никогда не имел хождения в этой стране. Английские власти распространяют слухи о каком-то сговоре русских большевиков с афганским королем и их совместных планах нападения на Индию. Лорд Челмсфорд даже обращается к лидерам Индийского национального конгресса с призывом прекратить в связи с этим всякие антиправительственные выступления и оказать ему помощь в борьбе против «большевистской угрозы», будто бы нависшей над страной. Ганди, однако, не позволил вовлечь себя и руководимый им Индийский национальный конгресс в разжигавшуюся колонизаторами антисоветскую кампанию и выразил восхищение идеалами свободы, равенства, справедливости и прогресса, во имя которых трудящиеся России свергли самодержавие. Он понимал, что Октябрьская революция была осуществлена трудящимися в их собственных интересах, и недвусмысленно публично заявил: «Я ничего не имею против русских, которые сделали великие дела ради пролетариата».
Ганди резко отвергает призыв вице-короля. «Я никогда не верил в большевистскую угрозу, – говорит он. – Да к тому же, почему какое-либо правительство Индии должно бояться русской большевистской или какой бы то ни было другой опасности?»
Война отнимала у людей все: хлеб, жилье, счастье, саму жизнь. Воюющие страны являли собой мрачную картину. Процветавшие до войны мирные отрасли промышленности, сельское хозяйство теперь зачахли и не могли удовлетворить даже самых насущных потребностей населения. Англия, экономический потенциал которой обильно пополнялся за счет огромной колониальной периферии, и та в конце войны ослабла, истощилась материально и духовно. Война требовала новых солдат, сырья, продовольствия. Получая военные займы от США, Англия, чтобы выплачивать проценты по ним, ужесточала эксплуатацию Индии.
В этих условиях английское правительство решило созвать в апреле 1918 года в Дели «военную конференцию», пригласить на нее индийских национальных лидеров и, заручившись их поддержкой, осуществить в Индии мобилизацию материальных средств и людских ресурсов для «победоносного» завершения войны.
Вице-король Челмсфорд попросил Ганди принять участие в этой конференции. Сопричастность Ганди к конференции, по замыслу вице-короля, во многом могла способствовать успеху ее работы. Теплые личные отношения, установившиеся у него с Ганди, позволяли рассчитывать на его поддержку. Челмсфорд, однако, не все учел. Заполучить согласие Махатмы на участие в «военной конференции» оказалось делом непростым. Для наместника английской короны, привыкшего к беспрекословному подчинению, получить отказ от Ганди было более чем оскорбительным. Нежелание участвовать в конференции он мотивировал тем, что на нее не были приглашены видные политические деятели Индии Тилак, Безант и братья Али.
Что касается братьев Мухаммеда и Шауката Али, то о них следует сказать особо. Именно здесь Челмсфорд просчитался, замышляя противопоставить авторитет Ганди популярным мусульманским лидерам страны и тем самым разъединить национально-освободительное движение, вбить клин между индусами и мусульманами. Братья Али возглавили «халифатское движение» в Индии – в поддержку халифа, верховного религиозного главы мусульман, титул которого тогда носил турецкий султан. Индийские мусульмане активно выступили против раздела Турции, за сохранение ее политической самостоятельности. Возникшее на религиозной основе халифатское движение вскоре приняло антианглийский, антиимпериалистический характер.
Являясь наряду с М. А. Джинной основателями крупной политической партии Индии – Мусульманской лиги, братья Али открыто призывали соотечественников к изгнанию колонизаторов из Индии. В результате оба оказались в тюрьме. Но еще до их ареста Ганди успел познакомиться с ними и считал братьев настоящими патриотами; вел с ними переписку, добивался их освобождения.
