благотворная среда для порождения неисчислимых ошибок и бедствий в жизни общества. В этом он усматривает порок всех религий, учений и теорий, функционирования буржуазных партий и правительств. В этом, по Ганди, заложена первопричина разложения общества и раздвоения личности.
Поэтому-то Ганди упорно ищет ту формулу душевного состояния индивидуума и общества в целом, которая бы гармонично слила воедино веру с поступками, образ мысли с действиями, декларации правительств с политической практикой, конституции государств с реальной жизнью людей и деятельностью властей. Одним словом, он ищет правду, закон которой проявляется в истинном гуманизме и всеобщей любви к человеку.
Выйдя из заключения, Ганди снова едет в Англию, где находится с июля по ноябрь 1909 года. Уже прибывшие сюда Бота и Смэтс ведут с английским правительством активные переговоры о создании единого государства на юге Африки – Южно-Африканского Союза.
Ганди понимал, что создание такого государства может лишь укрепить позиции расистов и увековечить господство европейцев в Африке. Он пытается помешать миссии Бота – Смэтса. Наносит визиты английским министрам, стремится склонить на свою сторону членов парламента, редакторов газет, создать благожелательное для индийцев общественное мнение в Англии. Но, конечно же, дипломатические возможности Бота и Смэтса в Лондоне несравненно превосходят все усилия, предпринимаемые Ганди. Английским колонизаторам, правда, небезынтересно выслушать исповедь индийского лидера о настроении масс и узнать о его политических намерениях. Они на словах не прочь посочувствовать ему и даже что-нибудь неопределенное пообещать: ну, скажем, попробовать убедить Бота и Смэтса в большей мере считаться с интересами индийцев. В итоге же всех бесед Ганди английский министр колоний лорд Крю письменно уведомил его, что «м-р Смэтс посчитал невозможным принять требования азиатов о том, чтобы они были уравнены с европейцами в эмиграционных и других правах».
Л. Фишер, американский биограф Ганди, в связи с этим отмечал, что для «воинствующего барристера», ставшего перед фактом своего поражения на дипломатических переговорах в Лондоне, ничего не оставалось делать, кроме как планировать дальнейшее расширение кампании гражданского неповиновения в Южной Африке.
Во время этой поездки в Англию Мохандас Ганди сближается с местной индийской общиной. Дни и ночи ведет он здесь дискуссии о судьбах Индии, о путях борьбы за ее национальную свободу. Он пишет письмо лорду Амфиллу, бывшему губернатору Мадраса, в котором говорит о том, как глубоко укоренилась среди индийцев ненависть) к британским правителям, и о том, что призывы к насильственному свержению их власти становятся все более угрожающими и популярными в Индии. «Видимо, англичанами, – сокрушается Ганди, – завладел демон коммерческого эгоизма. Зло заключено не в людях, а в самой системе. Индия эксплуатируется в интересах иностранного капитала…» Такой власти, по мнению Ганди, народ должен оказать ненасильственное сопротивление с целью установления желаемой им новой системы правления. Эти мысли Ганди разрабатывает в работе «Хинд сварадж» («Самоуправление Индии»), в которой впервые систематически излагает свои социально-политические воззрения.
Ганди заявляет, что патриотизм для него означает благоденствие всего народа. Он горько упрекает английских и своих, индийских, капиталистов в том, что «рабочие бомбейских фабрик превращены в рабов». Именно Ганди одним из первых лидеров национально-освободительного движения того времени сумел прозорливо увидеть в развивающейся национальной буржуазии «троянского коня» в условиях Индии. «Непохоже, чтобы те, кто обогащается m счет фабрик, оказались лучше, чем другие богачи. Глупо полагать, что индийский Рокфеллер будет лучше американского Рокфеллера», – писал Ганди в книге «Хинд сварадж».
