человек думает, что он теряет время, когда не действует быстро, однако он не знает, что делать с выигранным временем, кроме как убить его.
Последним условием обучения всякому искусству является высшая заинтересованность в обретении мастерства в этом искусстве. Если искусство не является для ученика предметом высшей важности, он никогда не обучится ему. Он останется, в лучшем случае, хорошим дилетантом, но никогда не станет мастером. Это условие столь же необходимо в искусстве любви, как и в любом другом искусстве. Однако, по-видимому, в искусстве любви больше, чем в каком-либо другом искусстве, пропорция между мастерами и дилетантами нарушается в сторону дилетантов.
Наряду с общими условиями обучения всякому искусству следует уделить внимание еще одному пункту. Искусству начинают учиться не впрямую, а как бы исподволь. Прежде чем приступать к самому искусству, нужно научиться большому числу, казалось бы, несвязанных с ним вещей. В столярном искусстве ученик начинает с того, что учится строгать доску; новичок в искусстве игры на фортепьяно начинает с гамм; ученик в дзенском искусстве стрельбы из лука начинает с дыхательных упражнений [56]. Если хочешь стать мастером в каком-либо искусстве, ему нужно посвятить всю жизнь, или, по крайней мере, связать ее с ним. Собственная личность становится орудием в практикуемом искусстве, и это орудие нужно поддерживать в надлежащем состоянии, чтобы оно могло выполнять свои определенные функции. В отношении искусства любви это означает, что тот, кто стремится стать мастером в этом искусстве, должен начать практиковать дисциплину, сосредоточенность, терпение во всех сферах своей жизни.
Как практиковать дисциплину? Нашим дедам было бы гораздо легче ответить на этот вопрос. Они рекомендовали вставать рано утром, не предаваться ненужным излишествам, упорно трудиться. У такого рода дисциплины были очевидные недостатки. Она была сурова и авторитарна, сосредоточена на добродетелях умеренности и бережливости, и во многих отношениях враждебна к жизни. Но реакцией на этот вид дисциплины стала усилившаяся тенденция подозрительного отношения ко всякой дисциплине и ленивого, недисциплинированного потворства своим желаниям в остальной жизни как противовеса и противодействия распорядку, навязываемому нам в течение восьми часов рабочего времени. Вставать в определенное время, посвящать в течение дня определенное время таким действиям, как размышление, чтение, слушание музыки, прогулка; не предаваться, по крайней мере, сверх определенного минимума, таким уводящим от реальности действиям как чтение детективов и просмотр кинофильмов, не переедать и не перепивать — вот несколько ясных и простых правил. Однако суть в том, что дисциплину нельзя практиковать как некое извне навязанное правило, а надо, чтобы она стала выражением собственной воли; чтобы она воспринималась как что-то приятное, и чтобы постепенно приучив себя к такому поведению, почувствовать нехватку дисциплины сразу же, если перестанешь ее исполнять. Один из неудачных аспектов нашего западного понимания дисциплины (как и всякой добродетели) отражен в представлении, что ее практикование должно быть чем-то мучительным, и только если есть эта мучительность, тогда «все хорошо». Восток давно осознал, что то, что хорошо для человека — для его тела и духа — должно быть приятным, хотя бы вначале и пришлось преодолеть некоторые препятствия.
Сосредоточенность еще труднее практиковать в нашей культуре, где все, кажется, направлено против способности сосредоточения. Самый важный шаг в обучении сосредоточенности это научиться оставаться наедине с собой, без чтения, слушания радио, курения и выпивки. Способность сосредоточиться это, по сути, и есть способность оставаться наедине с собой — и именно она является необходимым условием способности любить. Если я привязан к другому человеку потому, что не могу стоять на собственных ногах, то этот другой может стать моим спасением в жизни, но наши отношения не будут любовью. Парадоксально, но способность оставаться наедине с собой является условием способности любить. Каждый, кто попытается оставаться наедине с собой, убедится, как это трудно. Он почувствует беспокойство, смятение или даже ощутит сильную тревогу. Он будет склонен оправдывать свое нежелание продолжать попытки сосредоточения тем, что это не имеет смысла, что это просто глупо, отнимает слишком много времени и т. д. и т. п. К тому же он заметит, что ему лезут в голову разные мысли, от которых он не может избавиться. Он поймает себя на том, что думает о планах на нынешний день или о каких-то трудностях в предстоящей работе, или о том, куда пойти вечером, или о каких-либо других вещах, которые придут на ум — вместо того, чтобы в уме наступил покой. Полезно научиться выполнять несколько самых простых упражнений, например, сесть в свободную позу (не слишком расслабившись и не слишком напрягаясь), закрыть глаза и попытаться увидеть перед собой белый экран, постараться удалить все рассеянные образы и мысли; потом попытаться следить за своим дыханием, не думать о нем и не управлять им, а следить за ним — дыша, ощущать его; далее, попытаться почувствовать свое «я»; я — это я сам, центр своих сил, творец своего мира. Следует делать такое упражнение на сосредоточение каждое утро, по крайней мере, двадцать минут (а если возможно, то дольше) и каждый вечер перед сном [57].
