никогда не уклонялся от встреч и бесед с вице-королем, Неру считал бесполезным вести переговоры с правительством.
Уже в самый канун лахорской сессии ИНК Ганди вместе с лидерами правых консервативных партий, встретившись с лордом Ирвином, предпринял последнюю попытку найти какую-то основу для соглашения с правительством. Встреча, однако, ни к чему не привела. Вице-король и индийские лидеры говорили на разных языках. Для Махатмы Ганди это означало, что все средства для честного соглашения исчерпаны. Совесть у него была чиста. Теперь оставалось одно – открытая всенародная борьба. Конгресс, возглавляемый таким решительным лидером, как Джавахарлал Неру, был готов к борьбе. Ганди предстояло вдохнуть душу в народное движение.
Глава восьмая
«СОЛЯНОЙ ПОХОД» И ВТОРАЯ КАМПАНИЯ НЕСОТРУДНИЧЕСТВА. СНОВА В ТЮРЬМЕ. ПЕРЕМИРИЕ И «КОНФЕРЕНЦИЯ КРУГЛОГО СТОЛА»
Прошло 10 лет после амритсарского расстрела, когда Ганди призвал соотечественников вновь начать движение несотрудничества с властями. В конце декабря 1929 года в Лахоре созывается сессия Конгресса, чтобы, как и десятилетие назад в Пенджабе, принять решение о новом наступлении на колониальную администрацию в Индии.
Несмотря на поражение первой кампании гражданского неповиновения, обстановка в Индии за эти годы во многом изменилась. Главное – изменилась психология людей: исчез рабский страх перед колонизаторами, перед силой их власти и всем репрессивным аппаратом. Взамен раболепного преклонения перед белым господином у народа пробудилось чувство национальной гордости. В стране быстро нарастал революционный потенциал национально-освободительных сил.
Первые порывы приближавшейся бури привели в движение все слои индийского общества. Наступал мировой кризис в промышленности и сельском хозяйстве. Индия не стала исключением, являясь составной частью мирового капиталистического хозяйства. Кризис затронул все слои индийского населения, которое разорялось и лишалось источников существования. Обострившиеся социальные конфликты в стране, особенно в индийской деревне, стали причиной наплыва в Конгресс возбужденной массы земледельцев, что при всей организационной аморфности придавало Конгрессу подлинную силу. Крестьянство, влившееся в Конгресс, сместило его политическую ось влево, в сторону борьбы за интересы народа. На грозном фоне социальных потрясений и революционного брожения в народе еще ярче высвечивался образ Махатмы Ганди.
«В течение последних пятнадцати лет Индия имела великого вождя, – писал Джавахарлал Неру, – который снискал любовь и обожание миллионов индийцев и, казалось, во многих случаях диктовал ей свою волю. Он играл виднейшую роль в истории ее последних лет, и все же важнее, чем он, был сам народ, который, представлялось, слепо подчинялся его велениям. Народ был главным действующим лицом, а за его спиной стояли, подталкивая его, великие исторические силы, которые подготавливали его к восприятию призывов своего вождя. Если бы не эта историческая обстановка и политические и социальные силы, никакие вожди или агитаторы не могли бы заставить народ действовать. Главным достоинством Ганди как вождя было то, что он ощущал пульс народа и знал, когда созревали условия для развития движения и действия».
Колонизаторы совершали нелепую ошибку, считая, что в «смуте» были повинны конгрессистские лидеры и лично Ганди. Сама история неотвратимо вела Индию к заветному дню ее национальной свободы. И Ганди знал, что этот день наступит, наступит непременно и неотвратимо.