Книга Ганди – по-толстовски страстная, но и столь же утопичная проповедь отказа от современной цивилизации и от насилия против государственного насилия. Английские колонизаторы запрещают распространение книги. Вместе с обстоятельным письмом автор направляет свою книгу в Ясную Поляну Толстому. Толстой, называя Ганди другом и братом, 8 мая 1910 г. отвечает ему: «Я прочел вашу книгу с большим интересом, так как я думаю, что вопрос, который вы в ней обсуждаете – пассивное сопротивление – вопрос величайшей важности не только для Индии, но и для всего человечества».
Вернувшись в Южную Африку, Ганди вместе со своими сподвижниками организует недалеко от Йоханнесбурга трудовую общину по типу общины в Фениксе под Дурбаном и называет ее именем Толстого. «Ферма Толстого представляла семью, – впоследствии вспоминал Ганди, – в которой я был вместо отца и в меру своих сил нес ответственность за обучение молодежи». Всю работу на ферме выполняли сами ее обитатели. Они шили для себя одежду и обувь, обрабатывали землю, готовили пищу, убирали нечистоты. Слуг не было, разделения по профессиям тоже не было. Ганди установил на ферме правило – не требовать ни от кого того, чего не делаешь сам.
Здесь же, на ферме Толстого, Ганди обдумывал план проведения кампании гражданского неповиновения южноафриканским властям.
Толстой прислал ему письмо от 7 сентября 1910 г., в котором писал, что получил газету «Индиан опиньон» и был рад узнать все об участниках гражданского неповиновения. В письме говорилось: «…Ваша деятельность в Трансваале, как нам кажется, на краю света, есть дело самое центральное, самое важное из всех дел, какие делаются теперь в мире и участие в котором неизбежно примут не только народы христианского мира, но всякого мира».
Граф Толстой – антихрист в глазах официальной церкви, но пророк божий в умах российских крестьян, открывал перед Мохандасом Ганди свои несмиренные, «крамольные» мысли: «…В признании христианства, хотя бы и в той извращенной форме, в которой оно исповедуется среди христианских народов, и в признании вместе с этим необходимости войск и вооружения для убийства в самых огромных размерах на войнах заключается такое явное, вопиющее противоречие, что оно неизбежно должно рано или поздно, вероятно очень рано, обнаружиться и уничтожить или признание христианской религии, которая необходима для поддержания власти, или существование войска и всякого поддерживаемого им насилия, которое для власти не менее необходимо».
Так в начале XX века, в преддверии первой мировой войны, два мыслителя – Толстой и Ганди, – по-своему выражавших протест против подавления и обмана меньшинством господствующих классов большинства своих и чужих народов, ненавидя войну, пытались, оценивая, обстановку в мире, повлиять на международные отношения, найти ненасильственные, мирные пути к изменению существовавшего миропорядка, к освобождению закабаленных народов.
Ганди интенсивно готовил проведение сатьяграхи, которая, по его замыслу, должна была охватить все провинции Южно-Африканского Союза, прежде всего Трансвааль» и Наталь. Ни один номер «Индиан опиньон» не выходил без его призывной статьи. Дух воинственного неповиновения Ганди расистским законам гипнотически воздействовал на массы обездоленных, единственным оружием которых была их собственная жизнь, ценой которой они могли; заплатить за право называться людьми.
По совету Ганди горняки Наталя начали забастовку Он снова, уже в который раз, – на скамье подсудимых, В послании рабочим Ганди призывает их бастовать до тех пор, пока они не добьются удовлетворения своих требований. Забастовочное движение с каждым днем ширилось. В нем уже участвовало 20 тысяч горняков. Оно быстро распространялось по городам и провинциям Южной Африки. В мирных протестах принимали участие тысячи индийских женщин. Правительство применило против бастующих оружие – несколько горняков были расстреляны на месте. Тюрьмы не вмещали заключенных. Горняки, призванные Ганди к решительным действиям, проявили такую организованность и массовый героизм, на которые способен только рабочий класс.
