нарастала. Взамен арестованных лидеров движение рождало десятки и сотни новых конгрессистских «диктаторов», отважных и мужественных вожаков масс.
В эти грозные дни, когда по всей стране свирепствовали карательные отряды полиции, подвергавшие избиениям тысячи мирных людей, когда на улицах и площадях городов и поселков лилась кровь беззащитных женщин, которые с невиданным дотоле энтузиазмом включились в кампанию гражданского неповиновения, Ганди, казалось, был спокоен. Он гордился мужеством своих соотечественников и тем, что идея ненасилия в жестокой борьбе за свободу все больше овладевала умами людей и, казалось, уже торжествовала. Только в таких экстремальных условиях можно было выявить готовность индийцев идти на жертвы ради идеи. Ганди мог быть доволен тем, что ему, руководителю кампании, так действенно удалось использовать в интересах освободительного движения национальные чувства своего народа – его миролюбие, великое терпение, религиозность и обратить эти черты в духовное оружие против колонизаторов, противопоставить национализм угнетенной нации, весь уклад жизни народа, его вековые традиции ненавистному иностранному режиму. Люди шли в тюрьмы, безответно принимали на себя тяжелые удары полицейских латхи – длинных палок с металлическими набалдашниками, жертвовали своим имуществом и общественным положением. Обливаясь кровью, страдая от невыносимой физической боли, они стояли насмерть. «Свобода или смерть, но не жизнь рабами», – так думали и так поступали индийцы.
После сомнений и колебаний, вызванных опасением усугубить и без того сложную обстановку в стране, вице-король все же решился на арест Ганди. Тем более, что на этом настаивал Лондон. В ночь на 5 мая 1930 г. наряд вооруженной полиции в составе 30 человек окружил хижину, где находился Ганди. Комиссар полиции, осветив фонарем лицо безмятежно спавшего Бапу, поднял его с постели. Улыбнувшись, Ганди попросил время на сборы. С завидной невозмутимостью он привел себя в порядок, не торопясь собрал в мешок свои скудные пожитки и под мелодию популярного индийского гимна, который он попросил исполнить перепуганных обитателей деревушки, проследовал под конвоем к ожидавшей его арестантской машине – «черной Марии», как ее называли в Индии.
На основании уже всеми забытого закона о превентивном заключении, относящегося к первой четверти XVIII века, он был заключен в тюрьму в Йерваде. На этот раз с учетом поучительного опыта прошлого власти не рискнули затевать открытый процесс над ним и предпочли внесудебную расправу.
Опасения лорда Ирвина оказались не напрасными. Арест Ганди повлек за собой бурю народного негодования. Начался всеиндийский хартал – всеобщая забастовка. Забастовали рабочие текстильных и джутовых фабрик, железнодорожники, металлисты, закрыли свои лавки мелкие торговцы, не функционировали почта и телеграф, не работали учреждения, прекратились занятия в учебных заведениях. В Шолапуре спровоцированная полицейскими репрессиями толпа сожгла шесть полицейских участков. В результате двадцать пять индийцев были убиты на месте и сто человек ранено. Полиция прибегла к расстрелу демонстраций в Калькутте, Пешаваре, в других городах и сельских районах страны.
В Пешаваре два взвода солдат, побросав оружие, стали брататься с демонстрантами. Было отмечено несколько случаев отказа солдат стрелять в демонстрантов. Казалось, что гандистский принцип ненасилия начал распространяться на армию, и вот в этот критический момент Ганди вдруг публично осуждает солдат, присоединившихся к народу, за нарушение ими присяги (1?). Даже близкие соратники Махатмы не могли понять мотивов, которыми руководствовался их вождь: получалось, что он не допускал насилия большинства населения страны над меньшинством эксплуататоров, но в то же время терпимо относился к насилию колонизаторов над народом. Власти жестоко и быстро расправились с непокорными военнослужащими: все они были осуждены по законам военного времени к длительным срокам каторжных работ.
