определение в собственном смысле слова, но оно полезно в нашем контексте, поскольку подчеркивает важность обсуждаемого здесь вопроса: что такое революционный характер?
Главнейшее свойство революционного характера состоит в том, что он независим – иначе говоря,свободен. Легко понять, что независимость прямо противоположна симбиотической связи с власть имущими сверху и с подвластными снизу, описанной выше как основное свойство авторитарного характера. Но отсюда еще недостаточно ясно, что означают слова «независимость» и «свобода». Трудность состоит как раз в том, что эти слова употребляются в наше время в специфическом смысле, откуда делается вывод, что в демократической системе все люди свободны и независимы. Понятие свободы и независимости выросло на почве революции среднего класса против феодального строя; оно приобрело новую силу благодаря контрасту с тоталитарным режимом. При феодализме и при абсолютной монархии личность не была ни свободной, ни независимой. Она была подчинена правилам и распоряжениям, навязываемым сверху – традиционным или произвольным. Победоносные буржуазные революции в Европе и Америке создали политическую свободу и независимость личности. Эта свобода была «свободой от чего-то» – свободой от политической власти.
Без сомнения, это была важная перемена, хотя индустриальное общество нашего времени и породило новые формы зависимости в виде разросшихся бюрократических механизмов, столь чуждых бизнесмену XIX века, с его безудержной инициативой и независимостью. Однако проблема независимости и свободы гораздо глубже, чем только что описанное специальное понимание этих слов. Более того, проблема независимости, рассматриваемая во всей ее глубине и объеме, оказывается самым фундаментальным аспектом развития человека.
Новорожденный ребенок составляет еще одно целое со своим окружением. Для него внешний мир еще не существует как отдельная от него реальность. Но даже научившись узнавать внешние предметы, ребенок долго еще остается беспомощным и не может выжить без помощи матери и отца. Эта длительная беспомощность человеческого детеныша, по сравнению с животными, составляет основу его развития, но в то же время приучает ребенка опираться на власть – и бояться власти.
Обычно от рождения до половой зрелости эту власть воплощают родители, в ее двояком аспекте: власть помогать и называть. Ко времени половой зрелости молодой человек достигает (во всяком случае, в более простых аграрных обществах) уровня развития, при котором может сам о себе позаботиться, и уже не всецело обязан своим общественным существованием поддержке родителей. Он может стать экономически независимым от них. Во многих примитивных обществах эта независимость (особенно от матери) выражается обрядами инициации, не затрагивающими, впрочем, зависимости от племени в его мужском аспекте. Другим фактором, стимулирующим процесс эмансипации от родителей, является половое созревание. Половое влечение и половое удовлетворение связывает человека с другими, не принадлежащими семье людьми. Да и сам половой акт представляет собой действие, в котором не могут помочь отец или мать, в котором молодая личность предоставлена самой себе.
Даже в тех обществах, где удовлетворение полового влечения задерживается на пять-десять лет после половой зрелости, пробудившееся половое влечение порождает стремление к независимости и вызывает конфликты с родителями и общественной властью. Нормальный человек достигает такой независимости лишь через много лет после половой зрелости. Бесспорно, однако, этот вид независимости вовсе не означает, что человек становится подлинно свободным и независимым, если даже он сам зарабатывает на жизнь, вступает в брак и производит, в свою очередь, детей. Хотя и взрослый, он все еще в достаточной степени беспомощен; всеми способами он пытается найти силы, которые могли бы дать ему защиту и уверенность. Он платит за их помощь, попадая в зависимость к этим силам, теряя свободу, что замедляет процесс его развития. У этих сил он заимствует свои мысли, чувства, цели и ценности – хотя и живет в иллюзии, будто он сам думает, чувствует и делает выбор.
Полная свобода и независимость существуют лишь в том случае, если индивид думает, чувствует и решает сам за себя. Такая подлинная независимость становится возможной лишь тогда, когда человек достигает продуктивного взаимодействия с внешним миром, в котором может проявлять свои подлинные реакции. Это понимание свободы и независимости мы находим у радикальных мистиков, а также у Маркса. Радикальнейший из христианских мистиков, Майстер Экхарт, говорит: «Что моя жизнь? То, что движимо изнутри, само по себе. То, что движимо извне, не живет». [Проповедь ХVII, Майстер Экхарт, введение в изучение его трудов, с антологией его проповедей, составленной Джеймсом А. Кларком (Meister Eckhart, An Introduction to the Study of his Works, with an Anthology of hi s Sermons, selected by James A.Clark,New-York, Thomas Nelson a Sons, 1957), стр. 235] Или в другом месте: «…если человек решает или заимствует что-нибудь извне, это заблуждение. Д`oлжно ощущать и рассматривать бога не как внешнее, а как свое собственное и находящееся в самом себе». [Ibid., стр. 189. Весьма сходна с этим позиция дзен-буддизма в вопросе о независимости от бога, Будды и других авторитетов]
Маркс говорит в том же духе, хотя и не в теологических выражениях: «Никто не может считать себя независимым, пока он не хозяин самому себе; а хозяин себе лишь тот, кто обязан своим существованием самому себе. Человек, живущий милостью другого, должен считать себя зависимым. Но я живу лишь по милости другого, если обязан ему не только продолжением моей жизни, но и самим ее созданием, если он является ее источником. Таким образом, моя жизнь неизбежно имеет внешнюю причину, если я не создаю ее сам». [Карл Маркс, Экономические и философские рукописи, переведенные Т.Б. Боттомором, в книге Э. Фромма «Концепция человека у Маркса» (Karl Marx, Economic and Philosophical Manuscripts, translated by T.B.Bottomore, in E. Fromm, Marx’s Concept of Man, New-York, Frederik Ungar Publ. Co., Inc., 1961), стр. 138] В другом месте Маркс говорит: «Человек независим лишь в том случае, если он утверждает свою индивидуальность как цельный человек во всех своих отношениях с миром – в зрении, слухе, обонянии, вкусе, осязании, в мышлении, воле и любви, – короче, если он утверждает и выражает всеми органами свою индивидуальность». Независимость и свобода являются, таким образом, реализацией личности, а не только ее эмансипацией от принуждения или свободой в коммерческих делах.
