установки; мы видим здесь скорее яркое выражение акта обдумывания. Это можно сформулировать приблизительно так: «Ну как насчет этого дела – религии? Ты ведь католик, правда? Разве это так уж плохо? Ты скажешь – а как же аскетизм? – Да ладно, церковь тоже должна немного измениться. Кино, радио, чай в пять часов пополудни… и почему бы не подавать вино и не устраивать веселых сборищ?»[26]

Но эта загадочная женщина, хорошо знакомая по многим предыдущим сновидениям, почему-то глубоко разочарована и уходит.

Описывая своего пациента, Юнг говорит, что повод для его визита к врачу был очень серьезен; человек очень рассудительный и умный, он обнаружил, что под деморализующим влиянием невроза его образ мыслей и его философия изменили ему. Он не находит в своем мировоззрении ничего, на что он мог бы опереться. Он оказался в положении человека, лишившегося убеждений и идеалов, которые он сам в себе взлелеял. Случаи, когда в такой ситуации человеку приходится обращаться к религии своего детства в надежде найти в ней какое-то утешение, отнюдь не редки. Однако здесь не было никакой попытки или намерения возродить на сознательном уровне прежние религиозные верования. Это был только сон; в подсознании сформировалось особое отношение к своей религии… Дух и плоть, вечные враги в христианском сознании, как бы примирились друг с другом, странным образом смягчив свои противоречия. Произошло неожиданное примирение духовного и светского. Эффект получился несколько гротескный и комичный. Веселье, почти в античном духе, с ароматом вина и роз, явно подрывает неутомимую строгость духа. Несомненно, в сновидении отражается одновременно духовная и светская атмосфера, что притупляет остроту морального конфликта и заставляет забыть всю душевную боль и тревогу[27].

Судя по данной Юнгом характеристике пациента и по сюжету самого сновидения, такое его толкование представляется не совсем оправданным.

Толкование Юнга скользит по поверхности и не затрагивает глубинных психических процессов, которые породили это сновидение. На мой взгляд, этот сон – отнюдь не банальный компромисс между светскостью и религией; напротив, в нем содержится резкое осуждение религии и в то же время сильное стремление к духовной независимости. В описании церкви есть мотивы театра, деловой фирмы, армии. Магометанство, представленное мечетью Айя София, беспрепятственно уживается с христианством; в церкви нет икон, а только изречения в рамках типа: «Не льсти благодетелю своему». Это изречение, разумеется, выражает критическое отношение самого пациента к обычаю церкви льстиво восхвалять Бога. Он и дальше смеется над церковью: ему снится, что церковная служба выродилась в развлекательное сборище, где подают спиртное и играют рэг-тайм с припевом: «Чарльз теперь играет с нами тоже» (Юнг, кажется, упустил из виду, что этот припев связан с его именем Карл (Чарльз), и этот насмешливый намек на самого психоаналитика соответствует духу бунта против авторитетов, которым пронизано все сновидение). Пациент подчеркивает это, заставляя священника утверждать, что церковь должна пользоваться «американскими методами», чтобы привлечь «большие толпы».

Роль женщины можно до конца понять, только если учитывать эту бунтарскую антиавторитарную направленность всего сновидения. Пациент Юнга, несмотря на сознательное безразличие к религии, все еще связан с ней или, выражаясь точнее, связан на более глубоком психологическом уровне с религией авторитарного типа, с которой он познакомился в детстве. Его невроз обусловлен попыткой освободиться от оков иррациональной власти; до сих пор ему это не удавалось, что и привело в конце концов к неврозу. В то время, когда ему приснился этот сон, его попытка восстать и освободиться от подавляющего влияния авторитетов была психической доминантой, которая и проявилась во сне. Женщина – возможно, символизировавшая его мать – понимает, что, если он откажется от авторитарной установки, в основе которой – лесть и преклонение перед сильным отцом (благодетелем), он станет взрослым и она его потеряет. Поэтому она плачет и говорит: «И больше уже ничего не будет».

Религия в самом деле имеет значение для пациента Юнга, но не в том смысле, как это представляет сам Юнг. Сновидение отражает не просто компромисс в отношении к религии, а очень ясное представление о различии между авторитарным и гуманистическим типами религий. Он противится именно авторитарной религии, системе, в которой главной добродетелью считается покорность, в которой человек остается слаб и немощен, отдав всю силу и мощь Господу. Эта борьба есть тот же бунт против всякой авторитарной власти, который является содержанием всей его жизни. Он стремится к гуманистической религии, в которой главное – сила и добро в человеке, которая считает добродетелью не покорность, а реализацию человеческих сил[28]. Это очень хорошо видно из последовательности событий в сновидении. Пациент слышит, как толпа самым «торжественным» образом произносит: «Царство небесное внутри нас самих… все остальное – мишура». В сновидении церковь высмеивается, сравнивается с крупной организацией наподобие фирмы или армии, обвиняется в лести, с помощью которой она старается завоевать милость Бога, и в заключение говорится, что «Бог – в нас самих», а все, что не связано с этим переживанием, есть «мишура», «нечто непохожее на настоящую жизнь». Аналогичная направленность проявляется в другом сновидении того же пациента, Юнг описывает это сновидение в статье «Psychology and Religion» («Психология и религия»)[29].

