шла о необходимости подъема сознания трудящихся масс.
Но даже эта, весьма умеренная программа антиколониального «бунта» будоражила умы некоторых представителей либеральной элиты страны. Они не хотели быть втянутыми в прямые действия, разрушать устои мира, с которыми они свыклись, и желали бы только «совершенствовать» его добродетельной активностью совместно и в сотрудничестве с англичанами и со всеми благоразумными сильными мира сего. Они, либеральные мыслители, избранные личности, стоящие в стороне от возмущенной и «безумствующей» толпы, не желают оказаться в ее гуще, боятся быть раздавленной ею. Их пугают беспорядки, чинимые «чернью»; они предпочитают мечтать о лучшем будущем, к которому прогресс должен привести Индию, как он привел к нему еще раньше «просвещенные» страны Европы. В глазах этих людей Ганди выглядел «безответственным подстрекателем и бунтарем». Забыв о своей прежней «ошибке величиной с Гималаи», роптали они, он снова взывает к неповиновению и творит бурю, в которой погибнет внутренний мир в стране.
Даже индийские патриоты, особенно из числа творческой интеллигенции, верящей в прогресс человечества и вдохновляемой идеалами революционной России, и те далеко не все поняли характер предложенной Ганди кампании несотрудничества с англичанами, в частности, отрицание им западной цивилизации, призывы вернуться к древним ремеслам, восстановить былую самобытность индийской культуры и национальных традиций.
Восстал против Ганди и его великий соотечественник Рабиндранат Тагор, в патриотизме которого не мог усомниться никто. Он не раз выступал с протестами против действий колонизаторов. Как и Ганди, Тагор, возмущенный амритсарским расстрелом, публично отказался от дарованного ему английской короной рыцарского звания. Но одно дело политика, другое – мировые духовные связи людей, рассуждал Тагор. Его широкая образованность, уходящая корнями не только в многовековые могучие слои индийской культуры, но и в культуру Запада, делала для него невозможным отречение от достижений мировой мысли. Тагор верил в то, что полное развитие личности человека может быть осуществлено лишь в великой гармонии всех народов. Его, как просветителя, пугает несотрудничество, распространяемое даже на бойкот английских учебных заведений, произведений искусства, современных духовных и материальных ценностей развитых стран Европы.
Тагор, по-прежнему высоко отзываясь о душевных качествах и религиозно-моральных устремлениях Ганди, о его светлой любви к человеку, сокрушался, что ему, Махатме, после смерти Локаманьи Тилака выпал жребий заменить его и войти в большую политику. Он скорбит судьбе Ганди, ставшего по злому року политиком: «Нам необходимо обладать всем тем моральным напряжением, – писал он 7 сентября 1920 г., – которое проявляется в жизни Ганди и которое отличает его от остального мира… То, что столь драгоценное сокровище брошено в утлое судно политики, в бесконечные волны возмущений и взаимных упреков, – великое несчастье для нашей страны, назначение которой в том, чтобы возвращать своим душевным пламенем жизнь мертвым… Расточение наших духовных ценностей в авантюрах, которые, с точки зрения истинной нравственности, дурны, – возмутительно. Преступно претворять моральную силу – в слепую…»
Поэт восхищается светом духовного созидания Махатмы, его заботой о «возвышении души Великой Родины», но он, однако, не воспринимает элемента отрицания и разрушения связей, который, по его мнению, содержит в себе принцип несотрудничества.
И Тагор, и Ганди во вспыхнувшем между ними пламени полемики исходят из философии индуизма. Тагор видит в индуизме только позитивное начало, гармонию всего сущего. Ганди считает, что неприятие зла не менее важно, чем позитивная деятельность, и что отрицание не противоречит индуизму. «Индия забыла, как произносится слово «нет!» Прежде чем сеять – надо корчевать», – говорит в сердцах Ганди.
Тагор – за соединение культур Востока и Запада и поэтому создал у себя в Шантиникетоне «всемирный университет». Он готов учиться у Запада. «Современность принадлежит Западу, – пишет Тагор. – …Мы – Восток, мы должны у него просветиться… Конечно, дурно, что мы давно уже оторваны от свой собственной культуры и что поэтому западная культура стоит у нас не на должном месте… Но говорить, что не следует поддерживать с ней отношения, значит принимать худший вид провинциализма… Задача современности – всемирность. Ни один народ не может ступить шага, отмежевавшись от другого. Или спастись всем вместе, или вместе погибнуть».
Махатма отвергает обвинения Тагора. «Для меня любовь к родине соединена с любовью к человечеству, – утверждает он. – Я патриот оттого, что я человек и человечен. Я не исключение. Желая служить Индии, я не причиню зла ни Англии, ни Германии. Империализму нет места в моей жизни… Патриот уже не патриот, если он равнодушен к человечеству». Ганди не причисляет себя к воинствующим националистам. «Я хочу, – отвечает он Тагору, – чтобы ветер культуры всех стран как можно свободнее веял у моего дома. Но я не хочу, чтобы он сбил меня с ног. Я не хочу жить в домах других людей как незваный гость, как нищий или раб».
Тагор верит в добрые намерения самого Ганди, но он не доверяет огромной массе его последователей – гандистам. Возвратившись в Индию после длительного пребывания в Европе, поэт был потрясен духом воспрянувшего народа. От привычного смирения людей не осталось и следа. Народ, славя своего учителя – Махатму, готов был слепо, по единому его жесту, идти за ним, не рассуждая и не думая о последствиях. Тагору казалось, что учение Ганди умственно поработило людей, сковало их внутреннюю свободу; ему представлялось, что фанатичная сила сметет на своем пути все мосты, связывавшие Индию с остальным миром.