Благодаря широкой и методичной пропаганде, призывающей индийцев к несотрудничеству с властями, которую с удивительным постоянством и последовательностью осуществлял Ганди, законодательные собрания уже никого не могли ввести в заблуждение. Бесплодный «парламентский» опыт свараджистов только усиливал недоверие народа к этой ширме авторитарного и деспотического режима Англии. Теперь уже никто не обманывался мыслью, что у Индии будто бы есть свой парламент. Это была бутафория законодательного органа. Даже основатель свараджистской партии Мотилал Неру был вынужден, наконец, согласиться с Ганди в бесполезности своей конституционной деятельности. Разговоры о выработке конституции и выставление напоказ куцых мероприятий законодательных собраний теперь только раздражали Мотилала. Он говорил: «В Индии нет конституции, так же как нет подлинной власти закона, ибо законы в форме всевозможных указов и тому подобных предписаний появляются у нас внезапно, как кролики из шляпы фокусника, по воле какого-нибудь лица или диктаторской группы».
Ганди был доволен этими переменами во взглядах старого друга и оппонента в политике. Прошло не так уж много времени, и Мотилал Неру со своей непреклонной волей и упрямым характером вернулся в теплые объятия незлопамятного Бапу: прозрачные и мягкие струи воды полируют кремень.
Итак – Лахор. На его улицы и площади высыпало все население города, восторженно приветствуя Ганди, председателя Конгресса Джавахарлала Неру, делегатов и гостей сессии ИНК. Казалось, здесь, на сессии ИНК, сплелась в единый нервный узел вся Индия и напряженно внимала тем, на решения и совесть которых беспредельно полагалась.
Поднимается трехцветный флаг Конгресса. Звучат слова председателя ИНК Джавахарлала Неру: «Я социалист и республиканец и не верю в королей и князей или в порядок, который устанавливают нынешние промышленные магнаты, обладающие большей властью над судьбами людей, чем короли старого времени, и чьи методы являются такими же хищническими». Неру говорит, что после решения первоочередной задачи – завоевания индийским народом власти – стране необходимо выработать свой национальный путь к социалистическим преобразованиям, цель которых заключалась бы прежде всего в ликвидации нищеты и классового неравенства.
Не в пример некоторым своим сторонникам Ганди воспринимает речь Неру спокойно, без восторга или возмущения, почти как должное, будто ее тезисы были согласованы с ним заранее. А надо заметить, что оратор затрагивает в своей речи самые болезненные, чувствительные стороны гандистской политической морали. Он объясняет делегатам сессии, что Конгресс избрал ненасильственные методы борьбы с колонизаторами по чисто техническим соображениям (это заявление Неру явно шло вразрез с основным подходом Ганди). «Конгресс не располагает материальной базой и подготовленными кадрами для осуществления организованного насилия, – говорит Неру, – а случаи индивидуального насилия были проявлением безнадежного отчаяния. Если Конгресс или нация когда-нибудь в будущем придут к выводу, что методы насилия избавят нас от рабства, то я не сомневаюсь в том, что Конгресс одобрит их. Насилие – плохо, но рабство и того хуже», – заключает Неру, и Ганди не возражает ему.
Но вот, когда стрелки часов приближались к полуночи, за пять минут до наступления нового, 1930 года, слово было предоставлено Махатме Ганди. После прогремевших оваций делегаты замерли в томительном волнении: как воспримет вождь «социалистическую» речь председателя Конгресса? К удивлению всех, оратор был предельно краток. И в этой краткости остро ощущалась его необыкновенная решимость и сила убеждения.
– Предлагаю принять резолюцию, – без всякого вступления провозгласил Ганди и зачитал: «Конгресс во исполнение решения, принятого на сессии в Калькутте в прошлом году, заявляет, что слово «сварадж» будет отныне означать «полную независимость», и надеется, что все конгрессисты приложат энергичные усилия для достижения Индией полной независимости».
Раздаются возгласы «Да здравствует свобода!», «Да здравствует Гандиджи!» Делегаты единодушно голосуют за резолюцию. Против – всего несколько человек – представители крайне правого крыла ИНК.
После лахорской сессии ИНК Мотилал Неру, подчиняясь призывам Ганди, обратился ко всем свараджистам – членам законодательных собраний с рекомендацией покинуть свои посты и отныне строго осуществлять политику несотрудничества с правительством. Свараджистская партия как группировка в составе ИНК перестала существовать.
