новой конституции для Индии, добились у английского министра по делам Индии разрешения на посещение Ганди в тюрьме и проведение беседы с ним по существу будущей конституции. Однако вице-король воспротивился выполнить указание Лондона. С присущей ему бравадой он заявил, что согласится лишь на полную капитуляцию Ганди и Конгресса.
В телеграмме вице-короля в Лондон, начинавшейся словами «Мы, губернаторы и Исполнительный совет», говорилось о нецелесообразности бесед с Ганди, поскольку-де это может послужить поводом для населения страны думать, что правительство нуждается в налаживании сотрудничества с Конгрессом и лично с Ганди. Далее в телеграмме Уиллингдона разъяснялось: «Позиция Конгресса сейчас значительно слабее по сравнению с 1930 годом, и он утратил свое влияние на массы. Если Конгресс восстановит свои позиции или будут осуществлены предлагаемые встречи и беседы (с Ганди. – Авт.), то они произведут впечатление, что правительство пытается заручиться поддержкой Конгресса. Это крайне разочаровало бы умеренные элементы, которые в настоящих условиях, думается, способны самостоятельно провести первую избирательную кампанию и обеспечить новой конституции хорошее начало».
Аргументы вице-короля показались министру по делам Индии сэру Самуэлю весьма убедительными. Со своей стороны, он даже предостерег Уиллингдона от каких-либо амнистий и особенно от освобождения из тюрьмы Ганди до проведения избирательной кампании.
В обстановке жестокого подавления массового движения, разгрома восстаний в княжествах и постепенного ослабления сатьяграхи Ганди 8 мая 1933 г. объявил, что начинает новую голодовку, которую будет соблюдать в течение двадцати одного дня. По его словам, эта голодовка была подсказана ему «внутренним голосом» и «призвана повысить бдительность и внимание к проблеме, связанной с хариджанами». Причем Ганди сделал заявление, что его голодовка не будет использована в целях активизации гражданского неповиновения. Больше того, по рекомендации Ганди Рабочий комитет Конгресса принял решение начиная с 9 мая 1933 г. приостановить гражданское неповиновение на шесть недель.
Как ни странно, лорд Уиллингдон весьма безразлично отнесся к столь, казалось бы, драматическому изменению в политике Конгресса: ведь индийская национальная революция вынуждена была вторично отступить. Для Уиллингдона и подобных ему колонизаторов это был всего-навсего очередной бунт колониальной «черни», одного из «цветных» народов, который, как всегда в прошлом и теперь, был беспощадно подавлен мощью Британской империи.
9 мая 1933 г., демонстрируя пренебрежение к самой массовой политической партии в стране, боевое ядро которой находилось в тюрьмах, лорд Уиллингдон заявил, что «у правительства нет намерения вести какие-либо переговоры с Конгрессом о прекращении гражданского неповиновения или об освобождении заключенных».
Было ясно, что колонизаторы перешли в наступление по всему фронту борьбы с национально-освободительным движением в Индии. В этих условиях их больше уже не интересовали переговоры. Кстати, в той степени, в какой переговоры были нужны колонизаторам, они к тому времени уже завершились. В Лондоне без участия Конгресса при содействии индийских соглашательских партий, представителей княжеств и реакционных религиозных общин состоялась третья «конференция круглого стола», на которой были окончательно сформулированы предложения по новому конституционному устройству Индии как колонии Англии.
Теперь, когда правительству удалось разгромить революционный авангард Конгресса и других патриотических сил Индии, Уиллингдон, опираясь на индийскую реакцию, торопился провести в стране первую избирательную кампанию.
Приостановление гражданского неповиновения вызвало чувство глубокого разочарования среди представителей левого крыла Конгресса. Находившиеся в это время в Вене В. Патель и С. Ч. Бос огласили заявление, что «последнее указание Ганди о приостановлении гражданского неповиновения является признанием поражения». «Внутри Конгресса, – требовали они, – должна быть сформирована новая партия из радикальных элементов».
Тем временем вице-король в политическом отчете английскому правительству 1 июля 1933 г. писал: «Ганди, как руководитель, открыто подвергается нападкам как слева, так и справа. Ведомый им Конгресс после 14 лет непрерывной борьбы достиг опасной черты, близкой к краху. В рядах Конгресса существуют глубокие разногласия по поводу выбора политического курса и царит общее падение духа. Единственным человеком, который, должно быть, еще способен объединить Конгресс, является Ганди. Он прекрасно понимает, что его влияние зависит, в сущности, от того, какие отношения у него установятся с правительством. Если ему удастся создать впечатление, что правительство выражает готовность иметь с ним дело, его влияние возрастет на 100 процентов».
Вспомним, что лорд Уиллингдон, еще будучи губернатором Бомбея, в 1915 году неоднократно встречался с Ганди и тогда придерживался мнения, что поддерживать с ним личные контакты политически целесообразно. Теперь времена изменились, и вице-король стремится создать вокруг Ганди вакуум, полностью игнорировать его как вождя Конгресса, оставлять без внимания все его обращения и предпринимаемые им акции.
