ситуацию.
Следует упомянуть здесь еще одну часто встречающуюся ошибку. А именно, иллюзию, что любовь обязательно означает отсутствие конфликтов. Так же как люди привыкли думать, что боли и печали надо избегать при любых обстоятельствах, так же они привыкли думать, что любовь означает полное отсутствие конфликтов. И они находят резоны в пользу этой идеи в том, что столкновения, которые они видят вокруг, оказываются лишь разрушительным взаимообменом, не приносящим ничего хорошего ни одной из сторон. Но истинная причина такого положения дел состоит в том, что для большинства людей «конфликты» служат всего лишь попытками избежать действительных конфликтов. Это скорее несогласие по незначительным и поверхностным вопросам, по самой своей природе не поддающимся прояснению или разрешению. Действительные конфликты между двумя людьми служат не сокрытию или проекции, а переживаются на глубоком уровне внутренней реальности, из которой они и исходят, и такие конфликты не разрушительны. Они ведут к прояснению, они производят катарсис, из которого оба человека выходят обогащенными знанием и силой. Это заставляет еще раз подчеркнуть то, о чем говорилось выше.
Любовь возможна, только если два человека связаны друг с другом центрами своего существования, а, значит, каждый из них чувствует в самом себе центр своего существования. Только в таком «центральном переживании» состоит человеческая реальность, только здесь жизненность, только здесь основа любви. Любовь, так переживаемая, это постоянная включенность, это не состояние неподвижности, а состояние движения, роста, работы сообща; даже наличие гармонии или конфликта, радости или печали оказывается второстепенным на фоне фундаментальной значимости того факта, что каждый из двух людей ощущает всю полноту собственного существования, что в единстве друг с другом каждый из них обретает себя, а не теряет. Есть только одно доказательство наличия любви: глубина отношений, жизненность и сила каждого из любящих — это плод, по которому узнается любовь.
Как автоматы не могут любить друг друга, так не могут они любить и Бога. Разложение любви к Богу достигло той же степени, что и разложение любви к человеку. Этот факт разительно противоречит идее, что мы в данное время являемся свидетелями религиозного ренессанса. Ничто не может быть дальше от истины. Мы — свидетели возврата (пусть и с некоторыми исключениями) к идолопоклонскому понятию Бога и превращения любви к Богу в отношение, соответствующее структуре отчужденного характера. Возврат к идолопоклонскому понятию Бога вполне очевиден. Люди тревожны, у них нет ни принципов, ни веры, они не видят для себя другой цели кроме движения вперед; поэтому они продолжают оставаться детьми, надеяться, что мать или отец придут к ним на помощь, когда эта помощь потребуется.
Конечно, в религиозных культурах, таких как средневековая, обычный человек тоже видел в Боге отца и мать, приходящих на помощь. Но в то же время он воспринимал Бога всерьез в том смысле, что высшей его целью была жизнь в согласии с божьими заповедями, «спасение» — важнейшим делом, которому служили все другие действия. Ныне никаких таких усилий не обнаруживается. Повседневная жизнь четко отделена от всех религиозных ценностей. Она посвящена борьбе за материальные блага и за успех на личностном рынке. Принципы, на которых строятся наши светские усилия, это принципы безразличия и эгоизма (последний часто величается «индивидуализмом» или «индивидуальной инициативой»). Человека истинно религиозных культур можно сравнить с ребенком лет восьми, который нуждается в отце-помощнике, но который старается применять его наставления и принципы к своей жизни. Современный же человек скорее похож на трехлетнего ребенка, который зовет отца, когда тот ему нужен, и которому вполне достаточно самого себя, когда он занят игрой.
С одной стороны, при такой инфантильной зависимости от антропоморфного образа Бога, живя не сообразуясь с божьими заветами, мы ближе к первобытному племени идолопоклонников, чем к религиозной культуре Средневековья. А с другой стороны, наша религиозная ситуация обнаруживает черты, которые новы и характерны только для современного западного капиталистического общества. Я могу сослаться на утверждения, сделанные в предыдущей части этой книги. Современный человек превратил себя в товар; он воспринимает свою жизненную энергию как инвестицию, с которой он желал бы получить как можно больше прибыли с учетом своего положения и ситуации на личностном рынке. Он отчужден от себя, от своих ближних, от природы. Его главная цель — прибыльно обменяться своими умениями, знаниями и своим «я», своим «персональным пакетом», с другими людьми, которые в равной мере стремятся к честному и прибыльному обмену. Жизнь не имеет ни цели — помимо цели двигаться; ни принципов — помимо принципов честного обмена, ни удовольствия — помимо удовольствия потреблять.
Что может означать понятие Бога в данных обстоятельствах? Оно превратилось из своего первоначального религиозного значения в значение, соответствующее отчужденной культуре успеха. В религиозном оживлении недавних времен вера в Бога превратилась в психологический прием, предназначенный способствовать лучшему приспособлению к конкурентной борьбе.
