закона организацию конгрессистских волонтеров. Напряжение руководителя всеиндийской кампании гражданского неповиновения огромно: разыгравшаяся буря людского моря трудно поддается контролю.
17 ноября принц Уэльский с надлежащей для королевской особы помпезностью высадился в Бомбее. Группа высокопоставленных индийцев и бомбейских толстосумов, не подчинившихся призыву Конгресса о бойкоте визита и принявшая участие во встрече принца, была избита разъяренной толпой. Некоторые богатые дома оказались разгромленными.
Ганди поражен. Он спешит в Бомбей, чтобы предотвратить дальнейшее распространение насилия. Выступая перед бомбейцами, он строго предупреждает, что вынужден будет приостановить кампанию несотрудничества, если насилие не прекратится. Слова Ганди действуют на людей: беспорядки в городе стихают, протесты принимают форму мирных шествий и демонстраций. Правительство напугано не столько спонтанным взрывом возмущенной толпы в Бомбее – такое часто бывало и раньше, – сколько единодушием и дисциплинированностью народа, четко следовавшего призывам Ганди и решениям Конгресса на всей территории огромной страны.
Еще совсем недавно разобщенная колонизаторами, а теперь сплоченная в своей единой воле и действии страна грозно противостояла правительству со всеми его тюрьмами, армией и полицией. Власти скоро обнаруживают, что аресты конгрессистских волонтеров – совершенно неэффективная мера: на место арестованных в отряды конгрессистских добровольцев записывались новые тысячи. Аппарат подавления не срабатывал.
Те лидеры ИНК, которые в начале кампании расходились с позицией Ганди, в этот критический для нации момент объединились с ним, беспрекословно проводя в жизнь его политические установки. Дешбандху Дас, один из видных конгрессистов, обратился к населению Бенгалии с горячим призывом: «Я чувствую наручники, сковывающие мои руки, и тяжесть железных кандалов на моем теле. Я испытываю страдания заключенного. Вся Индия – это огромная тюрьма. Работа Конгресса должна продолжаться. Какое имеет значение, жив я или мертв?»
Калькутта, Аллахабад – везде, куда бы ни привозили принца Уэльского, города словно вымирали. Вместо демонстрации своей лояльности к британской короне и благодарности за дарованные индийцам реформы – на что рассчитывал Лондон, организуя визит кронпринца, – получился, мягко говоря, конфуз. От былого, воспитанного десятилетиями боготворения королевской семьи не осталось и следа. Даже представители индийской элиты: раджи, магараджи, навабы, компрадоры, помещики – и те старались воздерживаться от публичного выражения верноподданнических чувств. Все в стране разом изменилось и стало антианглийским, не по отношению к самим англичанам как к нации, а к их режиму, к их имперской политике, к правящему Лондону. И за всем этим стоял маленький, физически слабый, застенчивый человек. Каким-то чудом – не переставали удивляться на Даунинг-стрит в Лондоне – он сумел овладеть душами индийцев и вместе с ними гордо бросить вызов всей империи, дотоле не знавшей поражений, флаг которой продолжал символизировать ее мощь в десятках стран Азии, Африки и Латинской Америки.
Вопросом об истоках несгибаемой воли Ганди и его необычайной популярности в народе задавались как ближайшие сподвижники, так и политические противники Ганди. Вот что писал о Ганди в этой связи Джавахарлал Неру: «Несмотря на его маловыразительные черты, несмотря на его полуприкрытую наготу, он обладал каким-то царственным величием, внушающим окружающим невольное почтение… Кроткий и скромный, он в то же время обладал внутренней силой и властностью; он знал это и временами прибегал к повелительному тону, издавал приказы, которым нельзя было не повиноваться. Его спокойные, глубокие глаза овладевали вами и осторожно заглядывали вам в душу, а голос, звонкий и чистый, проникал в самое сердце, рождая там взволнованный отклик. Состояла ли его аудитория из одного человека или из тысячи – все они испытывали на себе обаяние и магнетизм этого человека, и каждый ощущал внутреннюю связь с оратором. К этому ощущению разум имел мало отношения, хотя Гандиджи обращался и к разуму. Однако сознание и рассудок явно играли во всем этом второстепенную роль. Он овладевал аудиторией не с помощью красноречия или гипноза вкрадчивых фраз. Он говорил всегда просто и по существу, без лишних слов. На слушателей действовала абсолютная искренность этого человека, сама его личность; казалось, в нем сокрыты неисчерпаемые источники внутренней силы. Быть может, созданию соответствующей атмосферы содействовали предания, сложившиеся вокруг его имени. Незнакомый с ними посторонний человек, чуждый всему окружающему, по всей вероятности, не поддался бы этим чарам или, во всяком случае, поддался бы им не в такой мере. И все же одним из самых замечательных свойств Ганди всегда была… его способность завоевывать на свою сторону или, по крайней мере, обезоруживать своих противников».
Иначе воспринимали Ганди его политические противники. В апреле 1921 года высший пост в Индии – пост вице-короля занял лорд Ридинг. Он обладал абсолютной властью в стране, ему были подчинены полиция и армия, суды и законодательные собрания. В это же самое время Конгресс наделил Ганди чрезвычайными полномочиями в партии, а народ признал его своим вождем.
Ридинг был одним из «счастливчиков», которых породила промышленная революция в Англии. Его отец, еврей по национальности, оптовый торговец фруктами, не мог и мечтать о такой головокружительной карьере для сына. От простого маклера Ридинг дослужился до главного судьи Англии, затем был послом в Вашингтоне, и вот теперь он восседал на сверкающем драгоценными, камнями троне в Индии.
