же, 28.
2 Там же.
237
вторая часть речи Харикла) культурную, моральную, эмоциональную и сексуальную специфичность любви к мальчикам и относит ее к той же категории, что и вообще все половые отношения между мужскими особями как таковыми. Затем, для того, чтобы полностью скомпрометировать этот род любви, его уравнивают с отношениями, традиционно считавшимися много более постыдными, о них даже говорить «зазорно» с любовью между женщинами. Наконец, Харикл, опрокидывая эту иерархию, показывает, что женоподобный мужчина, занявший место пассивного партнера, заслуживает презрения куда большего, нежели женщина, узурпировавшая роль мужчины1.
Та часть речи Калликратида, в которой он отвечает на эту критику, гораздо длиннее и по своему характеру определенно ближе всех остальных фрагментов диалога к «риторическому упражнению». Коснувшись проблемы сексуального удовольствия, наиболее спорной составляющей в любовных отношениях с мальчиками, педерастическая апологетика разворачивает наступление по всему фронту, вводя в дело скрытые резервы аргументов и подкрепляя свои позиции ссылками на самые высокие авторитеты. Но главная причина этой всеобщей мобилизации вопрос, который очень четко сформулировал Харикл:
взаимность удовольствий. На сей счет у каждого из оппонентов сложилась простая и внутренне непротиворечивая концепция. Для Харикла и «сторонников женской любви» речь идет о возможности дарить наслаждение другому, окружать его вниманием и заботой, и находя в том удовлетворение, самому получать удовольствие в ответ; именно эта charis, как назвал ее Плутарх2, узаконивает удовольствия, извлекаемые из плотского общения мужчины с женщиной, и позволяет числить их по ведомству Эрота; и напротив, отсутствие взаимной благосклонности и обоюдного согласия накладывает свой отпечаток на отношения с мальчиками и тем самым дисквалифицирует их. А Калликратид, в соответствии с традициями той разновидности любви, которой он предан, считает ее краеугольным камнем не charis согласие, но arete добродетель. Именно она, по его Не лучше ли допустить, чтобы женщина играла роль мужчины, нежели «видеть, как мужчина падает так низко, что уподобляется женщине»? (Там же, 28)
2 Сам Харикл этот термин не употребляет.
238
мнению, должна «сочетать» между собой удовольствие и любовь, доставляя обоим любовникам благопристойные, разумно соразмеренные наслаждения и, вместе с тем, составляя основание общности, необходимой в отношениях двух существ. Так «взаимному согласию» в удовольствиях, возникающему, якобы, только в случае связи с женщиной, противопоставлена «добродетельная общность», достижимая благодаря исключительным преимуществам любви к мальчикам. Рассуждение Калликратида главным образом посвящено критике мнимостей обоюдного наслаждения, того взаимообмена удовольствиями, в котором любовь к женщинам усматривает свою родовую черту. На таком фоне добродетельная связь с мальчиками предстает как единственно истинная форма отношений. Вслед за идеей преимущественной принадлежности взаимного удовольствия к отношениям с женщинами, Калликратид одним ударом пытается опровергнуть и представление о противоестественной природе любви к мальчикам.
Ополчившись на женщин, Калликратид в своих упреках не минул общих мест1. «Подлинный вид» женщин малопривлекателен: они «безобразны по своей сути» (alethos), их тела «неприглядны», а лица «противнее, чем у обезьян». Чтобы скрыть истинное положение дел им нужно приложить немало усилий:
притирания, туалет, прически, наряды, украшения… На людях, для отвода глаз они придают себе видимость красоты, которую может рассеять внимательный взгляд. А их приверженность к тайным культам позволяет окутывать разврат покровом тайны. Нет нужды перечислять все сатирические мотивы, воспроизведенные в этом столь пошлом пассаже. Педерастические панегирики пестрят аргументами подобного толка. Так, Ахилл Татий устами некоего любителя мальчиков из Левкиппы и Клитофона заявляет: «Все у женщин поддельно, и речи их, и красота. Если женщина поначалу кажется красивой, то это лишь следствие многочисленных притираний. Вся ее красота это мирра, крашенные волосы и прочие выдумки. Если же лишить ее всех этих хитростей, то она уподобится галке из басни, с которой сняли чужие перья»2. Там же, 3942.
