приходит к очень важному для себя выводу – одними переговорами независимость для Индии не завоевать. Ему наскучили чопорность дворцов лондонской знати, визиты вежливости, протокольные формальности и бесконечные приемы. Разве могли притворные улыбки и выпитые чашки чая в компании английских министров и даже самого короля устранить конфликт двух непримиримых сил? Оставив конференцию, он едет на три дня в Ланкашир для того, чтобы встретиться с безработными текстильщиками. Власти пытаются отговорить его от этой рискованной поездки, заявляя, что в противном случае они не могут ручаться за его безопасность. Официальные лица предупреждают Ганди, что рабочие крайне возбуждены и озлоблены на него за организацию бойкота английских тканей в Индии. Но он шутя отмахивается от увещеваний властей, отвечая, что найдет общий язык с английскими рабочими, потому что им, как никому другому, понятна незавидная участь их индийских собратьев.
Дарвин, один из центров текстильной промышленности в Англии, встречает Махатму гостеприимно, хотя и без праздничного подъема: лица безработных угрюмы и безрадостны. На краснокирпичной закопченной стене текстильной фабрики висит плакат, на котором рукой рабочих написаны слова: «Мы приветствуем Ганди со всем дружелюбием, так как мы понимаем, что будущее Ланкашира и Индии зависит от мира и сотрудничества».
Махатма доволен: его слова услышаны и правильно восприняты английскими рабочими. Желая иметь работу для себя, они не хотят лишать ее индийских рабочих. «Безработица всегда и для всех тяжела, – говорит Ганди на митинге текстильщиков, – и моя жизнь посвящена тому, чтобы ликвидировать ее. Однако я беспомощен сделать это без наличия свободного партнерства Англии и Индии». Он развивает мысль о том, что англо-индийское сотрудничество должно быть основано на уважении интересов обеих стран и на равноправной основе, что торговля и деловые отношения не могут процветать в условиях эксплуатации одной страны другой. Ганди объясняет рабочим, что не мог не призвать своих соотечественников бойкотировать английские товары в Индии, ибо дискриминационная политика английского правительства является причиной разорения его страны, причиной голода и смерти миллионов индийцев. Он сочувствует английским рабочим, понимает их страдания, но пока не может отменить бойкота их продукции в Индии. Индийские рабочие, говорит Ганди, испытывающие на себе колониальный гнет, живут еще хуже, еще больше страдают из-за безработицы, а если они и получают работу, то эксплуатируются несравненно сильнее. Он призывает и рабочих, и промышленников Ланкашира оказать влияние на свое правительство, чтобы оно отказалось от колониальной политики в отношении Индии и предоставило ей независимость. Свободная Индия будет гораздо лучшим торговым партнером Англии, чем она является сейчас.
Махатма с удовольствием посещает рабочие семьи, беседует и с предпринимателями. Знакомясь с текстильными фабриками Ланкашира, он поражен их допотопным оборудованием, даже более устаревшим, чем в Индии. В этом он видит причину неконкурентоспособности английских текстильных товаров на мировом рынке и желание предпринимателей, не обновляя основной капитал, иметь большую прибыль.
«Конференция круглого стола» закончила свою работу. Она длилась с 7 сентября по 1 декабря 1931 г., так и не выработав приемлемого согласованного решения. Английский парламент был распущен, началась предвыборная кампания. К власти уверенно шли консерваторы.
Вину за провал работы конференции английское правительство попыталось целиком свалить на Ганди. Лорд Бивербрук в статье «Банкротство Ганди», помещенной в консервативной газете «Санди экспресс», писал: «Ганди в Англии не поняли. Получив рекламу, которой могла бы позавидовать любая кинозвезда, он, однако, потерпел полное поражение в деле решения проблем Индии. Тем не менее он достиг очень многого: ему уже на второй-третий день удалось расколоть конференцию и растерять остаток своего престижа». Редактор «Обсервер» Дж. Л. Гарвин назвал требование Ганди о предоставлении Индии независимости «несбыточным сном». «Если позиции Великобритании в Индии когда-либо будут ослаблены, – предостерегал Гарвин, – то там наступит еще большая анархия, чем в Китае».