Именно Ридинг замыслил театрально-умиротворительную поездку в Индию кронпринца. Еще до этого визита) он сам шесть раз встречался с Ганди, большей часты по своей инициативе: надо же было познакомиться с Великой душой народа, над которым ему предстояло властвовать. Ридинг ни на минуту не сомневался, что он без особого труда договорится с Ганди: и не такие политики, как этот фанатичный индиец, пасовали перед ним.
После знакомства с Ганди вице-король писал своему сыну: «В его внешности не было ничего такого, что хоть чем-нибудь могло поразить. Он пришел в дхоти и шапочке, связанной на ручном домашнем станке, босой, с голыми ногами, и мое первое впечатление от встречи с ним, когда его ввели в помещение, было таким, что ничто не могло привлечь моего внимания к нему, и встреть я его на улице, я прошел бы мимо, не оглянувшись. Другое дело, когда он говорит. Он прямолинеен, выражает свои мысли на отличном английском, тщательно взвешивая слова.
Нет никаких сомнений: он искренен во всем, о чем говорит; осторожен при обсуждении политических вопросов… Почти на грани фанатизма верит в то, что ненасилие и любовь приведут Индию к независимости и дадут возможность ей противостоять британскому правительству. Его религиозные и моральные взгляды вызывают восхищение.., хотя, признаться, мне трудно понять, как их можно практически применить в политике».
Разумеется: разве мог понять Ридинг намерения Ганди изгнать колонизаторов из Индии, да к тому же путем ненасильственной революции, уповая лишь на бога и высокие моральные принципы людей. С таким явлением в политике Ридингу еще не приходилось встречаться.
В общем, руководимый Ганди бойкот визита в Индию кронпринца Уэльского вполне удался. Победу в этой нелегкой битве с правительством одержал Ганди. Но кампания несотрудничества продолжалась, распространяясь на самые отдаленные и глухие уголки страны. Руководить движением из одного центра становилось все труднее. В декабре 1921 года в Ахмадабаде созывается очередная сессия ИНК. Многие лидеры Конгресса уже находятся в заключении. Ганди пока на свободе, но упорно ходят слухи о его предстоящем аресте.
Конгресс наделяет Махатму всей полнотой партийной власти, включая право назначить себе преемника в случае ареста. Единственное ограничение власти Ганди, которое оговаривается делегатами сессии, – не заключать мира с правительством без согласия на то Рабочего комитета ИНК. Часть участников сессии высказывается за то, чтобы перейти к более воинственным и решительным мерам против правительства. Ганди возражает, предостерегая Конгресс о возможной вспышке актов насилия. Он – за постепенное наращивание движения и поэтому предлагает провести хорошо организованную кампанию гражданского неповиновения сначала в одной провинции, затем, постоянно воспитывая массы в духе неуклонного соблюдения принципов сатьяграхи, распространять кампанию на другие провинции. Для этого они выбирают округ Бардоли, где, по его мнению, население лучше всего подготовлено для осуществления ненасильственных методов борьбы с властями. В статье, опубликованной в «Янг Индия» 15 декабря 1921 г., Ганди пишет: «Лорд Ридинг должен понять, что участники кампании несотрудничества находятся в состоянии войны с правительством. Они призвали народ к восстанию против него». Сразу после сессии ИНК в Ахмадабаде Ганди обращается к правительству. «Независимо от ваших действий, – говорит он, – несмотря ни на какие репрессии против нас, придет день, и мы вынудим вас раскаяться…» Здравый смысл, подчеркивает он, должен привести правительство к осознанию им того, что невозможно управлять тремястами миллионами индийцев, ставших врагами режима.
Тем не менее аресты продолжались. Тюрьмы были переполнены. В течение декабря 1921 и января 1922 года к тюремному заключению было приговорено около 30 тысяч человек. 9 февраля 1922 г. Ганди письмом предупреждает вице-короля о том, что намерен начать всеохватывающую кампанию гражданского неповиновения в округе Бардоли. По его словам, этот округ должен начать ненасильственное восстание против правительства по всей стране, которое столь грубо посягает на свободу слова, собраний и печати. Письмо Ганди – объявление войны. Он дает лорду Ридингу семь дней для принятия решения об изменении политического курса правительства. Иначе – восстание.
Еще не успел лорд Ридинг получить ультиматум Ганди, как в местечке Чаури Чаура произошел кровавый инцидент, полностью изменивший весь дальнейший ход событий. Полиция напала на демонстрантов и открыла по ним огонь. Встретив сопротивление, полицейские укрылись в казарме. Но возмущенная толпа подожгла помещение, и полицейские погибли в огне.
Трагично переживает крушение своих надежд Ганди. Случившееся – его большое личное горе. Он – совесть Индии. Его призывы к ненасилию оказались тщетными. Он не может вести народ к свободе путем ответа на насилия властей насилиями против них. Для него неприемлем самосуд толпы. По его моральным убеждениям, путь к свободе должен быть столь же героическим, сколь и чистым. Человеконенавистничество, в какой бы форме оно ни проявилось, не приведет Индию к новой и достойной жизни. В третий раз он убеждается, что народ еще не совсем подготовлен для ведения ненасильственной войны против колонизаторов. А война по принципу «око за око» отвратительна Ганди.
Он находит в себе силы преодолеть гордость и признать провал начатой им кампании, выпить горькую чашу унижения «на виду у всех» перед властями, перед лордом Ридингом. 16 февраля 1922 г., когда Индия, казалось, была близка к свободе, Махатма в газете «Янг Индия» помещает публичное покаяние и признается в своих заблуждениях и ошибках. Приостанавливая кампанию гражданского неповиновения, он, как ее руководитель и вдохновитель, берет всю вину за «злодеяния» в Чаури Чаура на себя и в знак раскаяния объявляет многодневную голодовку.
Конгресс еще послушен ему. Но ропот негодования доносится до его слуха: «Ганди душит народные
