Программа предусматривала неуплату налогов, бойкот судов и государственных учреждений, пароходных и страховых компаний, торговых фирм и т. д.
Ашрам Ганди становится штабом по подготовке кампании гражданского неповиновения. Вождь движения много трудится, спит не более четырех часов в сутки. Он сам отвечает на многочисленные письма конгрессистов, без устали и терпеливо разъясняет им, как нужно организовывать на местах работу, дает интервью журналистам, пишет статьи в «Янг Индия».
И вдруг 30 января 1930 г., неожиданно для всех, в том числе и для руководителей Конгресса, он публикует в «Янг Индия» обращение к вице-королю, в котором заявляет, что готов отложить сатьяграху, если правительство удовлетворит требования из 11 пунктов, в частности сократит земельный налог, ликвидирует монополию на соль, уменьшит расходы на военную и гражданскую администрацию, освободит из тюрем всех политических заключенных и осуществит ряд других требований.
Друзья Ганди, в том числе и Неру, возражали ему, говоря, что половинчатыми реформами нельзя завоевать независимость. Ганди соглашался с этими доводами, но действовал по своему усмотрению. Он вообще часто действовал независимо от Конгресса, считая, что выполняет свой нравственный долг. Что касается 11 требований, то Ганди был уверен в том, что правительство ни за что не пойдет на уступки. Оно покажет свое пренебрежение к народу и тем самым даст индийским массам еще большее моральное право выступить против него всем миром и с чистой совестью.
Расчет оказался правильным: правительство отклонило требования Ганди. В ашраме началась разработка «соляного похода», который был назначен на 11 марта 1930 г. Предстояло пройти путь в 400 километров. В день подготовки к маршу друзья известили Ганди, что в ашраме постоянно находится агент тайной полиции. Улыбнувшись, Ганди распорядился отнестись к агенту со всей учтивостью и гостеприимством – поить, кормить, предоставить ночлег. При этом снабжать его полной информацией о планах сатьяграхов. Пусть обо всем доносит правительству: у Ганди ни от кого нет секретов.
В самый канун всемирно известного «соляного похода» Ганди направляет еще одно письмо вице-королю Ирвину. «Дорогой друг, – обращается он к нему, – прежде чем начать гражданское неповиновение и пойти на риск, которого я избегал все эти годы, я был бы рад, если бы мне удалось повлиять на вас и найти выход из создавшегося положения».
Ганди пишет, что он не враг англичан и вовсе не считает их порочнее других людей, хотя несомненно и то, что британское господство стало проклятием для Индии. Он сожалеет о том, что занятая правительством позиция разрушила появившиеся в Индии надежды на положительные политические сдвиги в связи с предполагаемой «конференцией круглого стола». Отказ вице-короля и английского правительства, замечает Ганди, дать индийцам заверения благожелательно обсудить на конференции вопрос о предоставлении Индии статуса доминиона возмутил и взбудоражил всю страну. Но при этом Ганди понимает, что обещанная конференция не может радикально решить проблему.
«…Если Индии надлежит выжить как нации, если медленное вымирание ее населения от голода должно быть остановлено, необходимо принять меры с целью безотлагательного изменения существующего положения». Он говорит, что в случае, когда противостоит одна сила другой, словесные увещевания бесполезны. «Поэтому Индия должна развернуть достаточно мощную (ненасильственную) силу, чтобы освободить себя от объятий смерти».
При всем том в словах Ганди заключено глубокое чувство оптимизма. Он пишет, что дело возрождения его родины, которая оказалась жертвой деспотизма Англии (по сравнению с Индией небольшой, менее древней и не с такой богатой историей страны), оправдывает любой риск и стоит любой цены. Ганди убежден в конечной победе индийцев, которые, сознательно идя на жертвы, в конечном итоге «растопят каменное сердце» англичан.
