Махатма Ганди. А. Горев.
Глава первая.
ВЕЛИКАЯ ДУША.
Люди называют его Махатма – Великая душа. Ему это не нравится: он не любит громких слов и не считает себя ни великим мыслителем, ни ученым, ни вождем. Он резко протестует, когда имя Махатма вызывает в умах простых индийцев представление о нем как о посланце божьем, как о святом, который будто бы способен творить чудеса и один в состоянии взять на себя заботу об освобождении Индии.
Вокруг его худого тела кусок домотканой материи – кхади, сандалии на босу ногу, в руках посох – и все. Спокойные, как глубокие воды, глаза, всегда горящие светом внутренней силы; беззубая, открытая улыбка ребенка на безмятежном ласковом лице; большие внимательно слушающие собеседника уши.
В общении прост и застенчив, никакой позы. Начисто лишен себялюбия, зависти, заносчивости, приспособленчества, хитрости. Удивительно доверчив и бескорыстен. Никогда не скажет неправды, даже если бы это стоило ему жизни. Не любит оставаться подолгу на одном месте, постоянно разъезжает по стране. Всю Индию исходил пешком, и ее народа лучше его никто не знает. С каждым индийцем беседует на его родном языке – на хинди, урду, тамили, гуджарати, телугу, бенгали; с англичанами – на совершенном английском.
Спит на полу или топчане и очень мало, работает же непрестанно. В доме никаких лишних вещей, украшений, мебели – только самое необходимое. Уметь обходиться
тем, чем довольствуется бедный труженик, стало его неизменным правилом. Ест вегетарианскую пищу, не употребляет молока и яиц, не пьет никаких горячительных и возбуждающих напитков, включая чай. Естественно, не курит. Слуг не имеет. Сам готовит пищу, моет за собой посуду и полностью обслуживает себя. Ожидает того же от близких, но свою волю им не навязывает.
Открыто признает свои ошибки и заблуждения, не стремится к ораторскому успеху, к популярности, не принимает никаких почетных титулов, званий и не претендует на высокие государственные посты, отклоняет любые подношения. Постоянное самоограничение страстей и желаний – образ его мыслей и уклад жизни.
Совсем не похож на сильных мира сего. И все-таки он великий и сильный человек. Ему послушны миллионы. О нем говорит весь мир. Он на редкость прозорливый и тонкий политик с обостренной интуицией, с умением видеть невидимое, достигать компромисса в бескомпромиссной борьбе, уступать противнику, сохранив в чистоте принципы, отдалить цель во имя честных и справедливых средств ее достижения. Он испытывает отвращение как к насилию, так и к бессилию.
Надменный велеречивый премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль называет его «полуголым факиром», а великий сын Индии Джавахарлал Неру заявляет, что тот, кто оскорбляет Махатму Ганди, не понимает индийский народ и оскорбляет саму Индию.
«…В этом маленьком, физически слабом человеке, – писал Неру, – было что-то твердое, как сталь, несокрушимое, как скала, что-то такое, с чем не могла совладать никакая физическая сила, как бы велика она ни была… Он обладал каким-то царственным величием, внушавшим окружающим невольное почтение… Он говорил всегда просто и по существу, без лишних слов. На слушателей действовала абсолютная искренность этого человека, сама его личность; казалось, в ней сокрыты неисчерпаемые источники внутренней силы… Обретя внутренний мир, он излучал его на окружающих и шел по извилистым путям жизни неустрашимо, твердым шагом».
Гандиджи* мыслит масштабом мира и при том не говорит ничего такого, что не было бы понятно и ребенку.
Он – за ненасилие, против кровопролития и войны, но предпочтет смерть положению раба. Презирает трусость. «Я твердо убежден, – говорил он, – что если бы оставался лишь один выбор – между трусостью и насилием, я рекомендовал бы насилие… Я скорее предпочел бы, чтобы Индия прибегла к оружию для защиты своей чести, нежели чтобы она из-за своей трусости оказалась или осталась беспомощной жертвой своего собственного бесчестия…» Он убежден, что сила порождается не физической, в том числе вооруженной, мощью, а несокрушимой волей, проявляющейся в ненасилии – ахимсе.
В международных делах он стремится к тому, чтобы законы общечеловеческой морали и справедливости, которыми должны руководствоваться в своих взаимоотношениях простые люди, стали и непреложными законами в отношениях между народами.
У Махатмы Ганди этический подход к жизни во всем, не исключая и ее международной сферы. В его бесконечной любви к Индии нет слепого эгоистического национализма. Он ставит интересы международного сообщества выше национальных. «Национализм в моем понимании, – провозглашал он, – означает, что моя страна должна обрести свободу, что, если нужно, вся моя страна должна умереть, чтобы человечество могло жить…» Его национализм (читай – патриотизм) включает благо всего человечества, и его служение Индии равнозначно служению всем людям Земли. Он мечтает, пусть в далеком будущем, увидеть на нашей планете не отчужденные, конфликтующие и воюющие между собой государства, а мировую федерацию дружественных и тесно сотрудничающих между собой стран и народов. Целью государств мира, считает он, должна стать не изолированная независимость, а добровольная и благотворная взаимозависимость, их дружественное и тесное сотрудничество во имя всей цивилизации, многократно обогащенной национальными культурами разных народов Земли.
