он стремится скрыть этот конфликт и неправильно истолковывает смысл сновидения.

В толковании мифов и сказок Фрейд следует тому же принципу, что и в толковании снов. Наличие символов в мифах Фрейд рассматривает как регрессию к ранним стадиям развития человечества, когда такой род деятельности, как земледелие или добывание огня, имел форму сексуального либидо. В мифах это древнее и ныне подавленное удовлетворение либидо выражается в «замещающем удовольствии», которое позволяет человеку ограничивать удовлетворение инстинктивных желаний областью фантазии.

В мифах, как и в сновидениях, инстинктивные желания выражены не явно, а в замаскированном виде. В них речь идет о желаниях, которые, как предполагал Фрейд, характерны для периода детства; это прежде все го инцестуальные устремления, сексуальное любопытство и боязнь кастрации. Примером такого способа толкования мифов является объяснение Фрейдом загадки Сфинкс. Сфинкс поставила условие: чума, грозившая жителям Фив вымиранием, сможет прекратиться, если кому-нибудь удастся правильно отгадать загадку. Загадка была такая: «Кто ходит сперва на четырех ногах, затем на двух, а потом – на трех». Фрейд считает, что загадка и ответ на нее – человек – это завуалированная форма другого вопроса – загадки, которая больше всего волнует воображение ребенка: «Откуда берутся дети?» Вопрос Сфинкс коренится в сексуальном любопытстве ребенка, любопытстве, которое подавляется и загоняется вглубь властью родителей. Таким образом, Фрейд предположил, что загадка Сфинкс выражает вытесненное сексуальное любопытство, присущее человеку, но представленное в завуалированном виде, как невинная интеллектуальная задачка, далекая от запретной сферы вопросов пола.

Юнг и Зильберер, двое из самых талантливых учеников Фрейда, сумели понять, в чем слабость его теории толкования снов, и попытались внести свои по правки. Зильберер провел различие между, как он его назвал, «анагогическим»[18] и «аналитическим» толкованием снов. Юнг сделал то же самое, разделив «проспективное» и «ретроспективное» толкование. Они утверждали, что каждое сновидение выражает желания, испытанные в прошлом, но обращено также к будущему и указывает на цели и стремления человека, видящего сон. Как об этом писал Юнг: «Душа – это переход, и поэтому нужно ее рассматривать в двух аспектах. С одной стороны, она дает образ, составленный из обрывков и следов всех прошлых событий, с другой – набрасывает в том образе контуры будущих событий, поскольку душа сама создает свое будущее»[19].

Юнг и Зильберер полагали, что каждое сновидение следует понимать как в анагогическом, так и в аналитическом смысле, и были некоторые основания ожидать, что Фрейд мог бы согласиться с этими поправками. Но когда они попытались достичь компромисса с Фрейдом, им это не удалось. Фрейд решительно отказался согласиться с какой бы то ни было поправкой такого рода, он настойчиво утверждал, что единственно возможной основой интерпретации сновидений является теория осуществления желаний. После того как произошел раскол между школами Юнга и Фрейда, Юнг стремился изымать из своей системы понятия, введенные Фрейдом, и заменять их новыми; это изменило его теорию. Если Фрейд опирался главным образом на свободные ассоциации и понимал сновидения как выражение вытесненных желаний, испытанных в детстве, то Юнг отходил от концепции свободных ассоциаций все дальше и дальше и столь же догматически склонялся к тому, чтобы интерпретировать сновидения как выражение мудрости нашего подсознания.

Такое представление хорошо вписывается в концепцию подсознания Юнга. Он считает, что «область подсознания может временами проявлять гораздо большую способность осмысливать и принимать решения, чем область сознательного восприятия действительности»[20]. Против этого утверждения как такового у меня нет возражений; оно согласуется с моим собственным опытом толкования снов, о котором я писал выше. Но Юнг де лает отсюда вывод, что такое положение вещей является «фундаментальным религиозным явлением» и голос, слышимый в сновидениях, – это не наш собственный голос, а голос, исходящий из источника за пределами «Я». На возражение о том, что «мысли, которые выражают этот голос, – это не более чем мысли самого человека», он отвечает: «Возможно, но я назвал бы мысль моей собственной, если бы я сам до нее додумался, точно так же, как я назвал бы своими деньги, которые я честно заработал. Если кто-то дает мне деньги в подарок, я, конечно, не скажу своему благодетелю: „Спасибо вам за мои собственные деньги“, хотя потом какому-нибудь третьему лицу я мог бы сказать: „Это мои деньги“. Так же обстоит дело и с голосом во сне. Голос сообщает мне что-то точь-в-точь как друг, который поделился бы со мной своими мыслями. Было бы непорядочно и несправедливо считать то, что он мне сообщает, моими собственными мыслями»[21]. Еще яснее он говорит об этом в другой работе: «Человек располагает не своими собственными мыслями, но откровениями разума, высшего, чем он сам».

В этом высказывании – суть отличия концепции Юнга от моей. Я согласен с ним в том, что во сне мы часто мудрее и лучше, чем в состоянии бодрствования. Юнг объясняет этот феномен, допуская существование некоего источника откровения, находящегося вне нас, я же считаю, что то, о чем мы думаем во сне, – это наши мысли, и есть основания полагать, что те влияния, которым мы подвергаемся в состоянии бодрствования, во многом сводят на нет достижения нашего разума и духа.

Мы сможем лучше понять метод Юнга, познакомившись с его собственным анализом конкретного сновидения, одного из более чем четырехсот, записанных одним его пациентом.

