негативных свойств различных ориентаций может служить в качестве иллюстрации выдвинутого здесь принципа.
…
РЕЦЕПТИВНАЯ ОРИЕНТАЦИЯ (получающая)
Позитивный аспект… Негативный аспект
получающий… пассивный,
неинициативный ответственный… не имеющий собственного мнения, бесхарактерный
преданный… подчиняющийся
скромный… не имеющий гордости
обаятельный… паразитирующий
адаптирующийся… беспринципный
социально приспособленный… раболепный, неуверенный в себе
идеалистический… нереалистичный
оптимистичный… принимающий желаемое за действительное
доверяющий… легковерный
чуткий, деликатный… сентиментальный
ЭКСПЛУАТАТОРСКАЯ ОРИЕНТАЦИЯ (берущая) Позитивный аспект… Негативный аспектактивный… эксплуатирующийинициативный… агрессивныйтребовательный… эгоцентричныйгордый… тщеславныйимпульсивный… опрометчивыйсамоуверенный… надменныйпленяющий… обольщающий
НАКОПИТЕЛЬСКАЯ ОРИЕНТАЦИЯ (сберегающая) Позитивный аспект… Негативный аспектпрактичный… лишенный воображенияэкономный… скупойзаботливый… подозрительныйсдержанный… черствыйтерпеливый… апатичныйпредусмотрительный… озабоченныйстойкий, упорный… упрямыйневозмутимый… ленивыйуравновешенный… инертный в стрессовой ситуацииаккуратный… педантичныйметодичный… одержимый навязчивой идеейверный… рабски преданный
РЫНОЧНАЯ ОРИЕНТАЦИЯ (обменивающая) Позитивный аспект… Негативный аспектцелеустремленный… приспособленческийспособный к переменам… непоследовательныймоложавый… ребячливыйдальновидный… без прошлого или будущегонепредубежденный… беспринципный, аморальныйобщительный… неспособный оставаться наедине с самим собойэкспериментирующий… лишенный целеустремленностинедогматичный… беспринципныйпредприимчивый… гиперактивныйлюбознательный… бестактныйумный… умничающийадаптирующийся… неразборчивыйтерпимый… равнодушныйостроумный… простоватыйщедрый… расточительный
Позитивные и негативные аспекты – это два отдельных класса синдромов. Каждая из этих черт может быть описана как точка в континууме, который определяется степенью преобладания продуктивной ориентации, к примеру, рациональная систематическая аккуратность обнаруживается, когда высока степень продуктивности, при снижении же прочности она все более и более деградирует к иррациональной принудительно-педантичной, навязчивой «аккуратности», извращающей ее нормальные цели, нормальный смысл. То же верно и в отношении изменения от моложавости к ребячливости или от гордости к тщеславию. При рассмотрении только этих основных типов ориентации мы видим поразительное количество разнообразных черт, возможное благодаря тому факту, что:
1) непродуктивные ориентации смешиваются друг с другом различным образом в зависимости от соответствующего веса каждой из них;
2) любое изменение качества зависит от наличествующей степени продуктивности;
3) различные ориентации могут проявлять себя с разной силой в различных сферах деятельности: материальной, эмоциональной или интеллектуальной.
Если мы теперь дополним эту картину различными типами темпераментов и способностей, дарований, то без труда поймем, что различные сочетания этих основополагающих элементов составляют бесчисленное разнообразие личностей.
IV. Проблемы гуманистической этики
Наиболее очевидный аргумент против принципа гуманистической этики, утверждающий, что добродетель есть в сущности выполнение долга по отношению к самому себе, а грех – то же, что самоуродование, увечье, – заключается в том, что мы принимаем эгоизм за норму человеческого поведения, в то время как на самом деле целью этики должно бы быть искоренение эгоизма; то есть мы смотрим сквозь пальцы на внутреннюю греховность человека, которая может быть обуздана только страхом наказания и трепетом перед авторитетом. Аргумент может быть сформулирован и иначе: даже если человек и не порочен изначально, то разве он не ищет постоянно удовольствий, а удовольствия не противоречат ли принципам этики или, в крайнем случае, не безразличны ли к ним? Разве совесть не единственная действенная сила, заставляющая человека поступать добродетельно, и не утратила ли она своего места в гуманистической этике? Кажется, будто и вере не осталось в ней места; а разве вера – не необходимая основа нравственного поведения?
Все эти вопросы подразумевают определенные представления о человеческой природе и звучат как вызов любому психологу, который занимается проблемой человеческого счастья и соответственно содействующими достижению этой цели моральными нормами. В этой главе я попытаюсь рассмотреть эти проблемы в свете психоаналитических данных, теоретическое обоснование которых было дано в главе «Природа человека и его характер».
1. Эгоизм, себялюбие, своекорыстие
[59]
…
Люби ближнего твоего, как самого себя.