Ганди, однако, и в этом не соглашался с Тагором. Свадеши, по его мнению, – путь к экономической самостоятельности страны, а «несотрудничество не направлено против Запада. Оно идет против материализованной цивилизации и эксплуатации… Индия должна научиться жить, прежде чем научится умирать за человечество».
Цель Ганди – со временем наладить сотрудничество со всеми странами, в том числе и с Англией, но сотрудничество равноправное и взаимовыгодное. Он говорит, что «уйдет с поля битвы, если почувствует ненависть к англичанам». Махатма учит любить тех, против кого борешься, но не мириться с пороками. Противники Ганди, возражая ему, заявляют, что эта формула годится для проповеди в храмах, но она слишком утонченна для крестьянских полей и заводских цехов.
В августе 1921 года в Бомбее Ганди присутствует при сожжении огромных тюков дорогих английских тканей и в ответ на отчаянные заклинания англичан пишет в статье «Этика разрушения» о благотворном «перемещении народного гнева с людей на предметы».
Тагор боится, что постоянное напоминание о несправедливостях, причиненных Индии Европой, лишь отравит народное сознание ядом буйства и тогда уже у самого Ганди не хватит силы, чтобы, использовав свое нравственное превосходство, вести народ «под уздцы». Тагор считал что, как бы ни был велик Ганди, он обладал силой лишь одного человека, а руками одного человека, каким бы огромным влиянием он ни пользовался в стране, Индия не может быть удержана. Поэт согласен, что «золотой кнут» Махатмы в состоянии пробудить народ к правде и добру, но решить величайшую задачу – добиться независимости не под силу и вождю. Вождь должен объединить свои усилия со знанием и опытом всей нации, сотрудничеством миллионов с государственными мужами. Так рассуждал Тагор и некоторые другие представители индийской элиты.
Полемика между Ганди и Тагором вылилась на страницы печати. 1 октября 1921 г. в «Модерн ревью» Тагор помещает статью «Зов истины», в которой обрушивается на вождей за их умственный деспотизм. Но перед тем, как укорить Ганди, поэт адресует ему хвалебную оду.
Вспоминая подъем национально-освободительного движения в Индии 1907-1908 годов, он отмечает, насколько неспособными были тогдашние политические лидеры Индии по сравнению с людьми, говорившими по-английски, насколько книжной была их мечта о свободе. Теперь же «явился Махатма Ганди. Он побывал на пороге множества нищенских хижин в одежде нищего. Он говорил с бедняком на его родном языке. Тут, наконец, была истина, а не книжная цитата. Данное ему имя Махатмы – его истинное имя. Кто еще не почувствовал, что все люди Индии одной с ним крови и плоти?.. Как только истинная любовь встала у дверей Индии, дверь эта широко раскрылась…»
После этих восторженных слов Тагор говорит о крушении своих надежд, о горьком разочаровании тем, что он увидел, вернувшись на родину. «Какая-то внешняя сила двигала каждым, – писал он, – и заставляла всех говорить на один голос и впрягаться в одну повозку. Повсюду я услышал, что и культуру, и разум необходимо запереть, а самим закабалиться в слепом подчинении… Так легко раздавить внутреннюю свободу человека во имя свободы внешней!» Вот о чем сокрушался поэт. Он считал себя свободно мыслящей личностью. Поэт призван воспевать радости жизни, даже если ему приходится петь на развалинах времени; его «внутренняя музыка важнее грома с неба».
Через несколько дней, 13 октября, Ганди поместил в «Янг Индия» ответ Тагору. Он, называя поэта «великим часовым», благодарит его за то, что тот стоит на страже, оберегая Индию от опасностей.
Махатма вовсе не перечит поэту насчет важности свободы выбора для человека. «Слепое подчинение, – соглашается он, – часто унизительней насилия, произведенного кнутом тирана». Ганди тоже обращается к разуму, а не только к чувству. Если страна прибегла к бойкоту иностранных товаров и ручному ткачеству, то не из-за одного отчаяния, но и после долгого размышления, разъясняет он свою позицию. «Тагор говорит о терпении, – пишет он, – однако довольствуется своим пением. Теперь война. Пусть Поэт отложит лиру. Он будет петь позже. Когда дом в огне, каждый хватается за ведро воды… Когда окружающие меня люди умирают с голоду из-за отсутствия пищи, единственно, что мне позволено, это – накормить голодных… Индия – дом в огне… Индия умирает с голоду, ибо она лишена работы, которая ей может дать пищу… С каждым днем Индия становится все обездоленней. Кровь уже почти не струится по ее жилам. Если мы не решимся на что-нибудь, то она погибнет… Кто питается не трудясь – равен ворам…
Голод толкает Индию к прялке… Поэт живет в завтрашнем дне и хотел бы от нас того же. Нашему восхищенному взору он преподносит прекрасную картину птиц, поющих ранним утром хвалебные гимны и порхающих в небе. Птицы эти сыты».
Ганди пишет, что считает невозможным облегчить страдания голодающих услаждением их слуха райским пением. Людям надо дать заработок, чтобы они могли насытиться.
«Но спрашивают: почему же и мне, которому не надо работать, чтобы быть сытым, тоже надо прясть? – задает риторический вопрос Махатма и отвечает:– Потому, что я ем то, что мне не принадлежит. Я живу трудами моих соотечественников. Проследите путь тех денег, что приходят в ваш карман, и вы увидите, что я говорю правду!.. Необходимо прясть! Пусть каждый прядет! Пусть Тагор прядет,
