Скачать:TXTPDF
Искусство любви

на обучение считалось только то, при помощи чего можно заработать деньги или престиж, а любовь, приносящая пользу «только душе», но бесполезная в современном смысле слова, была роскошью, которой мы не вправе отдавать много энергии? Как бы то ни было, дальнейшее рассмотрение искусства любви будет следовать вышеупомянутому разделению: сначала я рассмотрю теорию любви — это займет большую часть книги; и затем я рассмотрю практику любви — насколько вкратце можно сказать о практике в этой, как и в любой другой области.

II. ТЕОРИЯ ЛЮБВИ

1. Любовьответ на проблему человеческого существования

Любая теория любви должна начинаться с теории человека, человеческого существования. Хотя мы обнаруживаем любовь, вернее, эквивалент любви, у животных, их привязанности являются, в основном, частью их инстинктивной природы; у человека же можно видеть в действии лишь остатки этих инстинктов. Что действительно составляет непреложный факт в существовании человека, так это его уход из животного царства, из сферы инстинктивной адаптации, выход за пределы природы — хотя он никогда не покидает ее; он — часть природы, и все же некогда оторвавшись от нее, он не может к ней вернуться; ему, некогда изгнанному из рая — состояния первоначального единства с природой — ангел с огненным мечом преградит путь, если он захочет вернуться. Человек может идти только вперед, развивая свой разум, находя новую гармонию, человеческую гармонию вместо дочеловеческой, которая безвозвратно утеряна.

Когда человек рождается — как весь человеческий род, так и отдельный индивид — он оказывается исторгнутым из ситуации, которая была вполне определенной, как определенны инстинкты, в ситуацию, которая неопределенна, изменчива, открыта. Ясность существует только относительно прошлого — а относительно будущего ясно только то, что когда-нибудь да наступит смерть.

Человек одарен разумом, он есть сознающая себя жизнь, он осознает себя, своих ближних, свое прошлое и возможности своего будущего. Это осознание себя как отдельного существа, осознание краткости собственной жизни, осознание того, что не по своей воле рожден и вопреки своей воле умрешь, что можешь умереть раньше тех, кого любишь, или они умрут раньше, осознание собственного одиночества и отделенности, собственной беспомощности перед силами природы и общества — все это делает отделенное, разъединенное существование невыносимой тюрьмой. Человек обезумел бы, если б не мог освободиться из этой тюрьмы и установить контакт, объединиться в той или иной форме с людьми, с окружающим миром.

Переживание отделенности рождает тревогу; оно-то и есть источник всякой тревоги. Быть отделенным — значит быть отторгнутым, не имея никакой возможности употребить свои человеческие силы. Поэтому быть отделенным — значит быть беспомощным, неспособным активно влиять на мир — на вещи и на людей; это значит, что мир может нападать на меня, а я неспособен противостоять. Следовательно, отделенность — источник напряженной тревоги. Кроме того, она рождает стыд и чувство вины. Это переживание вины и стыда вследствие отделенности выражено в библейском рассказе об Адаме и Еве. После того, как Адам и Ева вкусили от «древа познания добра и зла», после того как они ослушались (нет добра и зла, пока нет свободы ослушаться), после того, как они стали людьми, высвободившись из первоначальной животной гармонии с природой, т. е. после их рождения в качестве людей, — они увидели, «что они нагие, и устыдились». Должны ли мы предположить, что миф, такой древний и простой как этот, несет в себе ханжескую мораль, свойственную девятнадцатому веку, и что важная мысль, которую эта история предназначена нам поведать, это их смущение при виде половых органов? Вряд ли это так. Понимая эту историю в викторианском духе, мы упустим главную ее мысль, которая, по-видимому, состоит в следующем: осознав самих себя и друг друга, мужчина и женщина осознали свою отделенность и свое различие вследствие принадлежности к разным полам. Но, поняв свою отделенность, они оставались чужими, потому что еще не научились любить друг друга (как это вполне понятно выражено тем фактом, что Адам защищал себя, обвиняя Еву, вместо того, чтобы пытаться ее защитить). Осознание человеческой отделенности, без воссоединения в любви, — это источник стыда. И это же — источник вины и тревоги.

Таким образом, глубочайшую потребность человека составляет потребность преодолеть свою отделенность, выйти из тюрьмы своего одиночества. Полная неспособность достичь этой цели означает безумие, потому что панический ужас перед полной изоляцией может быть преодолен только таким радикальным отказом от внешнего мира, при котором исчезает и чувство отделенности — потому внешний мир, от которого человек отделен, перестает существовать.

Во все времена во всех культурах перед человеком стоит один и тот же вопрос: как преодолеть отделенность, как достичь единения, как выйти за пределы собственной индивидуальной жизни и обрести чувство общности. Это один и тот же вопрос для первобытного человека, живущего в пещерах, для кочевника, заботящегося о своих стадах, для египетского крестьянина, финикийского купца, римского солдата, средневекового монаха, японского самурая, современного клерка и фабричного рабочего. Вопрос остается тем же самым, потому что тем же самым остается его источник: человеческая ситуация, условия человеческого существования. А вот ответы различны. На этот вопрос можно ответить поклонением животным, человеческими жертвоприношениями или военным захватом, погружением в роскошь, аскетическим отречением, всепоглощающей работой, художественным творчеством, любовью к Богу, а также любовью к Человеку. Хотя ответов много — свидетельством чего и является человеческая история — они, тем не менее, не бесчисленны. Напротив, если не брать в расчет малые различия, касающиеся скорее частностей, чем сути, то обнаруживается, что существует лишь ограниченное число ответов, которые были даны и только и могли быть даны человеком в различных культурах, в которых он жил. История религии и философии это история этих ответов, их разнообразия и вместе с тем их ограниченной численности.