В вопросе о необходимости укрепления индусско-мусульманского единства Ганди проявляет беспримерное политическое чутье, чувство гражданской ответственности, смелость и мудрость. Он говорит, что разобщенность, тем более религиозная вражда между индусами и мусульманами – на руку колонизаторам. Именно в этом вопросе принципу ненасилия, предсказывает он, суждено подвергнуться серьезному испытанию. Поэтому Ганди, правоверный индус, делает все, для того чтобы «постичь дух мусульманства», установить с исламскими руководителями искренние дружественные отношения, поддержать справедливые требования угнетенных мусульман. Левацки настроенные конгрессисты усматривают в поддержке Ганди халифатского движения реакционный религиозно-реформаторский смысл, а крайне правые – измену индуизму в угоду единству с мусульманами.
Махатма Ганди отправляется в Дели с твердым намерением встретиться с вице-королем и выступить в защиту требований мусульман. Он пишет Челмсфорду письмо, и тот сразу же дает ему аудиенцию. Вице-король буквально уговаривает Ганди не отказываться от участия в конференции и заверяет его, что английское правительство с пониманием относится к халифатскому движению и не намерено унижать религиозное достоинство мусульманского населения.
На пути участия Ганди в конференции возникает еще одно препятствие: в революционной России опубликованы тайные договоры самодержавия со странами Антанты, затрагивающие судьбы Турции, и в английскую прессу просачиваются сообщения относительно секретных соглашений между Англией и другими империалистическими державами. Ганди просит вице-короля разъяснить ему, насколько эти сведения соответствуют действительности. Но разве лорд Челмсфорд мог дать честный ответ? «Этот старый мир, – писал В. И. Ленин, – имеет свою старую дипломатию, которая не может поверить, что можно говорить прямо и открыто»*.
Вице-король, устремив взор мимо собеседника в пространство зала, с притворным откровением заговорил:
– Вы, я полагаю, не думаете, что вице-король Индии в курсе всего, что предпринимает британский кабинет министров?.. Я сам читал в английских газетах о тайных договорах. Смею вас уверить, что знаю не более того, что сообщалось в газетах. Вы же, конечно, имеете представление об «утках», которых так много появляется в печати. Неужели, лишь основываясь на газетной заметке, вы откажетесь помочь империи в такой критический момент? По окончании войны можете предъявить какие угодно моральные требования и бросить нам любой вызов, но, пожалуйста, после войны, а не теперь.
Просьба эта не была для Ганди новой. Он слышал об этом аргументе и раньше. Политически, однако, было очень важно предать гласности джентльменскую договоренность с вице-королем, обнародовать обещания английского правительства. «Я понимал, – вспоминал позднее Ганди, – что… обязан был объяснить, как и почему я принял участие в конференции, и четко изложить, чего народ ждет от правительства». Ганди спрашивает согласие лорда Челмсфорда на опубликование своего открытого письма к нему: на этих условиях он будет присутствовать на конференции. Вице-королю приходится согласиться: иначе конференция не выполнит своего назначения.
На конференции Ганди вместо ожидаемой речи произнес всего одну фразу о том, что он с полной ответственностью просит поддержать резолюцию о вербовке новых рекрутов. Причем произнес он эту фразу не на английском, а на хиндустани, что вызвало недовольство представителей английских властей и восторженные поздравления индийцев, поскольку это был первый случай, когда индиец говорил на подобных форумах в присутствии вице-короля на языке своего народа. «Какая трагедия для страны, – возмущается в ответ Ганди, – что ее язык объявлен «табу» на заседаниях, происходящих в этой же стране, в работе, имеющей непосредственное отношение к этой стране, и что речь, произнесенная на хиндустани случайным лицом вроде меня, может даже вызвать поздравления!.. До какого положения мы низведены!»
Открытое письмо вице-королю Ганди публикует без промедления. Вот выдержки из этого документа:
«Как Вам известно, после долгих размышлений я вынужден был сообщить Вашему Превосходительству, что не смогу участвовать в работе конференции… Однако после аудиенции, которой Вы меня удостоили, я решил принять участие в ней, хотя бы из глубокого уважения к Вам. Одной и, пожалуй, основной причиной моего отказа от участия в конференции было то, что Локаманья Тилак, Энни Безант и братья Али, которых я считаю одними из наиболее влиятельных руководителей общественного мнения, не были приглашены на конференцию. Я по-прежнему считаю, что это было грубейшей ошибкой… Осмелюсь заметить, никакое правительство не может позволить себе игнорировать таких лидеров, которые представляют широкие народные массы, как в данном случае, даже если их взгляды будут совершенно иными».