(Лев. 19, 18)
Современная культура вся пронизана табу на эгоизм. Нас научили тому, что быть эгоистичным грешно, а любить других добродетельно. Несомненно, это учение находится в вопиющем противоречии с практикой современного общества, признающего, что самое сильное и законное стремление человека – это эгоизм и что, следуя этому непреодолимому стремлению, человек вносит наибольший вклад в общее благо. Но учение, согласно которому эгоизм – это величайший грех, а любовь к другим – величайшая добродетель, чрезвычайно устойчиво. Эгоизм выступает как синоним себялюбия. Отсюда и альтернатива – любовь к другим, которая есть добродетель, и любовь к себе, которая есть грех.
Классическое выражение этот принцип обрел в кальвиновской теологии, согласно которой человек по сути своей зол и бессилен. Человек не может достичь никакого блага, опираясь на свои собственные силы или качества. «Мы не принадлежим себе», – говорит Кальвин. «Поэтому ни наш разум, ни наша воля не должны господствовать в наших мыслях и поступках. Мы не принадлежим себе; поэтому не будем полагать себе целью поиски того, что может быть целесообразно для нас, следуя лишь желаниям плоти. Мы не принадлежим себе; поэтому давайте, поелику возможно, забудем себя и все, что наше. Мы принадлежим Богу; а посему для Него будем жить и умирать. Ибо будет человек поражен губительной чумой, которая истребит его, если он будет слушать только свой голос. Есть только одно прибежище спасения: не знать или не хотеть ничего по своему усмотрению, а быть ведомым Богом, который идет пред нами» [60] . Человек не только должен осознавать свое абсолютное ничтожество, но и сделать все возможное, чтобы унизить себя. «Ибо я не то называю унижением, как вы думаете, что мы должны претерпеть лишение чего-либо… мы не можем думать о себе должным образом без крайнего презрения ко всему, что может быть оценено в нас как наше превосходство. Но унижение есть неподдельное, искреннее повиновение, смирение нашего разума, преисполненного чувством своей собственной ничтожности и нищеты; ибо таково есть неизменное изображение его в слове Божием» [61] .
Такой акцент на ничтожности и слабости человека подразумевает, что у человека самого нет ничего, достойного любви и уважения. Это учение основано на ненависти и презрении к себе. Кальвин недвусмысленно говорит об этом: он называет себялюбие «чумой» [62] . Если человек обнаруживает нечто, «что доставляет ему удовольствие в себе самом», он предается греху себялюбия. Ведь эта любовь к себе сделает его судьей других и заставит презирать их. Вот почему любить себя или что-нибудь в себе есть один из величайших грехов. Себялюбие исключает любовь к другим [63] и есть почти то же, что эгоизм [64] .
Взгляды Кальвина и Лютера на человека оказали громадное влияние на развитие современного западного общества. Они легли в основу того положения, согласно которому счастье человека не есть цель его жизни, но что человек есть лишь средство, придаток к иным, высшим, целям – либо всемогущему Богу, либо не менее могущественным светским властям и нормам, государству, бизнесу, успеху.
Кант, который выдвинул принцип, что человек есть цель, а не средство [65] , и который был, по-видимому, наиболее влиятельным мыслителем эпохи Просвещения, тем не менее тоже осуждал себялюбие. Согласно Канту, желать счастья – добродетельно, а хотеть счастья для себя самого – нравственно безразлично, ибо это есть то, к чему стремится человеческая природа, а естественные стремления не могут иметь положительной нравственной ценности [66] . Кант все-таки допускает, что человек не должен отказываться от притязаний стать счастливым; при определенных обстоятельствах забота о собственном счастье может даже стать его обязанностью – частично потому, что здоровье, богатство и подобное могут стать средством, необходимым для исполнения долга, частично потому, что недостаток счастья – бедность – может помешать ему исполнить свой долг [67] . Но любовь к себе, стремление к собственному счастью никогда не могут быть добродетелью. В качестве нравственного принципа стремление к собственному счастью «наиболее предосудительно, не потому, что оно ошибочно… но потому, что определяемые им мотивы нравственного поведения таковы, что скорее снижают и сводят к нулю его возвышенность…»{26}.
Кант различал эгоизм, себялюбие, philautia – себялюбие благоволения – и удовольствие от себя самого, себялюбие удовольствия. Но даже «разумное себялюбие» должно ограничиваться нравственными принципами, удовольствие от самого себя должно быть подавлено, и человек должен прийти к ощущению своего смирения перед святостью моральных законов [68] . Человек должен видеть для себя высшее счастье в исполнении своего долга. Реализация морального закона – а следовательно, достижение собственного счастья – возможна единственно в составе целого – нации, государства. Но «благоденствие государства» – a salus reipublicae suprema lex est{27} – не совпадает с благоденствием отдельных граждан и их счастьем [69] .
Несмотря на то что Кант питал, безусловно, большее уважение к неприкосновенности личности, чем Кальвин и Лютер, он отрицал за человеком право протестовать даже в условиях наиболее деспотического правления: протест должен караться смертью, если он несет угрозу суверену [70] . Кант видел в природе человека врожденную склонность к злу [71] , для подавления которой необходим моральный закон, категорический императив, чтобы человек не превратился в зверя, а общество не вверглось бы в дикий хаос.
В философии эпохи Просвещения стремление человека к собственному счастью находило больший отклик, чем у Канта, – например, у Гельвеция. В современной философии эта тенденция наиболее радикальное выражение нашла у
