настоящей колыбелью францисканского движения. Но когда Франциск приступал к ее исправлению, то у него и в помышлениях не было сделаться основателем какого-нибудь религиозного ордена; это случилось само собой. Для него жить – значило действовать; поэтому он не мог остановиться на полпути; он жаждал сделать как можно больше и уже на этом основании не мог удовлетвориться жизнью отшельника-монаха, эгоистически заботящегося только о спасении своей души.
Так Франциск провел два года, занимаясь исправлением церквей и живя в шалаше. Он не пробовал проповедовать и вообще пока не совсем еще выяснил себе свое призвание. Но однажды, слушая чтение Евангелия в отстроенной им церкви, Франциск вдруг как-то особенно проникся словами Спасителя: “Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы своя, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха”, – и сердце его преисполнилось радостью. Вот оно, его настоящее призвание, вот то, чего он жаждет всеми силами своей души! Идея подражания Христу, до сих пор имевшая отвлеченный характер, облеклась в осязательную форму, и Франциск понял, в чем должно состоять это подражание. Он будет следовать Христу и разносить Его слово в мире; монах превратится в странствующего проповедника и распространит евангельское учение по всей земле. В этом будет отныне состоять его назначение и цель.
Таким образом Франциск указал на новую задачу монахам и изменил характер средневекового монашества. Он не удалился от людей, а еще более приблизился к ним и, увлекши многих своим примером, сделался основателем новой и своеобразной религиозной общины.
Глава III
Франциск делается проповедником учения Христа. – Первые годы апостольского служения. – Его проповедь. – Он приобретает учеников. – Неудовольствие духовенства и граждан. – Образование религиозной общины
Франциск нашел свое призвание – и с этой минуты жизненный путь стал для него ясен. Добровольная нищета, смирение и любовь ко всему миру – вот что сделалось его девизом. Он отправился в Ассизи и начал свою проповедь, встречая всех словами: “да дарует Господь вам мир!” Убежденный, проникновенный тон, которым Франциск говорил народу простые евангельские истины, действовал на слушателей. Когда он появлялся на улицах Ассизи, его немедленно окружали, и чем дальше, тем реже раздавались насмешки, и тем более он овладевал душой своих слушателей, сообщая им тот энтузиазм, который его охватывал. Он проповедовал людям те самые высокие и простые истины, которым некогда внимало человечество под звездным небом Палестины; он восстановил первоначальное евангельское учение любви и сострадания во всей его первобытной чистоте, и Христос в его проповеди являлся людям не строгим, неумолимым судьей, каким Он представлялся грешникам, как в учении церкви, так и во всевозможных еретических учениях, – а утешителем, к которому должны прибегать все “страждущие и обремененные”. В его проповеди путь спасения лишился своей трудности и тернистости, сделался проще и доступнее, причем обрядность потеряла первостепенное значение.
Успех проповеди Франциска именно и зависел от того, что он заговорил с людьми простым, понятным для них языком. Он не подавлял их сознанием греховности, не пугал угрозой наказания, а скорбел об их страданиях и заблуждениях, и его кроткая речь проникала в душу каждого, облегчая страдания измученной совести средневекового человека, вечно подавленного страхом наказания за свои прегрешения вместе с тяжелыми условиями жизни и видящего над собой только неумолимого судью и карателя. Франциск старался примирить людей с жизнью, исцелить их душевные раны и заставить их снова поверить в милосердие Божие.
Прошло уже более двух лет с тех пор, как Франциск оставил родительский дом, и мало-помалу отношение жителей Ассизи к нему изменилось. Удивление и восхищение заменили прежние насмешки и презрение. Твердость и глубина веры Франциска внушали невольное уважение людям. Многие, начинавшие его слушать с улыбкой, мало-помалу чувствовали, как душу их охватывает какое-то особенное сладостное чувство и слезы умиления выступают на глазах.
Вскоре нашлись и подражатели. Первым последователем Франциска был один из жителей Ассизи, всем сердцем привязавшийся к нему и всюду за ним следовавший. Когда он явился к Франциску, у того впервые возникла мысль, что он мог бы найти себе товарищей, которые помогли бы ему выполнить его апостольскую миссию и разнесли бы евангельское слово по окрестностям Ассизи.
Спустя некоторое время после этого, Франциск приобрел еще нового товарища. Это был зажиточный гражданин Ассизи, Бернард Квинтавалле, у которого Франциск часто останавливался. Однажды Бернард явился к Франциску и попросил его прийти к нему провести ночь. Франциск, предчувствуя, что Бернард хочет сообщить ему нечто очень важное, отправился к нему. Ожидания его оправдались, и радость его была очень велика, когда Бернард сообщил ему о своем намерении раздать все имущество бедным и присоединиться к нему. Франциск спросил его, достаточно ли он твердо решился на это, и когда Бернард сказал ему, что проникся страстным желанием идти по стопам Спасителя – Франциск согласился взять его с собою.
На другой же день Бернард приступил к раздаче имущества. Франциск помогал ему. Около дома Бернарда собралась целая толпа народа; всех интересовало это непривычное зрелище. Насколько изменились уже воззрения толпы в этом направлении благодаря влиянию Франциска, сказалось именно в ее отношениях к поступку Бернарда. Поступок его не возбуждал уже более насмешек и презрения, а скорее какое-то смешанное чувство благоговейного восторга и удивления. В то время как Франциск раздавал пригоршнями деньги Бернарда, к нему подошел, расталкивая толпу, священник Сильвестр, продавший некогда Франциску камень для исправления часовни св. Дамиана. Узнав, что Франциск раздает деньги, Сильвестр захотел также воспользоваться и сказал Франциску:
– Брат, ты мне ведь очень мало заплатил за камень, который у меня купил.