Кроме таких упражнений можно научиться быть сосредоточенным во всем, что делаешь: в слушании музыки, в чтении книги, в разговоре с человеком, в рассматривании чего-либо. То, что делаешь в данный момент, должно быть тем единственным, чему следует отдаваться целиком. Если сосредоточиться, то не имеет значения, что делать; как важные, так и неважные вещи получают новое измерение, потому что на них сосредоточено все внимание. Обучение сосредоточенности требует избегать, насколько это возможно, тривиальных разговоров, т. е. разговоров несущественных. Если два человека говорят о том, как растет дерево, которое они оба знают, или о вкусе хлеба, который они вместе ели, или об общем для них опыте в их работе, то такая беседа может быть важной при условии, что они переживают то, о чем говорят, а не толкуют об этом отвлеченно; беседа же, касающаяся вопросов политики или религии, может оказаться вполне тривиальной; так происходит, когда два человека говорят штампами, не вкладывая душу в то, о чем говорят. Я должен здесь добавить, что насколько важно избегать тривиального разговора, настолько же важно избегать дурной компании. Под дурной компанией я имею в виду не только людей порочных и вредоносных; их компании следует избегать потому, что общение с ними отравляет и угнетает. Я имею в виду компанию зомби, «живых трупов», чей дух мертв, хотя тело живо; компанию людей, чьи мысли и разговоры тривиальны; которые болтают вместо того, чтобы говорить, и которые изрекают штампы вместо того, чтобы думать самостоятельно. Однако не всегда возможно избежать компании таких людей, а то и не обязательно. Если реагировать не так, как они ожидают — т. е. штампами и тривиальностями — а откровенно и человечно, то часто случается, что такие люди меняют свое поведение; этому способствует их удивление перед чем-то неожиданным.
Быть сосредоточенным в отношениях с другими людьми это значит, в первую очередь, быть в состоянии слушать. Многие люди слушают других или даже дают советы, фактически не слушая. Они не принимают слова другого человека всерьез, они не принимают всерьез и собственные ответы. В результате, разговор утомляет их. Они пребывают в иллюзии, что утомились бы еще больше, если бы слушали сосредоточенно. Но истина в противоположном. Всякая деятельность, осуществляемая сосредоточенно, пробуждает (хотя впоследствии и наступает естественная и полезная усталость), а всякая несосредоточенная деятельность усыпляет, хотя в конце дня она-то и не дает уснуть.
Быть сосредоточенным это значит жить полностью в настоящем, здесь и сейчас, а не думать о том, как сделать предстоящее дело, когда нужно правильно делать что-то именно теперь. Нет нужды говорить, что больше всего сосредоточенности должно быть у тех, кто любит друг друга. Они должны научиться быть близкими друг другу, не разбрасываться по многим направлениям, как это обычно бывает. Начать практиковать сосредоточенность будет трудно; будет казаться, что этой цели никогда не достичь. Едва ли надо говорить о том, что здесь необходимо терпение. Если забыть, что все требует времени, и хотеть форсировать дело, то, действительно, никогда не достичь успеха ни в обретении сосредоточенности, ни в искусстве любви. Чтобы понять, что такое терпение, надо только посмотреть, как ребенок учится ходить. Он падает, падает, и снова падает, и все же продолжает делать попытки, совершенствуется, пока однажды не пойдет, не падая. Чего мог бы достичь взрослый человек, обладай он терпением ребенка и его сосредоточенностью на важных целях!
Нельзя научиться сосредоточенности, не умея чувствовать себя. Что это значит? Нужно ли все время думать о себе, «анализировать» себя? Если бы мы говорили о том, что значит чувствовать машину, это нетрудно было бы объяснить. Например, каждый, кто водит автомобиль, — чувствует его. Он замечает даже малейший, необычный шум, малейшие изменения при включении мотора. Точно также водитель чувствует изменения поверхности дороги и движение машин, едущих перед ним и за ним. Однако же он не думает обо всех этих факторах; его ум находится в состоянии релаксированной бдительности, открыт всем существенным изменениям ситуации, на которой он сосредоточен, — безопасно вести автомобиль.
Самый наглядный пример способности чувствовать другого человека дает нам чувствительность и отзывчивость матери к своему ребенку. Она замечает любые телесные перемены, нужды, тревоги ребенка еще до того, как они будут открыто выражены. Она пробуждается от плача ребенка, тогда как другие, намного более громкие звуки не смогли бы ее разбудить. Все это означает, что она чувствует проявления жизни ребенка; она не тревожна и не беспокойна, а находится в состоянии бдительного равновесия, восприимчива ко всякому малейшему сигналу, идущему от ребенка. Таким же образом можно чувствовать самого себя. Например, можно отдавать сере отчет в чувстве усталости или угнетенности, но вместо того, чтобы предаваться им и поддерживать их угнетающими мыслями, которые всегда есть наготове, надо спросить себя: «В чем дело? Почему я подавлен»? То же самое надо делать, когда замечаешь, что раздражен или разозлен, или хочется пофантазировать, или иным способом убежать от себя. В каждой из таких ситуаций важно понять, что происходит, а не объяснять все как попало, тысячей и одним из возможных способом. Более того, надо быть открытым собственному внутреннему голосу; он скажет — часто довольно прямо — почему мы тревожны, подавлены, раздражены.
Обычный человек восприимчив к своим телесным процессам: он замечает в них перемены и даже незначительную боль; такой вид телесной восприимчивости относительно легко испытать, поскольку большинство людей имеют опыт хорошего самочувствия. Такая же восприимчивость к собственным душевным процессам намного более труднодостижима, потому что многие
