и их собственного опыта как психиатров;
в моей книге они увидели, однако, своего рода историческое обоснование, они переложили в каком-то смысле ответственность за нее на себя, приняли ее на свой счет, до некоторой степени себя в ней узнали; в итоге — эта собственно историческая книга находит своего рода практическое завершение. Так вот, скажем, я немного ревную, и теперь мне хотелось бы делать все это самому. Вместо того, чтобы писать книгу по истории правосудия, которая затем будет подхвачена теми, кто на практике поставит правосудие под вопрос, мне хотелось бы начать именно с того, чтобы поставить под вопрос правосудие практически, а затем — право же, если я еще буду жив и не сяду в тюрьму,ну, тогда я напишу книгу…» (Dits et ecrits, t.II, pp.208-209).
* * *
Разумеется, эта книга, написанная в буквальном смысле слова по горячим следам битв и столкновений, написанная в годы-с 1971 по 1975,-когда Фуко читает в Коллежде Франс курсы лекций с выразительными названиями: «Теории и институты уголовного права», «Наказующее общество», «Психиатрическая власть» и «Анормальные», в те годы, на которые во Франции приходится апогей борьбы с ав
362
торитарностью на всех уровнях, а стало быть, и борьбы за разоблачение и ниспровержение всех и всяческих авторитетов и в первую очередь — авторитета власти (Отец, Учитель, Священник, Бюрократ — все они выступают как ее олицетворения), — в эти годы книга Фуко не могла не оказаться в центре внимания. Другими словами, его Надзирать и наказывать- книга, связанная с «политическими страстями» момента, анализирующая формы социального контроля (и, в частности, заточение), возникновение общества дисциплинарного типа и обеспечивающих его функционирование норм, — книга эта воспринималась как непосредственное продолжение борьбы, но только другими средствами: через историческое описание, которое выполняет здесь критическую функцию.
И такого же рода ожидания были и по отношению к его Воле к знанию: ждали книгу, тоже вписанную в логику борьбы, только теперь уже на другом фронте. Не будем забывать, что конец 70-х — это пик «сексуальной революции» на Западе. Царят всевозможные идеологии освобождения и свирепствует своего рода «психоаналитизм» — заполонение вульгарным психоанализом всех и всяческих способов мысли и действия. Вот как описывает эту ситуацию Дидье Эрибон: «Нескончаемое говорение о сексуальности. Все говорят о сексе, чтобы сказать, что он вытеснен и подавлен буржуазной моралью, моделью супружества и семьи… От этой морали, быть может, Фрейд нас чуть-чуть и освободил, говорят одни. Но — так нерешительно, добавляют другие, с такой осторожностью и конформизмом, что следовало бы разоблачить также и нормализующие функции самого психоанализа. И все хотят, чтобы о сексе говорили, о сексе, который-де должен сорвать покров с истины о человеке или предложить ему пути к счастью» (Eribon, p.286).
Ожидания не оправдались. Книга Фуко камня на камне не оставляет от понимания власти как репрессивной силы, подавляющей все и вся, включая и сексуальность. «Наше общество, — скажет он в интервью после выхода книги,это общество не «репрессии» секса, а его «экспрессии»» (Dits et ecrits, t.III, p. 103).
363
Перевод выполнен по изданию: Michel Foucault, La Volon-te de savoir, Histoire de la sexualite, tome I, Gallimard, 1976.
с. 101 Steven Marcus, The Other Victoriens. A Study of Sexuality and Pornography in Mid-Nineteenth Century England, New York, Basic Books, 1966.
с. 102 Фуко опять играет на значениях выражения tenir discours — «держать речь» (ср. комментарий к с.49 «Порядка дискурса»), что в русском переводе теряется.
с. 117 В 1977 году Фуко напишет предисловие к французскому изданию этой книги — еще более сокращенному, чем английское, уже и без того сокращенное… до семи сот страниц (My Secret Life. Recit de la vie sexuelle d’un Anglais de l’epoque victorienne, Paris, Les formes du secret, 1977). Первое ее издание было напечатано в 1890 году в Амстердаме, тиражом десять (!) экземпляров. Оно, конечно, никогда не поступало в продажу и осело у нескольких коллекционеров и в некоторых библиотеках. Интерес этого текста, как пишет Фуко, — в детальнейшем рассказе о жизни, которую этот человек целиком посвятил сексу. «Жизнь-секс», «сексуществование»… — играет со словами Фуко. «Несомненно, в качестве фона выступала здесь давняя духовная традиция, которую протестантские страны (стало быть — без исповедни ков) сохранили лучше, чем католические: вести пись менно дневник своей жизни, на чистой странице проделывать исповедывание совести» (Dits etecrits, t.III, p.131). Об этом тексте Фуко говорит также в статье 1976 года в газете Le Monde («L’Occident et la verite du sexe»), где он еще до выхода самой книги крупными мазками прочерчивает основные линии Воли к знанию и всего многотомного проекта Истории сексуальности (Dits et ecrits, t.III, рр.101-106).
с. 118 Игра слов: repetition по-французски — это и «повторение», и «репетирование».
с. 119 Игра слов: Са употребляется во французском разговорном языке и как местоимение «это», и как способ выражения чрезвычайно пренебрежительного отношения к чему-либо или к кому-либо; но, кроме того, Са — это третий элемент психоаналитической триады Я, Сверх-Я и Оно, который трактуется как раз как совокупность всех
364
вытесненных и подавленных влечений и желаний, как темная и непрозрачная для сознания часть человека.