Ответ зависит в определенной степени от уровня индивидуального становления, достигнутого человеком. У младенца «я» развито еще очень слабо, он чувствует свое единство с матерью, не чувствуя отделенности, пока мать рядом. От чувства отделенности его оберегает физическое присутствие матери, ее груди, ее тела. А с той поры, как в ребенке развивается чувство своей отделенности и индивидуальности, ему уже становится недостаточно присутствия матери, и возникает потребность иным способом преодолеть отделенность.

Сходным образом и человеческий род в своем младенчестве еще чувствовал единство с природой. Земля, животные, деревья все еще составляли мир человека. Он отождествлял себя с животными, и это выражалось в ношении звериных масок, поклонении животному-тотему и животным-богам. Но чем более человеческий род порывал с этими первичными узами, чем более отделялся от мира природы, тем более напряженной становилась потребность найти новые способы избежать отделенности.

Один из способов достижения этой цели составляют все виды оргиастических состояний. Они могут принимать форму транса, в который человек вводит себя, порой с помощью наркотиков. Многие ритуалы первобытных племен представляют живую картину такого способа решения проблемы. В состоянии трансовой экзальтации внешний мир исчезает, а вместе с ним и чувство отделенности от него. Ввиду того, что эти ритуалы совершались сообща, добавлялось переживание слияния с группой, делающее этот способ решения еще более эффективным. С этим оргиастическим решением проблемы близко связано и часто смешивается сексуальное переживание. Половое удовлетворение может вызвать состояние, подобное произведенному трансом или действием определенных наркотиков. Обряды коллективных сексуальных оргий были частью многих первобытных ритуалов. Кажется, что после оргиастического переживания человек может некоторое время не испытывать сильного страдания от своей отделенности. Постепенно тревожное напряжение снова нарастает — и благодаря повторному исполнению ритуала опять спадает.

Пока эти оргиастические состояния входят в общую практику племени, они не порождают чувства тревоги или вины. Поступать так — правильно и даже добродетельно, потому что это путь, которым идут все, одобренный и поощряемый знахарями и жрецами; следовательно, нет причины чувствовать вину или стыд. Совсем другое дело, когда то же самое решение проблемы индивид избирает в культуре, расставшейся с этой общей практикой. Алкоголизм и наркомания — вот формы, которые индивид выбирает в неоргиастической культуре. В противоположность тем, кто участвует в социально одобренном действии, такие индивиды страдают от чувства вины и угрызений совести. Хотя они пытаются избежать отделенности, ища прибежища в алкоголе или наркотиках, они чувствуют еще большее одиночество после того, как оргиастические переживания заканчиваются, и тогда вынуждены возвращаться к нему все чаще и интенсивнее. Сексуально-оргиастическое решение проблемы мало чем отличается от этого. В определенной мере — это естественная и нормальная форма преодоления отделенности, а также частичный ответ на проблему изоляции. Но для многих индивидов, чья отделенность не преодолима иными способами, стремление к сексуальному удовлетворению принимает такой характер, что становится почти неотличимым от алкоголизма и наркомании. Оно становится отчаянной попыткой избежать тревоги, порождаемой отделенностью, и ведет к еще большему увеличению чувства отделенности, поскольку половой акт без любви никогда не может соединить края пропасти, разделяющей двух людей. Разве что на краткий миг.

Все формы оргиастического единения характеризуются тремя чертами: они сильны, и даже неистовы; они захватывают человека целиком — и душу его, и тело; они преходящи и периодичны. Прямую противоположность им составляет форма единения, наиболее часто избираемая людьми в качестве решения проблемы как в прошлом, так и в настоящем: это единение, основанное на покорности группе, ее обычаям, практике и верованиям. Здесь мы опять же обнаруживаем значительные изменения.

В первобытном обществе группа мала, она состоит из тех, кто связан кровными узами и общностью родины. С развитием культуры группа увеличивается; она состоит из граждан полиса, граждан большого государства, членов церкви. Даже римлянин-бедняк испытывал чувство гордости, потому что мог сказать «civis romanus sum» [1]. Рим и империя были его семьей, его домом, его миром. Также и в современном западном обществе единение с группой является преобладающим способом преодоления отделенности. Это единение, в котором индивидуальное «я» в значительной мере исчезает, и где цель состоит в том, чтобы слиться с толпой. Если я похож на любого другого, если у меня нет отличительных чувств или мыслей, если в привычках, одежде, идеях я следую групповым нормам, я спасен; спасен от ужасающего чувства одиночества. Для принуждения к покорности диктаторские системы используют угрозы и устрашение, а демократические страны — внушение и пропаганду. Правда, между двумя системами существует одно большое различие. В демократических странах непокорность возможна и, фактически, вовсе не отсутствует полностью; в тоталитарных же системах только от немногих редких героев и мучеников можно ожидать отказа от послушания. Но несмотря на это различие демократические общества демонстрируют поразительный уровень покорности. Причина здесь в том, что должен же иметься некий ответ на потребность в единении, и если нет другого, лучшего способа, то

Скачать:TXTPDF

Искусство любви Фромм читать, Искусство любви Фромм читать бесплатно, Искусство любви Фромм читать онлайн