Обстановка требовала внести в кампанию несотрудничества организационное начало, сообщить ей первый толчок. Таким толчком стало решение Конгресса объявить 26 января Днем независимости Индии. Конгресс призвал народ провести в этот день по всей стране митинги, на которых дать клятву до конца бороться за освобождение Индии от колониального ига. Однако одного этого было явно недостаточно. Вставал вопрос о выборе прямых действий против существующего правительства. Вся страна ожидала, что скажет Бапу, какие у него планы. А он молчал. Рабиндранат Тагор, и тот не выдержал и 18 января спросил Ганди о его намерениях. Ганди ничего не утаил от великого соотечественника. С обескураживающей искренностью он ответил ему, что «денно и нощно думает и не видит никакого просветления в окружающей его мгле». Он озабоченно добавил, что «в воздухе витает дух насилия».
Вождь хотел острее почувствовать настроения народа, определить его готовность избежать насилия. Вернее всего это можно было увидеть во время празднования первого Дня независимости – 26 января. Ни один город, ни одна деревня не остались равнодушными к призыву Конгресса. Митинги и демонстрации охватили всю страну. Народ давал клятву. «Мы должны готовиться к борьбе путем прекращения, насколько это возможно, всех видов добровольного сотрудничества с английским правительством, а также должны готовиться к движению гражданского неповиновения, включая неуплату налогов, – звучали слова клятвы, текст которой был подготовлен Конгрессом. – Мы убеждены, что стоит только прекратить добровольную помощь и выплату налогов, не прибегая к насилию даже в случае провокации, как с этим бесчеловечным режимом будет покончено». Клятва была составлена в полном соответствии с духом и буквой учения Ганди.
Ни на один день Ганди не терял связи с народом. Надо было избрать такую форму гражданского неповиновения, которая была бы понятна любому неграмотному, забитому крестьянину, и такой метод мирного сопротивления властям, который был бы доступен и приемлем для всех индийцев.
Английская монополия на производство и продажу некоторых жизненно необходимых продуктов, в том числе соли, больно затрагивала интересы всего населения страны, особенно ее беднейших слоев. И вот Ганди осеняет мысль начать сатьяграху с демонстративного и повсеместного нарушения закона о соляной монополии. Он объявляет о своем намерении лично возглавить отряд сатьяграхов и повести его из обители на реке Сабармати в Данди, к побережью, где выпарить из морской воды символическую щепотку соли.
Первую реакцию среди радикально настроенных конгрессистов на это решение Ганди можно было бы охарактеризовать словами «смущение», «недоумение», «досада». Призывы к борьбе за высокие идеалы свободы никак не гармонировали с узким решением атаковать соляную монополию колонизаторов. Такая «проза» не вдохновляла Джавахарлала Неру, но он, не сомневаясь в мудрости учителя, старался понять его замысел. С иронией поначалу отнеслась к намерению Ганди и противная сторона – вице-король. В правительстве язвили по поводу того, что гандистское движение переживает этап детских забав. Открыто высмеивались намерения Ганди свергнуть английского короля путем магического выпаривания в котелке морской соли.
Ганди, однако, был весьма серьезен, поскольку он знал, на что шел. Сама демонстрация всенародного неповиновения, прямые и конкретные действия призваны были дисциплинировать движение за независимость. Для Ганди очень важно было на собственном опыте убедить народ в том, что его организованное неподчинение даже в самом малом уже парализует власти, обнаруживает неспособность правительства выполнять несправедливые законы силой принуждения людей. Соляная сатьяграха со всей очевидностью замышлялась Ганди еще и как школа ненасильственного движения и пропагандистская акция, как проверка сил противостоящих друг другу сторон и как пробное, разведывательное сражение гандистского авангарда. Ведь дальше планировалось расширить кампанию. Ее целью ставилось парализовать всю государственную машину и торгово-экономическую деятельность колонизаторов.