с. 123 Речь идет о двух работах Фрейда: Три очерка по теории сексуальности (1905) и Анализ фобии пятилетнего маль-чика (1909). Из изданий последних лет на русском языке см., например, в: З.Фрейд, Психология бессознательного, М., Просвещение, 1989.
с. 130 Имя крестьянина — Jouy — по звучанию совпадает с причастием прошедшего времени глагола jouir (joui) — «наслаждаться», «получать удовольствие», означающего также: «испытать оргазм».
с. 158 Эта книга так и не была написана. Как не были написаны и обещанные пять томов Истории сексуальности. La Chair et le corps. La Croisade des enfants. La Femme, la mere et l’hysterique, Les Pervers, Populations et races. Названия этих томов фигурировали на обложке первого тома.
с. 160 См. соответствующий комментарий к с. 184.
с. 167 См. соответствующий комментарий к с.119.
с. 177 Flectere si nequeo superos, Acheronta movebo — «если не смогу склонить богов, то Ахеронт приведу в движение» (лат.), вошедший в поговорку стих из Энеиды Вергилия (кн.vii, стих 312).
с. 178 Неточная ссылка Фуко на эпиграф из Бюргера в начале 44-й главы работы Шопенгауэра Мир как воля и представление. В переводе Ю. Айхенвальда см.: А.Шопенгауэр, Избранные произведения, М., Просвещение, 1992, с.371.
с. 181 Вскоре после выхода в свет Воли к знанию группа психо-аналитиков-лаканистов (среди которых был и зять Лакана Жак-Ален Миллер, ставший после смерти Лакана в 1981 году его «преемником» и руководителем одной из ветвей лакановского психоанализа) пригласила Фуко для обсуждения основных проблем книги. Под названием «Игра Мишеля Фуко» («Le jeu de Michel Foucault») текст этой дискуссии был опубликован в журнале Orni-саr?, издающемся этой группой лаканистов. Вот что говорит Фуко в ответ на вопрос о смысле противопоставления предлагаемой им аналитики власти обычным «теориям власти»: «Власть-этого просто не существует. Я хочу сказать, что идея, будто где-то в определенном месте, или эманируя из какой-то определенной точки, существует нечто, что и есть власть, — мне кажется, что эта идея зиждется на каком-то ложном анализе и уж во всяком случае не учитывает значительного чис
365
ла феноменов. На самом-то деле власть — это отношения, это пучок — более или менее организованный, более или менее пирамидальный, более или менее согласованный — отношений. Если пытаться строить теорию власти, всегда будешь вынужден рассматривать ее как возникающую в определенном месте и в определенное время, нужно будет выяснять ее генезис и осуществлять дедукцию. Но если власть в действительности является открытым пучком, более или менее согласованным — скорее, конечно же, плохо согласованным, — отношений, тогда единственной проблемой является составление такой решетки анализа, которая делала бы возможной аналитику отношений власти» (Dits et ecrits, t.III, p.302).
с. 184 Непереводимая игра слов: французское sujet, происходящее от латинского subjectus — «под-лежащее», «под-чиненное», означает одновременно и «отданный во власть», «подданный», и «субъект», «лицо». Фуко «стягивает» оба эти значения в глаголе assujettir (собственно «подчинять»), подчеркивая момент конституирования субъекта как такового в обоих смыслах, равно как и наличие специальных форм, делающих это конституирование возможным.
с. 19 5 Этот принцип власти без субъекта или стратегии без субъекта также стал предметом обсуждения в дискуссии с лаканистами. Отвечая на вопрос о том, как такое можно помыслить, Фуко высказывает разные соображения, и в том числе следующее: «…знаменитая французская «абсолютная» монархия не имела в действительности ничего абсолютного. Это и в самом деле были рассеянные островки власти, одни из которых функционировали как географические уделы, другие — как пирамиды, третьи как тела или, скажем, в соответствии с семейными влияниями или сетями союзов, и т.д. Вполне понятно, почему в подобной системе не могли появиться глобальные стратегии:
французская монархия оснастила себя административным аппаратом — очень сильным, но очень ригидным, — мимо которого проходила масса вещей. Был, конечно, Король — явный представитель власти, но на самом деле власть централизованной не была, она не выражалась в глобальных стратегиях одновременно тонких, гибких и связных. В ХIX веке, напротив, через всякого рода механизмы или институты — парламентаризм, распростране
366
ние информации, издательское дело, всемирные выставки, университет и т.д. — «буржуазная власть» смогла выработать глобальные стратегии, без того, однако, чтобы по отношению к ним следовало предполагать некоторого субъекта» (Dits et ecrits, t.III, р.310). Но не окажется ли тогда, что принцип «бессубъектности», будучи безобидным в плане теоретическом, по отношению к знанию и дискурсу, при переходе в поле » практического», где действуют отношения силы и происходят сражения, где с неизбежностью встает вопрос, кто сражается и против кого, что принцип бессубъектности здесь порождает серьезные трудности и не позволяет уклониться от вопроса о субъекте или, скорее, о субъектах? Фуко на это возражение Миллера замечает:
«Конечно же, это-то меня и беспокоит. И я не очень понимаю, как из этого выбраться. Но в конечном счете, если рассматривать власть в терминах отношений власти, это позволяет, мне кажется, схватить — гораздо лучше, чем в каких бы то ни было иных теоретических построениях, — то отношение, которое существует между властью и борьбой, и в частности классовой борьбой. Что меня поражает в большинстве текстов, если не Маркса, то по крайней мере марксистов, так это то, что там всегда (за исключением, быть может, Троцкого) молчанием обходят вопрос, что понимать под борьбой, когда говорится о борьбе классов.