Далее Ганди пишет, что индийцы посчитали своим долгом в час опасности оказать поддержку империи и что исполнение этого долга породило их право требовать предоставления Индии статуса доминиона в кратчайший срок. «Мы должны понять, – подчеркивает он в письме, – что, служа делу спасения империи, тем самым обеспечиваем себе самоуправление». Касаясь намерений метрополии и далее пополнять свой военный бюджет за счет Индии, Ганди отмечает: «Мои откровенные беседы с крестьянами убедили меня, что Индия уже дала в имперскую казну больше, чем могла».
«И еще одно, о чем я не хочу умолчать, – пишет Ганди лорду Челмсфорду. – Вы обратились к нам с призывом забыть о внутренних раздорах. Если это обращение предполагает нашу терпимость в отношении тирании и злоупотреблений чиновников, то здесь я бессилен. Всеми силами я буду оказывать активное противодействие организованной тирании… В Чампаране своим противодействием вековой тирании я показал, что есть пределы и британской власти. В Кхеде крестьяне, проклинавшие правительство, теперь понимают, что они, а не правительство, являются силой тогда, когда они готовы страдать во имя справедливости. Говоря себе, что правительство должно быть правительством для народа, население допускает организованное и почтительное неповиновение там, где имеет место несправедливость. Поэтому моя деятельность в Чампаране и Кхеде – это мой непосредственный, определенный и особый вклад в войну».
Махатма Ганди неразрывно связывает состояние внутриполитической обстановки в Индии с внешней политикой Англии. «И наконец мне хотелось бы, – заключает он свое письмо, – чтобы Вы попросили министров Его Величества дать твердую гарантию в отношении мусульманских государств. Я уверен, что Вы знаете, как глубоко заинтересован в этом каждый мусульманин. И хотя я индус, я не могу относиться безразлично к их делу. Их горести должны стать нашими горестями. Безопасность империи коренится в честном уважении и справедливом удовлетворении требований Индии – предоставить ей самоуправление…»
Итак, лорду Челмсфорду не удалось ни в малейшей степени использовать авторитет Ганди для достижения политических целей. Лондон был явно раздражен «либерализмом» Челмсфорда, который, как все считали, потерпел крупную неудачу в открытом состязании, навязанном ему Махатмой Ганди.
Глава четвертая
БОРЮЩАЯСЯ ИНДИЯ НАЗЫВАЕТ СВОЕГО ВОЖДЯ
Первая мировая война с ее неисчислимыми жертвами и разрушениями окончательно убеждает Махатму Ганди в «сатанинской» природе капиталистической цивилизации, господствующей на Западе. Все законы нравственности были попраны победителями. За всеми преступлениями стояла цель голой наживы, обогащения одних за счет других. «Европа, – восклицает Ганди, – не может быть, названа христианской. Она поклоняется мамоне». Но тем больше он верит в ненасилие как в единственное универсальное средство против всякого зла – внешнего внутреннего, массового и индивидуального. «Те, кто открыл закон ненасилия в море насилия, были несравненно гениальнее Ньютона. Они были и более великими воинами, нежели Веллингтон, – возражал Ганди одному из английских генералов, хваставшемуся несокрушимой мощью Британской империи и мировой славой ее оружия. – Зная, как пользоваться оружием, владея им, они поняли его бесполезность и учили измученный мир тому, что его спасение – в отказе от насилия».
— Ненасилие – это смирение, апатия к борьбе, трусость, это отвратительно походит на добровольный приход обреченных животных на скотобойню, – полемизируют