На севере Индии, особенно со стороны мусульманской части населения, имели место стычки с полицией, в результате которых было убито несколько карателей. Правда, реакция Ганди, в отличие от той, какая у него была на подобные события во время первой сатьяграхи в Чаури Чаура, несколько изменилась. Он, разумеется, по-прежнему осуждал факты насильственного сопротивления карателям, но проведение сатьяграхи по всей стране из-за этого не отменял.
В целом кампания по стране проходила так, как задумал ее Ганди. Пожалуй, самым поразительным примером жертвенности в ходе «соляной сатьяграхи» была страшная бойня, учиненная полицией над жителями округа Дхаршана, недалеко от того места, где был арестован Ганди. Здесь сотни участников кампании гражданского неповиновения попытались мирно занять соляные варницы и склады. По свидетельству очевидцев, многочисленную демонстрацию сатьяграхов возглавлял младший сын Ганди – Монилал. Он, не в пример старшему брату, был верным последователем отца. Плечом к плечу с Монилалом шла известная индийская поэтесса, видная деятельница Конгресса Сароджини Найду. Мирному шествию сатьяграхов преградил путь усиленный наряд полиции. От колонны сначала отделилась одна шеренга демонстрантов и двинулась на полицию. Тогда полицейские, ловко орудуя латхи, скосили шеренгу до последнего человека. Но на ее месте словно из-под земли выросла вторая шеренга сатьяграхов, затем третья и так, казалось, продолжалось бесконечно. Люди, среди них было много женщин, шли на стену полицейских с гордо поднятой головой, не пытаясь сопротивляться. Скошенные ударами латхи, они падали по сторонам словно кегли. Это была леденящая сердце картина. Люди осознанно шли на смерть. В массовом самопожертвовании лицом к лицу встретились извечные враги – жизнь и смерть, добро и зло, и в их схватке жертвы только питали жизнь. Мучаясь и погибая, люди утверждали свое природное право на свободу.
Крайние меры колонизаторов против участников кампании гражданского неповиновения и арест Ганди вызвали протесты демократической общественности во всем мире. Лорд Ирвин, оправдывая действия колонизаторов, выступил с большой речью в законодательной ассамблее Индии. Давая оценку движению гражданского неповиновения, он заявил: «По моему мнению и по мнению моего правительства, оно есть преднамеренная попытка оказать давление на законную власть посредством массового действия, и оно должно рассматриваться как опасное, неконституционное, подрывное движение. Массовое движение, даже когда вдохновители планируют его как ненасильственное, представляет собой не что иное, как применение силы в особой форме, а когда его открыто признаваемая цель – сделать невозможной деятельность правительства, последнее обязано или сопротивляться, или отказаться от своих полномочий. До тех пор, пока участники гражданского неповиновения упорствуют, мы должны бороться с ними всеми силами».
В правящих кругах Англии Ганди клеймили как отъявленного экстремиста и революционера. Имперские идеологи в Лондоне издавали работы, в которых Ганди характеризовался как сторонник насильственного освобождения Индии. Гандистская проповедь ненасилия представлялась в английской прессе всего лишь идеологической завесой, обманным маневром.
Разгневанные владельцы текстильных предприятий Англии, продукция которых сжигалась на кострах в Индии, в результате чего экспорт английских тканей сократился до одной трети, требовали незамедлительной расправы над Ганди и его сторонниками. Лорд Брентфорд с ужасающей откровенностью заявил: «Мы завоевали Индию не ради индийцев. Мы завоевали Индию как рынок сбыта для английских товаров. Мы завоевали Индию мечом и мечом же должны удерживать».
Уинстон Черчилль шел к парламентским выборам под знаменем «крестового похода» против индийских националистов. С присущей ему жесткостью он призвал применить силу против «олигархии юристов», которые захватили в свои руки руководство индийским народом. «Нам следует без всяких обиняков дать понять, – заявил он, – что мы намерены сохранить правление Индией надолго, на неопределенный период, и, хотя мы приветствуем сотрудничество со стороны лояльно настроенных индийцев, мы не будем поощрять беззаконие и измену».
