партнера в реальной жизни: так, «обладать» своим рабом (независимо от пола) хорошо, то же касательно гетеры или бедного юноши; пассивная же роль «хороша» для связи с теми, кто старше и богаче, и т. д. Именно по принципу изоморфизма сновидческий инцест с матерью наделен столь позитивным значением: субъект занимает активную позицию относительно родившей и выкормившей его матери, которую ему, в свою очередь, подобает, окружив заботой и почитанием, содержать и обогащать, то есть служить ей, как служат земле, родине, полису. Но для того, чтобы половой акт в сновидении получил позитивную значимость, он обязан соответствовать еще и принципу «экономической адекватности»; «расход» и «приход» этой деятельности должны быть надлежащим образом отрегулированы: по количеству (большие затраты ради малого наслаждения это плохо) и по назначению (нельзя допускать пустые траты, вступая в связь с теми, кто, независимо от пола, не сумеет их возместить или принести пользу впоследствии). Именно согласно этому принципу сходиться во сне с рабами считается хорошим знаком: в данном случае «обладают» своим добром,-приобретенное для работы, приносит еще и удовольствие. Здесь же коренится причина многозначности снов о совокуплении с дочерью: в зависимости от того, замужем ли она, вдов ли отец, богаче зять своего тестя или беднее, сон предвещает либо расходы на приданое, либо помощь от дочери, либо развод и последующие заботы.
Подводя итог, можно сказать, что интерпретируя сексуальные сны с точки зрения прогностической значимости, Артемидор, прежде всего, членит сновидение на элементы социального характера (персонажи и акты), затем проводит его элементарный анализ, а также определенным образом квалифицирует половые акты, устанавливая их качество в зависимости от способа, с помощью которого субъект сновидческого акта, тождественный субъекту сна, поддерживает соответствующее ему положение социального субъекта. Для того, чтобы сон был квалифицирован как хороший, сексуальный актер (а это всегда сам сновидец, и почти всегда -взрослый мужчина) Должен сохранить на онейрической сцене свою роль актера социального, даже если реальный половой акт [подобного типа] считается предосудительным. Не будем забывать, что Ар
40
темидор всегда относит анализируемые им сексуальные видения к категории событийных вещих снов oneiros, которые «ведут к осуществлению предсказания будущего», а в данном случае «будущим» и, соответственно, его сновидческим «предсказанием», оказывается положение сновидца как субъекта деятельности: активное или пассивное, главенствующее или подчиненное, выигрышное или проигрышное, положение победителя, одержавшего «верх», или побежденного, поверженного «вниз», положение обладающего или отдающегося, получающего доход или несущего расходы, в конечном счете, положение выгодное или невыгодное. Прибегая к малой драматургии «обладания» и «подчинения», наслаждения и расточения, сексуальный сон «пророчествует» о способе бытия, уготованном субъекту его судьбой.
В подтверждение рассмотрим фрагмент Сонника, наглядно демонстрирующий связь составляющих индивидуума как активного субъекта сексуальных отношений, с тем, что помещает его в поле социальной активности. Одна из глав посвящена значению различных частей тела в сновидении. Мужской половой орган, именуемый anagkaion, «нужный» элемент, требованиям которого мы подчинены и силой которого подчиняем других, выступает в качестве означающего всей совокупности отношений и практик, определяющих статус индивидуума в городе и мире: семьи, богатства, речевой деятельности, общественного положения, политической жизни, свободы и, наконец, самого имени индивидуума:
«Половой член, во-первых подобен родителям, ибо в нем основа семени; во-вторых, детям, ибо он причина их рождения;
далее жене или любовнице, потому что он нужен в любви;
…> братьям и всем прочим кровным родственникам, так как им складываются все родственные связи. Еще он означает силу и телесное мужество, потому что он сам причина этих качеств, и оттого некоторые называют его «мужской силой», а также речь и воспитание, так как он плодотворен, как плодотворна речь.
…> Еще он означает достаток и собственность, потому что он то напрягается, то расслабляется и может производить и испускать выделения; …> означает нужду, и рабство, и узилище, потому что называется «нужным местом» [anagkaion] и
41
служит знаком принудительности [anagke]; означает достоинство сана, потому что достоинство называется aidos, а член aidion.
Стало быть, член, находящийся на своем месте, предсказывает, что все, что ему подобно, сохранится в прежнем состоянии; разросшийся что увеличится, исчезнувший что утратится, удвоенный что удвоится (если это не жена и не любовница: их сновидец потеряет, потому что нельзя использовать два члена сразу). Я знал одного раба, которому приснилось, что у него даже три члена,-и он был отпущен на свободу, получив вместо одного имени три (в дополнение к своему два, имени отпустившего). Но это единственный случай; основываться же надо не на том, что редко, но на том, что обычно»1.
Мы видим, что мужской член оказывается на пересечении всех этих игр владения и господства: владения собой поскольку стоит только уступить ему, и он поработит нас; превосходства над сексуальным партнером поскольку именно он «проникает», осуществляя обладание; привилегий и положения,-поскольку он означает всю сферу родства и социальной деятельности.
*
Картина, открывающаяся при чтении посвященных сексуальным снам глав Артемидорова трактата, весьма типична для античности и представляет собой легко узнаваемый ландшафт нравов и обычаев, многократно засвидетельствованных другими источниками, как более древними, так и современными. Мы оказываемся в мире, характерной чертой которого является центральное положение персонажа-мужчины и безусловная важность его роли в сексуальных отношениях. Мы оказываемся в мире, где брак ценится достаточно высоко, чтобы быть признанным в качестве лучшего обрамления плотских утех. В мире, где женатый мужчина может содержать любовницу, располагать слугами (юношами и девушками) и посещать проституток. Наконец, в мире, где связь между мужчинами воспринимается как нечто само собой разумеющееся, впрочем, Там же, I, 45.