Душевный порыв Ганди и на этот раз не возымел действия. Лорд Ирвин, только что вернувшийся из Мирута, где он развлекался игрой в поло (игрой в мяч верхом на лошадях), даже не удостоил ответом Ганди, поручив это сделать своему секретарю. Тот лапидарно отписал: «Его превосходительство с сожалением узнал о замышляемой вами кампании, которая неизбежно приведет к нарушению законности и социального мира». Получив такой ответ, Ганди сокрушенно сказал: «На коленях я вымаливал кусок хлеба и вместо него получил камень».
Многие конгрессисты продолжали сомневаться в эффективности предприятия Ганди и его обращение к вице-королю рассматривали как проявление неуверенности и слабости. Однако события развивались стремительно. Для споров и дискуссий времени не было. По мере того как вся страна следила за «соляным походом» сатьяграхов, народ все больше проникался духом неповиновения властям. Нервы нации были напряжены до крайности. Небывалой популярности похода Ганди способствовали сами колонизаторы, их пресса, всегда падкая до сенсаций. Изо дня в день страницы газет как в Индии, так и в Англии заполнялись репортажами и фотографиями участников столь необычного марша. Никто, впрочем, уже не шутил по части «детских забав» Бапу. С неизменным посохом в руке он твердо и быстро шагал во главе все возрастающей колонны людей. Поход представлял собой волнующее зрелище, грозно символизирующее неповиновение правительству. «Несерьезная затея» Ганди обратилась в гордое шествие, на которое с замиранием сердца смотрела вся страна. Весь мир ждал, чем все это закончится. Индийцы, может быть, впервые за минувшие столетия ступали босыми ногами по горячей земле со счастливым чувством подлинных хозяев своей страны. Их лица светились такой решимостью, какую уже никому не дано было сокрушить. Нескончаемая торжественная колонна – великое паломничество людей к святыням свободы. Слово «соль» звучало как укор колонизаторам, оно было возведено в политический символ сопротивления, и эта соль действительно беспощадно разъедала авторитет власти.
А тем временем, пока Ганди приближался к морю, в Аллахабаде состоялось заседание Всеиндийского комитета Конгресса. Готовясь к жестоким мирным боям, в ответ на правительственные репрессии конгрессистские руководители приняли решение наделить председателя Конгресса широкими полномочиями и правом, в случае невозможности созвать членов комитета в условиях чрезвычайного положения, действовать от имени комитета единолично. Такие же права были предоставлены и председателям провинциальных организаций Конгресса.
Таким образом, в обстановке крайне обострившейся борьбы руководители Конгресса в центре и на местах становились как бы диктаторами. Так их официально и называли конгрессисты, вкладывая, однако, в это слово исключительно положительный смысл, и прежде всего свое сознательное добровольное желание беспрекословно подчиняться распоряжениям партийных лидеров. «Диктатор» в случае ареста мог по своему выбору назначить на свое место другого конгрессиста. В самом деле, разве мыслимы были бы длительные процедуры партийных выборов в условиях чрезвычайного положения? Эта крайняя мера была принята с тем, чтобы лишить власти возможности обезглавить Конгресс в проводимой им кампании за независимость страны. Как в военной обстановке, в силу вступал военный порядок – на место выбывшего из строя командира командование принимал другой боец.
Решение Конгресса о «диктаторах» вызвало небывалую шумиху в Лондоне и в либеральной индийской прессе. Английские министры, члены парламента, политические деятели один за одним выступали с разоблачительными речами в адрес Конгресса. В один голос они стыдили Ганди и его сподвижников за то, как они «низко пали, отвергнув демократию и встав на путь установления диктатуры». В ответ на подобные обвинения Джавахарлал Неру писал: «Вряд ли можно было представить себе более бесстыдное лицемерие. Перед нами была Индия, управлявшаяся насильственными методами абсолютной диктатуры, действовавшей с помощью чрезвычайных указов, подавлявшей всякие гражданские свободы, и тем не менее наши правители вели елейные разговоры о демократии».