Лейбористское правительство Рамсея Макдональда, заняв оборонительную позицию, спешно приняло меры к тому, чтобы умиротворить Индию путем проведения переговоров с представителями привилегированных кругов национальной буржуазии и феодалов, с легко сговорчивыми либералами, князьями и религиозно-общинными деятелями, особенно с мусульманскими лидерами. Наконец-то английское правительство обнародовало доклад комиссии Саймона – более чем двухлетний итог ее «исследовательской» работы в Индии. Этот крайне раздутый по объему труд безнадежно запутывал и без того сложные проблемы Индии. Выводы и предложения комиссии основывались на стремлении увековечить колониальное рабство в стране и не шли дальше куцего закона об управлении Индией 1919 года.
Когда индийский народ самоотверженно боролся за свою независимость, в Лондоне проходил первый раунд «конференции круглого стола». Сверкая фамильными бриллиантами и рубинами, индийские раджи, магараджи и принцы произносили пышные речи, прославляя империю. «Индийские делегаты на „конференции круглого стола» нашли много общего с английским правительством, – возмущенно писал Джавахарлал Неру. – Это относится не только к явным реакционерам и религиозно-общинным деятелям, но даже к тем, кто называл себя прогрессивными и националистически настроенными людьми. Национализм казался нам поистине весьма растяжимым понятием, если он включал в себя как тех, кто шел в тюрьму во имя борьбы за свободу, так и тех, кто жал руки нашим тюремщикам и вместе с ними обсуждал общую политику».
Закрывая 19 декабря 1930 г. первый раунд конференции, премьер-министр Макдональд, как и подобает лейбористскому лидеру, призвал к всеобщему братству и выразил надежду, что представители индийского Конгресса пересмотрят гандистскую позицию несотрудничества и примут участие во втором раунде «конференции круглого стола». Даже консервативная пресса считала, что проведение переговоров без участия в них Конгресса – пустое дело.
В тон Лондону лорд Ирвин тоже ищет путь к примирению с Конгрессом. Выступая в центральной законодательной ассамблее Индии, он говорит о твердом намерении правительства продолжать процесс выработки конституционных реформ, о характере которых можно было бы в общей форме договориться на англо-индийской встрече в Лондоне. Однако по существу вопрос о реформах будет решаться английским парламентом, а не «конференцией круглого стола», не преминул уточнить вице-король.
Верховный правитель Индии повелевает двум известным соглашателям из индийской либеральной партии Т. Б. Сапру и М. Р. Джаякару посетить содержащихся в тюрьмах Ганди, Джавахарлала и Мотилала Неру с тем, чтобы договориться с ними об условиях прекращения кампании гражданского неповиновения. Миротворческая миссия Сапру и Джаякара к узникам не дала ожидаемого Ирвином результата: лидеры движения отвергали любые предварительные условия.
Вице-король не прочь даже сыграть на популярности Ганди в народе. Демонстрируя свое уважение к национальному герою, Ирвин льстиво отзывается о высоких морально-политических качествах Махатмы. «Духовная сила, – публично провозглашает он, – заставляет господина Ганди не считаться с жертвой, как бы велика она ни была, ради того дела, в которое он верит, и ради той Индии, которую он любит». Перед лицом мятежной Индии вице-король, превозмогая свои амбиции, вынужден делать новые шаги навстречу конгрессистскому руководству. Другого выхода у него не оставалось. Бесспорно, он сохранял всю полноту власти в стране, но духовной властью над народом обладал Конгресс и в огромной степени – лично Махатма Ганди. 25 января 1931 г. Ирвин издал указ об освобождении из тюрьмы Ганди и еще тридцати членов Рабочего комитета ИНК. Одновременно отменялся ранее наложенный запрет на конгрессистские организации. Идя на этот шаг, лейбористское правительство Макдональда и вице-король рассчитывали использовать в интересах английской политики в Индии авторитет Ганди,
