что связано с сексуальностью, — стоит только отдать себе отчет в том, что «сам этот объект «сексуальность» на самом деле является инструментом, и давно сформировавшимся, который составлял тысячелетний диспозитив подчинения» (Dits et ecrits, t.III, p.321). Итак, вместо того, чтобы быть подавляемой, «сексуальность», как инструмент контроля и подчинения, «производится» соответствующим диспозитивом, и потому бороться за ее «освобождение» — означает просто-напросто участвовать в игре образующих этот диспозитив сил. Дискурс о сексе, говорит Фуко в беседе 1977 года с выразительным названием «Нет — сексу-королю», — «это есть потрясающее орудие контроля и власти. Он, как всегда, пользуется тем, что люди говорят, тем, что они чувствуют, на что надеются. Он эксплуатирует их соблазн верить, что достаточно — дабы быть счастливыми — переступить порог дискурса и снять несколько запретов. И, в конечном счете, он огораживает и зарешечивает любые движения мятежа и освобождения…» (Dits et ecrits, t.III, р.259).
С темой секса и дискурса о сексе, таким образом, оказывается сопряженной еще одна тема: тема власти. «Здесь мы касаемся более общей проблемы, — говорит Фуко в интервью «Запад и истина секса» от 5 ноября 1976 года, то есть до выхода Воли к знанию, — проблемы, которую следовало бы рассматривать как контрапункт к этой истории сексуальности, проблемы власти. Говоря о власти, мы спонтанно представляем ее себе как закон и запрет, как запрещением подавление, и оказываемся весьма безоружными, когда речь идет о том, чтобы проследить ее в ее позитивных механизмах и эффектах. Некая юpuдuчecкaя модель довлеет над анализами власти, предоставляя абсолютную привилегию форме закона. Следова
373
ло бы написать историю сексуальности, которая упорядочивалась бы не идеей власти-подчинения, власти-цензуры, но — идеей власти-побуждения, власти-знания, следовало бы попытаться выявить такой режим принуждения, удовольствия и дискурса, который был бы не запрещающим, но конститутивным для такой сложной области, каковой и является сексуальность» (Dits etecrits, t.III, pp. 105-106).
Новая «аналитика власти», согласно Фуко, должна включать, во-первых, противопоставление «технического и позитивного» понимания власти «юридическому и негативному» (Dits et ecrits, t.III, p. 150), а во-вторых — различение двух форм власти: той, что связана преимущественно с государством и его аппаратами (система правосудия, армия и т.д.), и той, что — располагаясь на ином уровне и представляя собой особого рода сеть властных отношений, которые реализуют себя по самым разным каналам, — является относительно независимой от государственной власти. (В одной из бесед 1975 года Фуко отмечает, что наличие этих двух форм власти обнаружилось при анализе феноменов фашизма и сталинизма.) Это — тот уровень анализа, который в литературе о Фуко будут именовать потом «микрофизикой» власти (см., например, изданный в Италии в 1977 году сборник работ Фуко, названный составителями: Microfisica del potere: interventi politici).
За этими темами и направлениями анализа, однако, какое бы место ни занимали они в его размышлениях, стоит, как о том не раз говорит сам Фуко, вопрос, который по сути задает горизонт для всего остального. Это вопрос об отношении секса и истины. «Вопрос, который традиционно задается, звучит так: почему это Запад так долго выставлял секс виновным? Я бы хотел поставить совершенно другой вопрос: почему это Запад непрестанно спрашивал себя об истине секса и требовал, чтобы каждый для себя ее формулировал? Почему это он с таким упорством хотел, чтобы наше отношение к самим себе проходило через эту истину?» (Dits et ecrits, t.III, р. 105). Этот вопрос лейтмотивом проходит через всю Волю к знанию: «Какая-то скользкая дорожка привела нас — за несколько веков — к тому, чтобы вопрос о том, что мы такое суть,
374
адресовать сексу» («Воля к знанию», с. 176). Путь, которым предполагал идти Фуко в своем поиске ответа на этот опрос, должен был пролегать, как мы видели, через анализ «христианской проблемы плоти» и «всех механизмов, которые индуцировали дискурс истины о сексе и организовали вокруг него смешанный режим удовольствия и власти» (Dits et ecrits, t.III, р. 105). Второй том Истории сексуальности первоначально должен был называться Плоть и тело- именно так, поскольку сами понятия «сексуальность» и «секс» появляются — как на том настаивает Фу-ко — весьма поздно: соответственно в XVIII и XIX веках (Dits etecrits, t.III, р.313). Фуко штудирует обширную христианскую литературу, в частности, руководства по исповеди для исповедников. Поначалу его интересует период с Х по XVIII век; затем его внимание все больше перемещается к первым векам христианства. Он рассматривает процедуры исповедывания души (ехатеп de l’ame) и процедуры признания, которые в рамках таинства покаяния в раннем христианстве назывались «актом истины». Этому были посвящены лекции Фуко 1979-1980 годов в Коллеж де Франс. Вопрос формулируется теперь так: «Каким образом сложился такой тип правления людьми, когда надлежит не просто повиноваться, но обнаруживать — высказывая это — то, что ты есть?» (Resume des cours, p. 124).