Проблема каждого индивида состоит именно в том, какого уровня свободы он достиг. Вполне пробудившийся, продуктивный человек – это и есть свободный человек, потому что он способен к подлинной жизни; источник этой жизни – его собственное Я. (Конечно, это вовсе не значит, что независимый человек есть изолированный человек; личность растет только в процессе связи и заинтересованности в других и во внешнем мире. Но эта связь совершенно отлична от зависимости). В то время как Маркс, исходя из проблемы независимости и самореализации, пришел к своей критике буржуазного общества, Фрейд рассматривал ту же проблему в рамках своей теории, в терминах эдипова комплекса.
Фрейд, видя путь к психическому здоровью в преодолении инцестуозной фиксации по отношению к матери, утверждал, что психическое здоровье и зрелость основываются на эмансипации и независимости. С его точки зрения, этот процесс начинается страхом кастрации со стороны отца, завершается же внедрением приказаний и запретов отца в собственном Я (суперэго). Таким образом, независимость остается лишь частичной (освобождение от матери); зависимость же от отца и общественной власти сохраняется при посредстве суперэго.
Революционный характер присущ тому, кто отождествляет себя с человечеством и поэтому переходит узкие границы своего собственного общества, кто способен поэтому критически рассматривать свое или другое общество с точки зрения разума и человечности. Он не скован провинциальным преклонением перед культурой, в которой ему довелось родиться, считая ее лишь случайностью времени и географии. Он способен смотреть на свое окружение открытыми глазами пробудившегося человека, находящего критерии для суждения о случайном в том, что не случайно (разум), в нормах, существующих в человеческом роде и для человечества.
Революционный характер отождествляется с человечеством. Ему присуще также глубокое «благоговение перед жизнью», пользуясь выражением Альберта Швейцера, – глубокое сродство с жизнью и любовь к жизни. Конечно, все мы, подобно другим животным, цепляемся за жизнь и боремся со смертью. Ноцеплятьсяза жизнь – это совсем не то же самое, что любить жизнь. Это становится особенно ясным, если принять во внимание тип личности, влечения которой направлены не к жизни, в к смерти, разрушению и распаду. (Ярким историческим примером этого является Гитлер). Такой тип характера можно назвать некрофильным; мы пользуемся здесь выражением Унамуно из его известного ответа в 1936 году франкистскому генералу, избравшему своим девизом «Да здравствует смерть».
Влечение человека к смерти и разрушению может быть бессознательным, но обнаруживается по его поступкам. Задушить, раздавить, погубить жизнь доставляет ему такое же удовольствие, какое находит любящий жизнь, помогая жизни расти, расширяться и развиваться. Некрофилия есть подлинное извращение, цель которого состоит в уничтожении всего живого.
Революционный характер мыслит и чувствует в «критическом настроении» – пользуясь музыкальным выражением, в критическом ключе. Важной частью его реакции на мир является латинский девиз “Omnia dubitare est” (надлежит сомневаться во всем). Критическое настроение, о котором идет речь, ни в коем случае не надо представлять себе чем-то вроде цинизма; это подлинное ви’дение действительности, в противоположность фикциям, изготовляемым взамен действительности. [Ср. более подробное обсуждение этого вопроса в книге Э Фромма «Вне цепей иллюзии» (E. Fromm, Beyond the Chains of Illusion, New-York, Simon and Shuster,Inc., 1962)]
Нереволюционный характер особенно склонен верить тому, что провозглашается большинством. Человек же, настроенный критически, реагирует прямо противоположным образом. Он занимает особенно критическую позицию, когда слышит суждение большинства – глас рыночной площади, суд власть имущих. И если бы встречалось больше истинных христиан среди людей, предъявляющих на это претензии, такая позиция была бы для них вполне естественной, потому что именно этот критический подход к принятым стандартам был подходом Иисуса. То же критическое настроение было у Сократа. Оно было настроением пророков и многих людей, перед которыми мы, так или иначе, преклоняемся. Их можно безопасно восхвалять лишь когда они давно мертвы – достаточно давно и надежно мертвы.
«Критическое настроение» делает человека чувствительным ко всяким штампам, имеющим хождение под именем «здравого смысла», того здравого смысла, который повторяет без конца одну и ту же нелепость, смысл которой лишь в том, что ее повторяют все. Может быть, это критическое настроение, о котором я говорю, с трудом поддается определению; но путем экспериментов над собой и другими людьми очень легко обнаружить, у кого есть такое критическое настроение и у кого нет.
Например, много миллионов людей верит, что гонка атомных вооружений может послужить делу мира. Но это противоречит всему опыту прошлого. Множество людей верит, что при звуке сирен они смогут спастись в убежищах – поскольку в крупнейших городах Соединенных