Религия становится союзницей самовнушения и психотерапии в содействии человеку в его деловой активности. В 20-е годы еще не взывали к Богу, чтобы «усовершенствовать свою личность». Бестселлер 1938 года «Как приобрести друзей и влиять на людей» Дэйла Карнеги ограничился исключительно светским уровнем. Ту функцию, какую исполняла в свое время книги Карнеги, теперь исполняет современный популярнейший бестселлер «Сила позитивного мышления» преподобного Н. В. Пила. В этой религиозной книге даже не ставится вопрос о том, согласуется ли с духом монотеистической религии доминирующая ныне заинтересованность в успехе. Напротив, эта высшая цель не подвергается сомнению, а вера в Бога и молитва рекомендуются как средства увеличить собственную способность добиваться успеха. Так же как современные психиатры рекомендуют наемным работникам быть счастливыми, чтобы привлекать клиентуру, так некоторые священники рекомендуют любить Бога, чтобы добиваться большего успеха. «Сделай Бога своим партнером» — это скорее означает сделай Бога своим партнером в бизнесе, чем воссоединись с Ним в любви, справедливости и истине. Так же как братская любовь заменилась безличной ярмаркой, Бог превратился в далекого Генерального директора корпорации Вселенная: ты знаешь, что он есть, что он руководит предприятием (хотя, вероятно, оно могло бы управляться и без него), ты никогда не увидишь его, но ты признаешь его руководство, «исполняя свою роль».
IV. ПРАКТИКА ЛЮБВИ
Рассмотрев теоретический аспект искусства любви, мы сейчас стоим перед гораздо более трудной проблемой, проблемой практики искусства любви. Как же научиться практике какого бы то ни было искусства, не занимаясь им?
Трудность проблемы в том, что в наше время большинство людей, а значит и многие читатели этой книги, ожидают, что им будут даны предписания, «как сделать это самому», в нашем случае это означает, что их научат любить. Боюсь, что всякий, кто приступает к этой последней главе с таким настроением, будет глубоко разочарован. Любовь это личное переживание, которое каждый может пережить только сам и для себя; в самом деле, вряд ли найдется хоть кто-то, не испытывающий или не испытавший хоть малой доли этого переживания, по крайней мере, в детстве, юности, или в зрелом возрасте. Говоря о практике любви, можно рассмотреть предпосылки искусства любви, так сказать, подступы к нему, и практическую сторону этих предпосылок и подступов. Шаги же к этой цели можно сделать только самостоятельно, рассмотрение заканчивается до того, как будет сделан решительный шаг. Все же я полагаю, что рассмотрение подступов может помочь в овладении этим искусством, по крайней мере, тем, кто освободился от ожидания «предписаний».
Практика любого искусства имеет определенные общие требования, независимо от того, имеем ли мы дело с искусством плотника, врача или искусством любви. Прежде всего, практика любого искусства требует дисциплины. Я никогда не достигну хороших результатов, если не буду выполнять свое дело дисциплинированно; если я делаю что-то, только когда я «в настроении», это может быть приятным или занятным хобби, но я никогда не стану мастером в этом искусстве. Но проблема не исчерпывается только дисциплиной в практике какого бы то ни было искусства (заниматься, скажем, определенное количество часов каждый день), но требует дисциплины всей собственной жизни. Можно подумать, что для современного человека нет ничего легче, чем научиться дисциплине. Разве он не проводит самым дисциплинированным образом восемь часов в день на работе, которая подчинена строгому распорядку? Факт, однако, в том, что современный человек имеет чрезвычайно низкую самодисциплину за пределами рабочей сферы. Когда он не работает, ему хочется быть ленивым, ничего не делать, или, выражаясь благозвучнее, — «расслабиться». Само это желание безделья в значительной степени является реакцией на строгий распорядок жизни. Из-за того, что человек пребывает в напряжении восемь часов в день, используя свою энергию не для собственных целей, не по своему усмотрению, а в предписанном для него ритме работы, он бунтует, и его бунт принимает форму детского потворства себе. К тому же, в борьбе с авторитаризмом он становится недоверчив ко всякой дисциплине, как к принуждению посредством иррационального авторитета, так и к рациональной дисциплине, однако, жизнь становится расхлябанной, хаотичной и лишенной сосредоточенности.
Едва ли нужно доказывать, что сосредоточенность составляет необходимое условие для овладения искусством. Всякий, кто когда-либо пытался обучиться какому бы то ни было искусству, знает это. Сосредоточенность, однако, еще более редка в нашей культуре, чем самодисциплина. Напротив, наша культура ведет к рассредоточенности и беспорядочному образу жизни, едва ли встречающихся где-либо еще. Ты делаешь много вещей сразу: читаешь, слушаешь радио, говоришь, куришь, ешь, пьешь. Ты — потребитель с открытым ртом, готовый поглощать все — картины, напитки, знания. Это отсутствие сосредоточенности очевидно, если вспомнить, как трудно нам оставаться наедине с собой. Для большинства людей невозможно сидеть спокойно, не разговаривая, не куря, не читая, не выпивая. Они становятся нервными и взвинченными и должны что-то делать со своим ртом и своими руками. (Курение это один из симптомов такого отсутствия сосредоточенности, оно занимает руку, рот, глаза и нос).
Третий фактор это терпение. Опять же всякий, кто когда-либо пытался заниматься каким-либо искусством, знает, что терпение необходимо, если хочешь чего-то достичь. Если кто-то гонится за быстрыми результатами, он никогда не научится искусству. Однако для современного человека терпение столь же труднодостижимо, как дисциплина и сосредоточенность. Вся наша современная индустриальная система содействует прямо противоположному — торопливости. Все наши машины предназначены для быстроты: автомобиль и самолет быстро переносят нас к месту назначения — и чем быстрее, тем лучше. Машина, которая может производить то же количество за половину времени, в два раза лучше старой и более медленной машины. Конечно, для этого существуют важные экономические причины. Но, как и во многих других отношениях, человеческие ценности стали определяться экономическими ценностями. Что хорошо для машины, должно быть хорошо и для человека, — такова логика. Современный