Перед тем как покинуть Лондон, Ганди заявил журналистам: «Я говорю с глубокой горечью и оскорбленным чувством. Однако моя неудача вовсе не означает моего полного поражения. Такого слова в моем словаре не существует». Больше всего, по признанию Махатмы, его расстроили общинно-религиозные разногласия самих индийских делегатов на «конференции круглого стола». Но все равно он оставался настроенным оптимистически. «У меня нет ни тени сомнения, – заявил он журналистам, – что айсберг общинных распрей растопится в лучах солнца свободы».
Итак, конференция завершилась полным провалом. «Это было пестрое собрание. Большинство делегатов представляло лишь самих себя.., – писал о «конференции круглого стола» Джавахарлал Неру. – Вполне естественно, что на этом сборище представителей привилегированных кругов – империалистических, феодальных, финансовых, промышленных, религиозных, общинных – руководство делегацией Британской Индии обычно выпадало на долю Ага Хана, который в известной степени воплощал в своем лице все их интересы. Тесно связанный на протяжении жизни целого поколения с английским империализмом и английским правящим классом, живя главным образом в Англии, он вполне мог оценить и представлять интересы и точку зрения наших правителей… Вся ирония заключалась в том, что считалось, будто он представляет Индию».
Затеянная колонизаторами «конференция круглого стола» была политическим фарсом, рассчитанным на соглашательство индийской элиты. Ее провал был предрешен задолго до начала. Индийский народ к этой конференции не имел никакого касательства. Разве только в том смысле, что она была задумана для его обмана. Главной целью конференции правящие круги Великобритании ставили разобщение национально-освободительного движения в Индии и стремились показать невозможность достижения согласия индийских общин, а потому и нереальность создания независимой, единой и целостной Индии. Однако народ Индии видел иную историческую перспективу для своей страны и продвигался к национальной свободе не по лондонским сценариям.
Тем временем министр по делам Индии представил кабинету тревожную записку: обстановка в Бенгалии становится с каждым днем все опаснее. «Террористическая кампания, – докладывал он, – направлена против всех официальных лиц. Опасности подвергаются, например, служащие по сбору налога во время исполнения ими своего долга». Министр сообщал также, что губернатор Бенгалии прислал ему телеграмму с просьбой задержать возвращение из отпуска начальника бенгальской полиции сэра Чарльза Тегарта, поскольку он-де непременно будет убит.
Обсудив записку, английский кабинет единодушно одобрил предложение губернатора Бенгалии, согласованное с центральным правительством Индии, о немедленном введении в силу специального приказа о чрезвычайных мерах: по всей Бенгалии, в частности, учреждались особые трибуналы, которые могли действовать без оглядки на уголовное законодательство и судебные процедуры, а также расширялась практика вынесения смертных приговоров лицам, подозреваемым в подготовке террористических актов.
Слухи о насилиях в Бенгалии дошли и до Махатмы Ганди. Он решил как можно скорее вернуться на родину, хотя и не отказался от прежнего намерения задержаться на несколько дней в Европе.
Во Франции, Швейцарии и Италии он мог видеть, как в континентальной Европе начала распространяться эпидемия «коричневой чумы» – фашизма, как росло недоверие держав друг к другу, как начиналась военная истерия и гонка вооружений. Ганди убеждается в правоте слов Джавахарлала Неру, который говорил, что «английская политика была почти неизменно профашистской и пронацистской, и трудно было поверить, что она может в один прекрасный день измениться и провозгласить защиту свободы и демократии. Англия упорно продолжала держаться своих основных империалистических воззрений, стремилась сохранить свою империю, она также оставалась глубоко враждебной к России и ко всему тому, что Россия собой олицетворяла. Однако становилось все более очевидным, что, несмотря на все желания умиротворить Гитлера, он превращался в господствующую силу в Европе, которая полностью нарушала прежнее равновесие сил и угрожала жизненным интересам Британской империи».