2 Ахилл Татий. Левкиппа и Клитофон, II, XXXII.
239
Мир женщин обманчив, потому что это мир тайный. Социальное разделение на мужскую и женскую группы, различия в их образе жизни, тщательное разграничение соответствующих сфер деятельности все это, очевидно, не могло не сказаться в опыте мужчины эллинистической эпохи, обусловив восприятие женщины как существа загадочного и лживого. Обмануть способно тело, скрытое под платьем: обнажив его, можно жестоко разочароваться; поэтому в нем легко заподозрить искусно замаскированные недостатки, и всегда есть опасность обнаружить какой-нибудь отвратительный изъян. Секреты и свойства женского тела обладают некоей двусмысленной силой. Хотите, говорил Овидий, избавиться от страсти? Рассмотрите поближе тело вашей любовницы1. Но и женские нравы не менее обманчивы: ведь та скрытая жизни, которую ведут женщины, полна волнующих тайн. В своей аргументации Калликратид касается все этих тем, что и позволяет ему ставить под сомнение принцип взаимности удовольствий в отношениях с женщиной. О какой взаимности может идти речь, если женщины лгут, находят свои собственные наслаждения и втайне от мужчин предаются разврату? Какой же это равноценный обмен удовольствиями, если сами их прелести суть не что иное, как лживые посулы поддельной наружности? Таким образом, обвинение в противоестественности, которое обычно предъявляют отношениям с мальчиками, может быть обращено и на [склонность] к женщинам, причем, даже с большим правом, поскольку в попытке скрыть истину женщина не остановится и перед умышленным обманом. Аргумент о «притираниях», возможно, покажется нам совершенно ничтожным в этом споре двух родов любви; но человек античности находил, что он вполне обоснован: во-первых, страхом перед женским телом, а во-вторых, философским и моральным принципом, согласно которому удовольствие законно лишь в том случае, если вызвано реальным объектом. В педерастической системе представлений удовольствие от связи с женщиной не считается взаимным, так как с ним сопряжено слишком много фальши и лицемерия.См. Овидий. Лекарство от любви, 345348; ср. также ст. 411418: «Ставни раскрой навстречу свободному свету, ибо срамное в телах вдвое срамней на свету». Когда же любовь уже оставила тебя, «зоркий взгляд обрати на все, что претит в ее теле, и заприметив, уже не выпускай из ума».
240
Удовольствия же от связи с мальчиками, напротив, отмечены печатью подлинности1. Красота юноши истинна, потому что нерукотворна. Как говорит один из персонажей Ахилла Татия, «красота мальчиков не нуждается в помощи благовонной мирры и прочих чуждых ароматов, приятнее всех женских притираний запах пота отроческого тела»2. А Калликратид противопоставляет обманчивой обольстительности женского туалета образ мальчика, не заботящегося ни о каких приготовлениях:
ранним утром он вскакивает с постели, умывается простой водой (ему не нужны ни зеркала, ни гребни) и, накинув на плечо хламиду, спешит в школу; в палестре он усердно упражняется, тело его покрывается потом; наконец, он наспех умывается и, усвоив полученные уроки мудрости, вскоре засыпает от здоровой усталости, накопившейся за день, «сладким, достойным зависти сном».
Кто ж не пожелает разделить всю свою жизнь с таким бесхитростным и мальчиком?3 Как хорошо «сидеть против друга, слышать вблизи его милые речи» и «во всяком деле быть вместе с ним». Мудрое удовольствие, которое преодолевает быстротечность юности; если наслаждение связано не с одной только