Следует обратить внимание на это слово: «правление» — «gouvemement». Уже в резюме своих лекций предыдущих лет, говоря «gouvemement» — как разъясняет сам Фуко, — он имеет в виду, конечно же, не «правительство» как институт (что предполагается нормальным употреблением этого слова в современном французском языке), но «деятельность, которая состоит в том, чтобы руководить поведением людей в рамках государства и с помощью его инструментов» (ibid., pp.110-111). И даже: «деятельность, которая берется вести индивидов на протяжении всей их жизни, размещая их под авторитетом вождя, ответственного за то, что они делают, и за то, что с ними происходит» (ibid., РР.99-100). Мысль Фуко отныне будет все более и более перемещаться от «аналитики власти» к «генеалогии субъекта» и форм субъективации. «Правление» берется теперь «в
375
широком смысле: как техники и процедуры, предназначенные направлять поведение людей. Правление детьми, правление душами или совестью, правление домом, государством или самим собой» (ibid., p.123).
В этот момент замысел Истории сексуальности претер-певает радикальные изменения. Второй том, который теперь называется Признания плоти (Les aveux de la chair), но все еще отвечает прежнему замыслу- речь в нем идет о генеалогии вожделения и «человека желания», о практике исповеди и духовного руководства как она сложилась после Тридентского собора, — будет впоследствии уничтожен. На рубеже 70-80-х годов возникнет другой проект, о котором см.: «По поводу генеалогии этики: обзор текущей работы» (Dits et ecrits, t.IV, pp.382-415), а также первый вариант общего «Введения» к последним томам Истории сексуальности, написанный в 1983 году и опубликованный первоначально на английском языке в американском сборнике работ Фуко еще до выхода самих томов, а на французском языке — в: Dits et ecrits, t.IV, рр.578-584. В рамках этого нового проекта Фуко пишет сначала книгу, которая имеет прежнее название Признания плоти, однако оказывается совершенно иной, новой по содержанию: в ней анализируется понятие Я, а также рассматриваются на материале раннего христианства разного рода «техники себя», то есть техники, через которые субъект конституирует себя в качестве такового. Затем уже было написано Использование удовольствий, где хронологические рамки анализа сдвинуты к поздней античности. «Я спросил себя, чем была технология себя христианства- откуда, собственно, и происходит христианская технология себя — и какого рода сексуальная мораль преобладала в античной культуре» (ibid., p.384). Предполагалась еще и третья книга, не включавшаяся, однако, в состав серии: Забота о себе (Le Souci de soi), которая должна была разрабатывать идею Я уже безотносительно к проблематике плоти и сексуальности; предполагалось, в частности, включить в нее комментарий к платоновскому Алкивиа-ду, где, как говорит Фуко, «впервые встречается размышление о понятии epimeleia heautou , или «заботы о самом
376
себе»» (ibid., p.385). Но и это еще не все. Окончательный вариант еще раз перетасовывает содержание и названия под». Использование удовольствий охватывает теперь период классической античности, Забота о себе, включенная в состав серии, рассматривает ту же проблематику, но по отношению к греческим и римским авторам первых двух веков нашей эры, и, наконец, Признания плоти имеют дело с «опытом плоти первых веков христианства и той ролью, которую здесь сыграли герменевтика и очистительная дешифровка желания» (авторская вклейка в третьем томе Истории сексуальности). Последний том этого, последнего варианта до сих пор не опубликован, хотя он был написан раньше двух других. Будучи уже тяжело больным, Фуко успел выполнить окончательную правку и отредактировать только два тома. Он собирался закончить доработку третьего тома вскоре — «месяца через два» — после выхода в свет первых двух. Однако к моменту их публикации (июнь 1984 года) Фуко был уже в больнице. 25 июня его не стало. Третий том попал, таким образом, под действие завещания Фуко, содержащего запрет на публикацию всего того, что не было им самим — или с его разрешения опубликовано при жизни.
Перевод выполнен по изданию: Michel Foucault, Histoire de la sexualite, tome II, L’Usage des plaisirs. Editions Galli-mard, 1984, pp.9-39.
c.274 Тезис об историчности «человека желания» занимает центральное место в размышлениях Фуко последних лет, стягивая на себе несколько различных контекстов. Как инструмент критики и генеалогического анализа понятий секса и сексуальности, он нацелен против всякого рода «движений освобождения», ищущих обоснования в «репрессивной гипотезе» и направленных на «высвобождение» именно желания. С другой стороны, на линии, задаваемой этим генеалогическим анализом, Фуко и выделяет различные формы субъективации и «техники», или «технологии себя», через которые «субъект конституирует себя в качестве такового». «Желание», «плоть», «вожделение» принадлежат одной такой фор
377
ме, а греческие «», «удовольствия» — совершенно другой. «Мы видим,говорит Фуко о своей работе в резюме курса лекций 80-81 годов «Субъективность и истина»,- насколько все это далеко от такой истории сексуальности, которая была бы организована вокруг старой доброй гипотезы подавления и ее обычных вопросов: как и почему подавлен секс? Речь идет об актах и об удовольствиях, а не о желании. Речь идет об образовании себя через разного рода техники жизни, а не о подавлении при помощи запрета и закона. Речь идет не о том, чтобы показать, каким образом секс удерживался на расстоянии, но — о том, как было положено начало той долгой истории, которая в наших обществах устанавливает связь между сексом и субъектом» (Resume des cours, pp.136-137). В этих лекциях Фуко показывает, что появление «человека желающего» как особой формы субъективации, особой «культуры себя» связано по большей части с практиками покаяния и процедурами признания, сложившимися в рамках христианства. Наряду с формами «заботы о себе», которые сложились уже внутри философских школ античности (вечернее сосредоточение и постоянная бдительность по отношению к самому себе), эти практики включали и ряд новых