Махатму угнетала мысль о неизбежности новой мировой войны. «Мир смертельно болен от жажды крови, – повторяет он всюду перед толпами встречавших его европейцев. – Мир ищет выхода из этой беды. Я смею думать, что уникальный метод Индии – ненасилие – может указать странам выход из ужасов войны». Так рождалась у него идея о необходимости отказа стран от применения силы для решения международных проблем, которую позднее независимая Индия воплотит в государственном принципе своей внешней политики.
Долгий и сердечный разговор состоялся у Ганди с Роменом Ролланом. Они говорили о пацифистском движении, об угрозе войны, о ненасилии; конечно, о боге. «Бог – не какая-то личность, – разъяснял Махатма свой взгляд писателю, который был атеистом. – Бог является нашим внутренним принципом. Вот почему я говорю, что Истина и есть Бог».
В Риме произошла встреча Ганди с Муссолини. Беседы не получилось. Уже через несколько минут индийский вождь с необычной для него холодностью распрощался с итальянским диктатором. Но и этой короткой встречи для итальянских фашистов было достаточно, чтобы оболгать Ганди, будто бы он вел в Риме зондаж о возможных совместных действиях против Англии. Ганди пожалел, что согласился на встречу с Муссолини. Зато теперь он на личном опыте узнал, что провокация – это инструмент фашистской политики.
Ганди попросил аудиенции у папы римского, но тот отказал ему в просьбе как иноверцу. Он все же посетил Ватикан как паломник и восторгался великолепием собора св. Петра, с благоговением любовался Сикстинской капеллой, скульптурами и фресками Микеланджело, картинами Рафаэля. Однако он признавался, что в искусстве разбирается слабо. Красота архитектурных ансамблей у него ассоциировалась с кровью и потом обездоленных, лишенных земной радости людей, трудом которых создавались все эти соборы и произведения искусства. Так он относился и к жемчужине индийского зодчества беломраморному Тадж-Махалу, который по праву называют «застывшим в камне сном». Больше ценил Ганди естественную красоту природы. С замиранием сердца и слезами восторга он вглядывался в звездное небо, наблюдал, как спокойно катит свои воды в океан Ганг, радовался свеже-вспаханному крестьянскому полю.
Махатму неодолимо тянуло поскорее вернуться на родину. Его сердце жаждало биться в едином порыве с сердцем индийского народа.
Глава девятая
ВОЗВРАЩЕНИЕ. ТЮРЬМЫ. ГОЛОДОВКИ. ГАНДИ И НЕРУ. БАПУ И ЕГО ПАРАДОКСАЛЬНОСТЬ
И вот Ганди вновь на родной земле. Поездка в Англию породила грусть и разочарование, но не ослабила веры и воли к победе.
В Бомбей он прибыл 28 декабря 1931 г. Долгожданного Бапу встречали тысячи собравшихся людей. Всюду возникали стихийные митинги. Встревоженные власти спешно принимали меры: воинские части приводились в боевую готовность, усиленные полицейские наряды устрашали возбужденные толпы народа. Никто не был безучастен к миссии Ганди в имперскую столицу. Какие новости привез вождь из-за океана? Одно знали индийцы: мишурный блеск английского трона не был способен ослепить их горячо любимого Бапу, как все могущество империи не было способно сломить его волю.
«Я вернулся с пустыми руками. Но я не поступился честью своей страны», – сказал Ганди соотечественникам, внимавшим каждому его слову. Но не разочарование, а энтузиазм вызвало это признание вождя. Сотни тысяч индийцев, собравшихся на митинге в Бомбее, понимали, что у колонизаторов свободы не выпросить, что за свободу надо бороться, самим отстаивать