6 апреля, в первый день национальной недели, которая ежегодно отмечалась индийскими патриотами в память событий 1919 года – первой сатьяграхи, Ганди при огромном скоплении народа совершил церемониал выпаривания соли на берегу моря. Это был сигнал к началу новой сатьяграхи. Словно по команде миллионы людей по всей Индии стали добывать соль кустарным способом. Гражданское неповиновение быстро распространялось на другие области. Оно сковывало всю деятельность колониальной администрации. Торговля английскими товарами была полностью парализована, иностранные фирмы и банки не работали.
Вице-король никак не ожидал, что безобидный «чудной» марш сатьяграхов к морю сможет обернуться всенародным выступлением против правительства. Нарушение закона о соляной монополии сыграло лишь роль катализатора, вызвавшего бурную политическую реакцию, революционное брожение в массах. Правительство было застигнуто врасплох таким поворотом событий. Лорд Ирвин издавал один указ за другим. Но все его распоряжения, директивы оказывались пустыми канцелярскими бумажками, на которые никто в народе не обращал внимания: казалось, вся нация вышла из подчинения властям.
Довольный Бапу напутствовал соотечественников, не уставая призывать их к дисциплине, организованности, к священным и мирным жертвам во имя матери-родины. Способность Ганди вдохновлять и зажигать народ поражала. О нем говорили, что он «способен создавать героев из глины».
Ирвин недоучел силы своего политического противника и, видимо, уже сожалел, что так бездумно и резко отверг советы Ганди найти взаимоприемлемый выход из создавшегося положения. Впрочем, если вице-король и внял бы советам Ганди, он все равно не мог бы поступить иначе из-за непримиримой позиции Лондона. С Даунинг-стрит, 10, резиденции премьер-министра Англии, шли строгие депеши, предписывавшие незамедлительно покончить со «смутой» в стране.
Но совладать с восставшим народом было не так просто. Глава английской тайной полиции, побывавший в эти дни в Бомбее, доносил правительству: «Конгресс пользуется повсеместной поддержкой в этом городе. Его волонтеры и пикетчики получают от населения бесплатную пищу. Конгресс подорвал всю деловую жизнь. Многие бизнесмены выражают решимость продолжать свое участие в движении, не останавливаясь при этом даже перед угрозой разорения. Короче говоря – Конгресс управляет положением дел, инициатива целиком находится в его руках».
Вице-король подписал ряд декретов, наделявших исполнительные органы чрезвычайными полномочиями. Начались повальные аресты конгрессистов, разгоны и избиения мирных демонстрантов, улицы городов патрулировались войсками и нарядами полиции. Грубая сила правительства вступила в схватку с мирной волей восставшего народа. Кто победит: гандистская «любовь и правда» или насилие власть имущих?
Волна национализма захватила все слои населения страны. Недовольная дискриминационной торгово-экономической политикой колонизаторов местная буржуазия не только влилась в общенациональный поток освободительного движения, но и возглавила его. Сотни тысяч индийских лавочников, владельцев мастерских, мелких и даже крупных фабрик щедро субсидировали кампанию гражданского неповиновения. Служащие демонстративно отказывались от занимаемых ими должностей в государственном аппарате. Мотилал Неру, посоветовавшись с Ганди, расстался со своей блистательной карьерой процветающего юриста и передал свой большой богатый дом в Аллахабаде – «Ананд бхаван» («Обитель радости») в собственность Конгресса. На время проведения кампании этот дом был превращен в больницу для раненых участников национально-освободительного движения.
В течение апреля – мая 1930 года власти арестовали свыше 60 тысяч конгрессистов, среди них оказались почти все руководители партии, в том числе отец и сын Неру. С арестом Ганди власти медлили. «Правительство озадачено и находится в тупике, – говорил он сам. – Оно считает опасным оставлять мятежника на свободе и опасным арестовывать его». Кампания продолжалась и