Власти сочли благоразумным освободить Ганди из тюрьмы под залог. Однако волю его невозможно было сломить ни уговорами, ни насилием. 6 ноября 1913 г. он начинает знаменитый мирный поход протеста из Наталя в Трансвааль. Эта акция была новым серьезным вызовом правительству: перемещение индийцев между провинциями было запрещено законом и нарушение его каралось тюремным заключением с последующей депортацией.
Ганди возглавил длинную колонну отчаявшихся людей готовых лучше принять смерть, чем покориться расистским законам. Вначале в походе принимало участие более двух тысяч рабочих, женщины и дети. Но число участников марша росло с каждым днем. Посланные на границу Трансвааля войска и полиция применить оружие не решились. Правительство оказалось в замешательстве, не зная, что предпринять. В течение четырех дней похода Ганди арестовывался три раза, и каждый раз власти, опасаясь еще больших волнений, отпускали его.
В поддержку Ганди выступили прогрессивные деятели Европы и Америки, и среди них такие корифеи, как Бернард Шою, Альберт Эйнштейн, Бертран Рассел, Ромен Роллан. Мировое общественное мнение было на стороне Ганди и его движения. Массовая кампания героического неповиновения в Южной Африке неожиданно приобрела международное значение. События в Африке будили сознание индийского народа-великана. Забеспокоился Лондон. Английское правительство не хотело, чтобы дух неповиновения властям распространился на саму Индию и другие британские колонии. В Лондоне понимали, что в канун готовящейся большой войны надо было во что бы то ни стало умиротворить «непротивленцев», успокоить свои тылы.
Да и само южноафриканское правительство начало сомневаться в эффективности своих действий: нельзя же было без конца держать в тюрьмах тысячи индийцев. Шахтовладельцы тоже не хотели терпеть убытки от непрекращающихся забастовок горняков.
Тогда заработали правительственные телеграфы между Англией, Индией и Южно-Африканским Союзом, полетели в эфир шифрованные телеграммы. Как всегда, за телеграммами начался обмен делегациями, полномочными представителями; проводились переговоры, консультации – в ход были пущены тайные и официальные каналы. Правительство в Лондоне вынуждено было принять неприятное для себя решение. На Бота и Смэтса было оказано давление с тем, чтобы склонить их к компромиссу с М. Ганди.
Смэтс включил в состав правительственной комиссии Для ведения переговоров с Ганди отъявленных расистов. Однако индийский лидер был уже не тем, каким его знал Смэтс в 1908 году, когда ему удалось без труда его обмануть. Нет, Ганди по-прежнему оставался правдивым и доброжелательным. Только к этим неизменным его качества прибавился опыт политической борьбы, и – что сам главное – теперь за ним стояла внушительная армия мирных, но стойких бойцов: мощная сила, обеспечивавшая успех переговоров.
Незадолго до начала переговоров Ганди был освобожден из заключения и, обращаясь к собравшимся на митинг индийцам в Дурбане, спросил, готовы ли они пойти под пули, но отстоять правое дело, готовы ли они разделить участь тех соотечественников, которые уже отдали свои жизни. И в ответ он услышал многократно повторенное тысячеголосое – «Да, да, да!» Опираясь на эту решимость людей, Ганди мог спокойно приступать к переговорам со Смэтсом. Сначала Ганди попросил вывести из состава правительственной комиссии расистов, известных своей жестокой расправой с индийцами. Смэтс уступил.
Переговоры продолжались четыре недели. Ганди ведет дело уверенно и достойно, отвергая неприемлемые или двусмысленно сформулированные статьи будущего соглашения. На него не действуют ни блеск генеральских орденов, ни пышный ритуал, ни изысканные речи высокопоставленных персон. Он – дипломат от народа, а потому одет, как одеваются простые люди, и говорит, как они говорят коротко, бесхитростно, мудро, не скрывая правды.
30 июня 1914 г. между Ганди и