Вот это сновидение:

Мне снится, что я вхожу в дом. Называется он «дом душевного спокойствия и собранности». В доме царит торжественная обстановка. На заднем плане – горящие свечи, составленные как бы в четыре пирамиды. У двери дома стоит старик. Молча входят люди, многие стоят, не двигаясь, стараясь сосредоточиться. Старик у двери, рассказывая мне о посетителях этого дома, говорит: «Они уходят отсюда с чистой душой». Я вхожу в дом и тоже оказываюсь в состоянии полностью сосредоточиться. Какой-то голос говорит: «Опасно то, что творишь ты. Вера – не плата за избавление от образа женщины, ибо образ этот неистребим. Горе тому, для кого вера – лишь замена иной стороны души. Они заблуждаются и будут прокляты. Вера – это не замена, но наивысшее совершенство, сопровождающее всякое свершение души. Вера твоя должна родиться из всей полноты жизни твоей, и лишь тогда благословен будешь». С последними словами тихо зазвучала органная музыка; эта простая мелодия чем-то напомнила мне «Волшебный огонь» Вагнера. Уходя из этого дома, я увидел пламя над горой и понял, что негасимый огонь – это, должно быть, священный огонь.

В этом сновидении уже не звучит критическое отношение и нет насмешек над церковью, как в предыдущем. Здесь виден глубокий и ясный образ гуманистической религии, которая противопоставлена авторитарной. Здесь особенно подчеркивается мысль о том, что религия не должна пытаться подавить любовь и чувственность (образ женщины) и заменить собой эту сторону жизни. Не из подавления, а из всей полноты жизни должна родиться религия. Завершающее высказывание, что «негасимый огонь – это, должно быть, священный огонь», относится, как видно из всего контекста сновидения, к тому, что выражено «образом женщины», к огню любви и чувственности.

Это сновидение интересно как пример сна, в котором мысли и суждения проявляются с недостижимой в состоянии бодрствования ясностью. Но я привел этот пример прежде всего для того, чтобы проиллюстрировать недостатки односторонней и догматической интерпретации Юнга. В его понимании, «негасимый огонь» символизирует Бога, «образ женщины» и «другая сторона жизни» означают подсознание. Огонь действительно часто выступает символом Бога, но он нередко символизирует также любовь и чувственность. Фрейд, пожалуй, истолковал бы это сновидение не как выражение некой философской идеи, а как осуществление детских инцестуальных желаний. Юнг с тем же догматизмом полностью игнорирует этот аспект и говорит только о религиозных символах. И та и другая направленность интерпретации, по-моему, в равной степени ошибочны. Для пациента Юнга в самом деле значимы религиозные и философские проблемы, он не отделяет значимость философского аспекта от стремления к любви. Напротив, он утверждает, что они должны быть неотделимы друг от друга, и критикует церковь за ее концепцию греха.

V

История толкования снов

Итак, мы рассмотрели три подхода к пониманию снов. Первый, которого придерживается Фрейд, состоит в том, что всякое сновидение рассматривается как выражение иррационального и асоциального в человеке. Второй – подход Юнга, который предполагает, что сновидение – это проявление подсознательного разума, выходящего за пределы индивидуума. В основе третьего подхода – представление о том, что в снах отражаются любые проявления деятельности мозга: как иррациональные устремления, так и интеллектуальное и нравственное начала, как худшее, так и лучшее из того, что в нас есть.

Несомненно, эти три концепции появились не сегодня. Краткий обзор истории толкования сновидений покажет нам, что в современной научной полемике вокруг смысла снов заключена дискуссия, продолжающаяся уже по меньшей мере три тысячи лет.

1. Ранний, не-психологический подход к толкованию снов

История толкования снов начинается с попыток понять их смысл, понять, что в действительности происходит с душой, лишенной телесной оболочки, понять голоса духов и призраков. При этом сновидения не рассматривались как психологическое явление.

Так, ашанти считают, что, если человеку снится, что он имел половое сношение с чужой женой, то он заслуживает наказания, как за обычное прелюбодеяние, потому что прелюбодеяние совершили души мужчины и женщины[30]. Папуасы Киваи, живущие в Британской Новой Гвинее[31], верят, что, если душа спящего человека попадет в руки колдуна, то этот человек уже никогда не проснется[32]. Еще одно проявление веры в реальность событий, происходящих во сне, – представление о том, что дух умершего человека является в сновидениях, чтобы о чем-то предупредить, от чего-то предостеречь или передать какое-то иное сообщение. Например, индейцам племени Мохаве и Юма особый страх внушает появление во сне недавно умерших родственников[33]. У некоторых первобытных племен встречается и другое представление о смысле сновидений, близкое к тому, которое распространено в развитых цивилизациях Востока. Согласно этому представлению, сновидение истолковывается в определенном религиозном и этическом контексте. Каждый символ имеет определенное значение, и истолкование сновидений заключается в расшифровке этих значений. Пример такого истолкования приводит Джексон Линкольн в исследовании об индейцах племени Навахо[34].

Сновидение. Снилось мне огромное яйцо с твердой каменной скорлупой. Я разбил его, и оттуда вылетел орленок, но величиной он был со взрослую птицу. Это было в доме, и орленок летал из угла в угол, пытаясь выбраться наружу, но выбраться не мог, потому что окно было закрыто.

Интерпретация. Орел представляет собой птицу, одного из трех высших духов, составляющих триаду: ветер – молния – птицы. Все эти духи живут на вершине горы Сан-Франциско. Если их рассердить, они могут за это наслать ужасные разрушения, но они могут быть и добрыми. Орленок не может вылететь на волю, потому что ты, должно быть, чем-то разгневал дух-птицу, может быть, наступил на птичье гнездо, а может, что-то дурное сделал твой отец.

Толкование сновидений в древних восточных