Подходила к концу вторая мировая война. «Каким окажется послевоенный мир? Какой будет для Индии обещанная английским правительством свобода?» – думали индийские патриоты. В грядущую победу внесли свой вклад все честные люди Земли, антифашисты всех пяти континентов. Свой заметный вклад в общую победу внесла и Индия, свыше двух миллионов солдат которой в составе британских войск принимало участие в боях против стран гитлеровской «оси», и главным образом против милитаристской Японии. Под громовое русское «ура», прокатившееся от Москвы до стен рейхстага, была повержена фашистская Германия. Человечество выздоравливало от «коричневой чумы». Теперь, в конце войны, оно уже стало другим, чем было прежде.
В Европе война закончилась. Берлин дымился в руинах. Советские войска, сломив сопротивление гитлеровских фанатиков, спасли от разрушений известный своими историческими памятниками и картинными галереями Потсдам – небольшой городок близ Берлина. Здесь, в одном из зданий дворцово-паркового ансамбля, служившем в свое время резиденцией бранденбургских курфюрстов, а затем прусских королей, – Цецилиенхофе собрались руководители союзных государств, чтобы выработать программу справедливого и прочного мира.
12 марта 1945 г. президента Ф. Рузвельта не стало, и в Потсдам прибыл новый президент США – Г. Трумэн. Всем своим обликом: накрахмаленной сорочкой, галстуком «бабочкой», модным штатским костюмом с платочком в нагрудном кармане – он резко отличался от руководителей двух других союзных держав: И. В. Сталина и У. Черчилля. Сталин был одет в свободного покроя китель со звездой Героя Советского Союза, Черчилль – в помятый военный френч с широким рядом орденских планок.
Трумэн, знакомясь с главой Советского правительства, сказал, что он, как и президент Рузвельт, «хочет быть другом генералиссимуса», но, не выдержав его холодного, стального взгляда, отвернулся и совсем некстати добавил, что «он не дипломат и любит говорить прямо». Сталин, разумеется, понял подлинный смысл его слов. Ему было известно, как Трумэн, еще будучи сенатором, отбросив химеру политической совести, с цинизмом призывал: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше».
Трумэн сразу же заговорил о том, что дела у союзников в войне против Японии не таковы, чтобы требовалась активная помощь Англии, но США тем не менее ожидают помощи от СССР. «Советский Союз будет готов вступить в действие к середине августа. Он сдержит свое слово», – твердо сказал Сталин. Последняя фраза прозвучала так, что все догадались о непроизнесенной другой: «Советский Союз сдержит слово в отличие от западных союзников, затянувших открытие второго фронта в Европе до самого последнего момента, когда, собственно, победа над фашистской Германией была уже предрешена».
Трумэн ничуть не сомневался в заявлении Сталина. Американский президент перед отъездом в Потсдам познакомился со специально подготовленной для него государственным департаментом подробной характеристикой советского руководителя. Сталин ради достижения цели не останавливается ни перед какими жертвами. Людские потери для него не препятствие на пути осуществления стратегического замысла, тем более, если затрагивается его полководческий престиж. Подлинные политические гарантии вступления СССР в войну против Японии для Трумэна значили меньше, чем личные обещания «стального вождя», на которые он в данном случае и рассчитывал.
В Потсдаме Трумэн получил срочную депешу об успешном испытании в США атомной бомбы, и президент уже тешил себя мыслью, как он ущемит болезненное самолюбие генералиссимуса, сообщив ему об этой новости.
Однако чем неотвратимее становилась победа союзнических держав над государствами-агрессорами, тем больше беспокойства проявлялось в Вашингтоне и Лондоне. Парадокс? Ничуть. Для беспокойства в этих столицах причин было более чем достаточно. Военно-промышленные корпорации в США и Англии получали баснословные прибыли на военных поставках, и они не собирались терять свои доходы с наступлением победы. Министерские портфели в правительствах этих двух стран по большей части перешли в руки непосредственных представителей военного бизнеса, которые не могли, да их хозяева и не позволили бы им, замедлить вращение уже раскрученного маховика военного производства. Грядущая победа вызывала у империалистических группировок Англии и США ужас при одной мысли о возможности утраты своей власти в колониях, а значит и потери источников сырья, рынков сбыта дешевой рабочей силы.
Черчилль – глыба гранита, из которого, пожалуй, вырублены и сами колонны банковских зданий в лондонском Сити, проливая после традиционной бутылки коньяка настоящие слезы, воскликнул: «Какая это будет победа, если она обернется такой катастрофой, как потеря Индии!» Тогдашний министр иностранных дел Великобритании Антони Иден, желая смягчить трагизм Черчилля, патетично заявил в английском парламенте, что «Италия потеряла навсегда свои колонии» и что они теперь «законно» будут присоединены к Британской империи.
– Если Италия потеряла, то кто их нашел? – спросил Сталин на потсдамской встрече.
Этот вопрос вызвал злорадный смех Трумэна. А Черчилль, не уловив горькой иронии в нем, но почувствовав недоброе в веселой реакции Трумэна, стал тут же обосновывать «права» Англии. «Постоянными усилиями, большими потерями и исключительными победами, – сказал он, – британская армия одна завоевала эти колонии» (итальянские – Сомали, Эритрею, Киренаику и Триполи.– Авт.). Кстати, Черчилль забыл упомянуть, что воевали там по большей части индийские солдаты, родина которых тоже не была свободной.
— Все? – с явной насмешкой спросил Трумэн.
— А Берлин взяла Красная Армия, – под общий смех бросил реплику Сталин.
Было ясно, что если Англия старалась сохранить свою огромную колониальную империю, и прежде всего Индию, а также прибрать к рукам бывшие итальянские колонии, то администрация Трумэна и разбогатевшие на войне американские монополии были одержимы манией мирового лидерства. Мечтая о переделе колониального мира, США настаивали на установлении международной (понимай – американской) опеки над огромными территориями в Азии, Африке, над многочисленными