Пациент был воспитан в католической вере, но давно уже не исповедует ее и не интересуется религиозными проблемами. Вот это сновидение:

Я вижу много домов, и это похоже на театр, что-то вроде декораций на сцене. Кто-то называет имя Бернарда Шоу. Говорят также, что действие пьесы, которую будут сейчас играть, происходит в отдаленном будущем. На одном из домов – табличка с надписью:

«Единая католическая церковь —

Церковь Господа.

Взойди всякий, кто ощутил себя орудием Господним».

И внизу мелкими буквами:

«Церковь основана Иисусом и Павлом», —

как будто это фирма, хвастающаяся своим старинным происхождением. Я говорю другу: «Давай войдем и посмотрим». Он отвечает: «Я не понимаю, зачем людям нужно собираться вместе, чтобы испытать религиозные чувства». А я говорю: «Ты протестант, тебе этого не понять». Какая-то женщина одобрительно кивает. И тут я вижу объявление на стене церкви. Там написано:

«Солдаты!

Если вы ощущаете себя во власти Господа, не разговаривайте с ним прямо. Господь недоступен для слов. Мы также настоятельно советуем вам: не позволяйте себе рассуждать о качествах Господа в разговорах между собой. Это не принесет плодов, как и все, ценность и важность чего непостижима».

Подпись: священник…» (имя разобрать нельзя).

Мы входим в церковь. Интерьер скорее напоминает мечеть, чем церковь; очень похоже на Айя София[22]. Скамеек нет, что создает удивительный эффект пространства. Нет и икон. На стенах – лишь изречения в рамках (как в Айя София). Одно из этих изречений гласит: «Не льсти благодетелю своему». Та женщина, которая одобрительно кивала мне, заплакала и сказала: «Я думаю, это совершенно верно», но вдруг исчезла.

Сначала я стоял как раз перед колонной, из-за которой было плохо видно; потом встал на другое место и увидел перед собой толпу людей. Я был не с ними и стоял отдельно. Но я ясно видел этих людей, видел их лица. Они произнесли: «Веруем, что мы во власти Господа. Царство небесное – внутри нас». Они повторили эти слова трижды, очень торжественно. Потом орган заиграл фугу Баха, и запел хор. Временами звучала только музыка, временами повторялись слова: «Все остальное – мишура» – то есть то, что безжизненно.

Когда музыка умолкла, началась вторая часть ритуала, как это бывает на студенческих собраниях, когда после разговора о серьезных делах начинается развлекательная часть. Вокруг были спокойные и зрелые люди. Одни ходили туда-сюда, другие беседовали, приветствовали друг друга; подавалось вино из епископского виноградника и другие напитки. Провозглашались тосты, в которых церкви желали всяческого благополучия и расцвета; в динамиках звучал рэг-тайм с припевом:

«Чарльз теперь играет с нами тоже». Видимо, это представление выражало удовольствие по поводу появления новых членов общества. Какой-то священник объяснил мне: «Такие несколько пустые развлечения официально признаны и одобрены. Вам нужно немного приспособиться к американским методам. Это неизбежно, если вы собираетесь иметь дело с такими большими толпами, как у нас. Однако между нами и американскими церквами есть принципиальное различие: мы делаем упор на развитие антиаскетических тенденций». После этого я проснулся с чувством большого облегчения.[23]

Приступая к истолкованию этого сновидения, Юнг сразу заявляет о своем несогласии с Фрейдом, который считает сновидение только фасадом, за которым что-то тщательно скрыто. Юнг говорит: «Несомненно, невротические проявления призваны скрыть нечто неприятное – возможно, в той же мере, в какой это делают нормальные люди. Но едва ли эту категорию можно применить к такому обычному и распространенному явлению, как сны. Я сомневаюсь, можно ли допустить, что сновидение – это не то, чем оно кажется. Скорее я готов согласиться с Талмудом, где сказано: „Сновидение само себя истолковывает“. Иными словами, я принимаю сновидение как данность. Сновидения – это такой сложный и запутанный предмет, что я не осмеливаюсь делать какие-либо предположения об их возможных хитросплетениях. Сновидение – естественное явление, и почему мы должны думать, будто это какой-то коварный механизм, предназначенный для того, чтобы вводить нас в заблуждение? Сновидение возникает, когда сознание и воля находятся в полном бездействии. Представляется, что это естественное проявление, которое характерно и для людей, не страдающих неврозами. Кроме того, мы так мало знаем о психологии сновидений, что нужно быть более чем осторожным, вводя в толкование чуждые сновидению элементы.

Исходя из всего этого, я считаю, что в описанном сновидении на самом деле речь идет о религии, и именно таков его смысл. Поскольку сновидение сложно и внутренне согласовано, можно предположить в нем определенную логику и определенную направленность, то есть ему предшествует некая мотивация в подсознании, которая находит свое выражение в содержании сновидения».[24]

Как же Юнг истолковывает этот сон? Он замечает, что католическая церковь при всей своей респектабельности все же имеет как будто нечто общее с чуждым языческим мышлением, несовместимым с фундаментальной христианской установкой, что в сновидении нет протеста против коллективного чувства, массовой религии и язычества, за исключением кратковременного появления друга-протестанта; неизвестная женщина олицетворяет «душу», которую он считает «психическим воплощением небольшого числа женских генов в организме мужчины». Душа – это, как правило, воплощение подсознания; именно она придает ему неприятный, раздражающий характер.

Целиком негативная реакция души на сновидение о церкви указывает на то, что женская сущность в пациенте Юнга, то есть его подсознание, не соглашается с сознательной установкой. И, как это видно из сновидения, подсознание находит довольно банальный компромисс между католицизмом и языческой joie de vivre[25]. To, что преподносит подсознание, не отражает какого-либо определенного взгляда или