42
с оговорками, касающимися разницы в возрасте и общественном положении.
Можно отметить и наличие элементов определенного кодекса. Вместе с тем, следует признать, что они немногочисленны и весьма расплывчаты: речь идет о некоторых суровых запретах, проявляющихся в форме резкого неприятия орального секса, например, связи между женщинами, особенно, в случае узурпации одной из них мужской роли; сюда же относятся и весьма суженная трактовка инцеста, понимаемого, прежде всего, как связь между детьми и родителями, и предпочтение, отдаваемое канонической и естественной форме полового акта. Но в тексте Артемидора нет и намека на устойчивую и исчерпывающую сетку классификации актов по признаку «дозволенности/запретности», нет ничего, что четко и окончательно разграничивало б естественное и «противное естеству». А главное, кажется, вовсе не эти элементы кодификации играют ведущую и определяющую роль в установлении «качества» полового акта, по крайней мере, сновидческого и вещего.
Напротив, в самой ткани толкования скрыты иные точки зрения на половые акты, иные принципы их рассмотрения и оценки: исходным пунктом здесь выступает не акт более или менее правильной формы, но актер, его способ бытия, его внутренняя ситуация, его отношения с другими и то положение, которое он занимает относительно них. Похоже, основной вопрос заключается не столько в сообразности актов с некоей их естественной структурой или позитивной регламентацией, сколько в том, что можно бы назвать «стилем деятельности» субъекта, а также в отношениях, которые он устанавливает между сексуальной деятельностью и прочими аспектами своего существования: семейными, социальными, экономическими. Анализ и процедура соозначения направлены не от акта к некоей сфере (например, пространству сексуальности, или плоти), чьи допустимые пределы очерчены божественными, гражданскими или природными законами; они движутся от субъекта как сексуального актера к другим сферам жизни, в которых проявляется его активность. Именно в соотношении этих различных форм деятельности коренятся, пусть не всегда, но все же по преимуществу, принципы оценки сексуального поведения.
43
Здесь мы легко обнаружим характерные черты морального опыта aphrodisia, присутствующие в текстах классической эпохи. И книга Артемидора, именно в той мере, в какой он, не провозглашая никаких этических формул, применяет к толкованию снов метод, позволяющий воспринимать сексуальные удовольствия своего времени и выносить о них суждения, подтверждает длительность и прочность такой формы опыта.
Но обратившись к текстам, посвященным собственно сексуальным практикам и предлагающим некоторые рецепты поведения в этой области жизни, мы сможем отметить ряд модификаций ригористических [моральных] доктрин, сформулированных философами IV столетия. Разрывы, коренные изменения, появление новой формы опыта наслаждений? Разумеется, нет. Однако перемены ощутимы: обостряется интерес к сексуальному поведению, растет озабоченность [этими вопросами], повышается значение брака и его требований, снижается ценность любви к мальчикам, в целом, стиль становится строже. Идет медленная эволюция. Но рассматривая темы, которые в это время разворачиваются, крепнут и обретают большую определенность, можно уловить модификацию иного типа: речь идет о способе, при помощи которого этическая мысль определяет отношение субъекта к его сексуальной деятельности.
ГЛАВА II
Презрение к удовольствиям, озабоченность физическими и духовными последствиями невоздержанности, «валоризация» брака и высокая оценка супружеской верности, отказ от спиритуализации мужской любви: философская и медицинская мысль первых веков исполнена суровости, свидетельством чему стали тексты Сорана и Руфа Эфесского, Мусония и Сенеки, Плутарха, Эпиктета, Марка Аврелия. Впрочем, как известно, и у христианских авторов находят множество следов явного или скрытого влияния этой морали, и сейчас большинство историков признают наличие, жизненность и безусловный рост интереса к теме сексуальной строгости в обществе, которое современники описывали (обычно, в порицание) как безнравственное и распущенное. Едва ли здесь имеет смысл выяснять, насколько справедливы подобные упреки: если попытаться определить место, отводившееся этому вопросу, опираясь на посвященные ему тексты, то окажется, что более всего внимания уделяли «проблеме удовольствий», точнее говоря, беспокойству по поводу сексуальных наслаждений, возможного к ним отношения и надлежащего применения. Специфические формы и мотивы такой интенсивной проблематизации aphrodisia мы намерены установить.
Объяснить это смещение акцентов можно множеством причин. Например, более или менее авторитарными морализирующими усилиями власти, особенно яркими и настойчивыми в годы принципата Августа. Правда, тогда законодательным мерам в защиту брака, поощрявшим семью, регламентировавшим конкубинат и осуждавшим адюльтер, сопутствовало идейное Движение, возможно, не столь уж искусственное, противопоставившее распущенности своего века требование возвра
48
та к суровости древних нравов. Однако не следует придавать большого значения такого рода «сближениям», разумеется, было бы не совсем верно усматривать в этих мерах и идеях начало длительной эволюции, в конце концов завершившейся установлением режима, при котором сексуальную свободу строго ограничат институты и законы, гражданские и религиозные. На деле эти политические опыты были уж очень спорадическими, их цели узкими, а влияние слишком слабым и непродолжительным, чтобы видеть в них свидетельство тенденции ко все большему усилению суровости, столь частой в моралистической рефлексии первых двух столетий нашей эры. С другой стороны, замечательно, что за редким исключением’ это стремление к строгости, выраженное