Франциск не мог, конечно, не возмутиться до глубины души таким проявлением жадности у священника. Захватив большую горсть монет, он протянул ее священнику и сказал:
– Вот тебе, бери. Доволен ли ты теперь?
– Совершенно! – отвечал священник, несколько сконфуженный громким ропотом негодующей толпы, сознавшей в эту минуту великую разницу, существовавшую между добровольным служителем Христа Франциском и официальным служителем церкви: симпатии толпы оказались, конечно, не на стороне тонзурно-официального пастыря.
Покончив с раздачей, Бернард вместе с Франциском вышли из города. К ним присоединился еще третий обращенный, Петр. Бернард и Петр смастерили себе одежду наподобие одежды Франциска и сняли обувь. Для ночлега они устроили шалаш из ветвей. Не прошло и недели, как их маленькая община увеличилась еще одним членом, известным под именем брата Эгидия.
Первые францисканцы вели жизнь нищих, с которыми они охотно смешивались. Когда число учеников Франциска достигло семи, он обратился к ним со словами: “Идите и проповедуйте слово Божие. Ухаживайте за ранеными, утешайте пораженных горем и возвращайте на путь истины заблуждающихся. Заботу свою возложите на Господа, он будет питать вас”.
Братья разошлись в разные стороны. Слух о том, что в Ассизи находятся люди, которые отказались от земных благ, роздали свое имущество бедным и отправились проповедовать покаяние и мир, проник уже в разные города Италии. Как ни странно казалось сначала появление этих проповедников в образе нищих, босых и одетых в грубые хитоны, но народ скоро привык к ним и полюбил их, так как они говорили с ним понятным для него языком и искренно и чистосердечно верили сами в то, что говорили. Скоро эти “меньшие братья” (fratres minores) сделались очень популярными в Италии. Некоторые их считали безумцами, но другие ими восхищались, видя в них совершенную противоположность алчным монахам, составлявшим язву христианства.
В деревнях они встречали лучший прием, нежели в городах. Городское население оказалось более зачерствелым, и трудно было проникнуть ему в душу. Более пылкие из францисканцев уже начинали скорбеть о том, что обращение заблудших на истинный путь совершается слишком медленно. Франциск ободрял их, делясь с ними своими надеждами и видениями. “Я видел, – рассказывал он, – что толпы народа, со всех сторон, стекаются к нам и просят, чтобы мы разрешили им надеть нашу святую одежду. Шум их шагов до сих пор еще раздается в моих ушах. Я видел, что они идут отовсюду и заполняют собою дороги”.
Проповедь Франциска и его братьев, конечно, не нравилась официальному духовенству, так как оно не могло не видеть, что простой народ охотнее слушает Франциска и замечает разницу, существующую между выполнением евангельского завета “братьями” Франциска и официальным духовенством, живущим в роскоши и огребающим деньги пригоршнями. На стороне духовенства были также некоторые из зажиточных горожан, так как францисканцы им кололи глаза своим полным презрением к благам мира. Поэтому, если случайно францисканец заходил к ним, прося подаяния, то ему не только не давали ничего, но встречали упреками, что он разбросал свое имущество и теперь желает жить за счет других. Однажды епископ ассизский, встретив Франциска, сказал ему:
– Мне кажется, жить так, как вы, ничего не имея, очень тяжело.
– Монсиньор, – отвечал ему Франциск, – если бы у нас было имущество, то нам нужно было бы иметь оружие, чтобы охранять его, так как именно в этом-то и заключается источник всяких споров и процессов, и обыкновенно любовь к Богу и ближнему терпит от этого немалый ущерб. Вот почему мы и не желаем обладать никаким светским имуществом.
Епископ не нашелся, что ответить, да ему как служителю Бога и не приличествовало оспаривать такие взгляды, но в душе он пожалел, вероятно, что в самом начале не оказал более энергичной оппозиции францисканскому движению. Единственный совет, который он, однако, счел нужным дать Франциску, это – вступить в один из существующих монашеских орденов и, так сказать, оформить свое служение Богу. Но Франциск совершенно иначе рисовал себе монашеский идеал, и жизнь в монастыре не представляла для него ничего привлекательного. Он был миссионером по призванию, душа его жаждала подвигов веры, но он вовсе не помышлял о занятии какого бы то ни было места в духовной иерархии. Однако он не мог не сознавать, что ему и его братии угрожают серьезные столкновения с духовенством, которое смотрело на них недоброжелательно. Это тревожило Франциска, так как он не мог не заметить, что именно враги духовенства превозносили до небес его, вместе с товарищами, противопоставляя их евангельскую нищету богатству и жадности монастырей и духовенства. Кроме того, Франциск восстановил против себя семьи многих зажиточных граждан. Многие из богатых людей, увлеченные примером и проповедью Франциска, стали раздавать свое имущество бедным, и это, конечно, очень не нравилось тем, кто рассчитывал на их наследство. Одним словом, с разных сторон угрожали Франциску нападки, и хотя это очень огорчало его, но тем не менее он твердо решил идти по намеченному пути и невзирая ни на что