В том же отчете своему правительству Уиллингдон характеризует Ганди как «самого проницательного политика в Индии и признанного лидера партии, чья цель – независимость… Конгресс может изменить тактику, – подчеркивает вице-король, – но никогда не отойдет от своих намерений».
Становилось ясно – вторая волна национально-освободительного движения быстро шла на убыль. Массовая кампания гражданского неповиновения в эти годы пробудила к действию все слои индийского общества, в чем была и огромная заслуга Махатмы Ганди. Забастовки рабочих, волнения крестьян, выступления мелких собственников, недовольство национальной буржуазии – все объединилось в порыве нации к свободе. В мощный водоворот антиколониального движения в Индии оказались втянутыми люди различных судеб и классовых интересов.
Но империализм, находясь в тисках мирового кризиса, в страхе перед крепнувшей международной солидарностью рабочего класса со Страной Советов и перед ростом национально-освободительного движения в колониях ужесточал методы подавления, переходил в ряде стран к установлению фашистских режимов. В Германии к власти пришел Гитлер, в Италии правил Муссолини, в Австрии расстреливали рабочие демонстрации, японские милитаристы захватили Маньчжурию, английские консерваторы, в частности лорд Галифакс, вели сговор с гитлеровским правительством против Советского Союза. Реформистские социал-демократические партии и буржуазные либералы, не принимая боя, сдавали завоеванные ими ранее позиции крайней реакции, военщине и фашизму, которым до конца противостояли одни коммунисты.
Наступление мировой реакции сказалось и на судьбах национально-освободительного движения в Индии. Национальная буржуазия и феодальная знать, напуганные всенародным размахом освободительной борьбы, сочли, что для них безопасней положиться на «добрую волю» Англии и связать свои национальные чаяния с конституционными маневрами колонизаторов, а не с рискованными социально-политическими экспериментами Ганди, которые вовлекали в революционное действие огромные массы эксплуатируемого народа. Правительство же Англии, обещая индийским князьям, богатым торговцам и промышленникам ввести в стране новую систему управления, которая в меньшей степени ограничивала бы их самостоятельность, тем временем укрепляло в Индии режим террористической диктатуры.
В революционном процессе бывают подъемы и спады. Всегда держа руку на пульсе своего народа, Ганди ощущал падение ритма борьбы, почувствовал усталость людей. Он решает сменить тактику, как бы отойти от прямой политики, целиком посвятить себя общению с беднейшими слоями народа и борьбе за осуществление частичных социальных реформ. Ближайшие соратники Ганди, открыто осудив его, говорили, что это было движение вспять. Руководители Конгресса были в растерянности, и никто не скрывал своего подавленного настроения. Царила обстановка уныния и бесперспективности. «Каким же путем пойдет теперь Индия? Неужели ее рабству так и не будет конца?» – с досадой спрашивали друг друга индийские патриоты.
12 июля 1933 г. в Пуне состоялась неофициальная конференция Конгресса, которая уполномочила Ганди вступить в переговоры с вице-королем. Ганди послал телеграмму лорду Уиллингдону с просьбой дать ему аудиенцию, но, как и следовало ожидать, получил отказ.
1 августа власти освободили Ганди из тюрьмы, ограничив его местожительство городом Пуна. Тогда Махатма объявляет индивидуальную форму гражданского неповиновения. Он первый подает пример такого неповиновения. Предварительно поставив в известность власти, Ганди нарушает предписание о невыезде из Пуны и направляется в Гуджарат для работы с крестьянами. В результате его сразу же арестовывают и приговаривают к году тюрьмы, но он не успокаивается и требует, чтобы ему предоставили возможность руководить из тюрьмы движением в защиту хариджан; правительство отклонило это требование. Снова недельная голодовка протеста. Его переводят в тюремную больницу. Современники вспоминают, что в это время Ганди, казалось, потерял волю к жизни и совсем пал духом. Он открыто готовился принять смерть: попрощался с близкими и друзьями, распорядился немногочисленными личными вещами. Правительству, однако, не было никакого резона брать на себя вину за смерть народного вождя. Ганди выпускают на свободу.
К тому времени закончился срок пребывания в тюрьме и молодого лидера Конгресса Джавахарлала Неру. Упадочное настроение, возобладавшее в Конгрессе, в определенной степени захватило и его. Он жаждал повидаться с Ганди, которого не видел уже более двух лет. Неру направился в Пуну.
В те годы Неру добивался закрепления в программе Конгресса четких положений, указывающих на социалистическую ориентацию национально-освободительного движения в Индии, соединения его с борьбой за социальные свободы. Ганди прилагал отчаянные усилия к тому, чтобы на основе морально-нравственного совершенствования склонить соотечественников и колонизаторов к «лучшему социальному поведению». Но и тот, и другой страстно желали свободы своей родины.
Ганди встретил молодого лидера с отцовской теплотой. Мягко спросил, чем он расстроен. Неру откровенно высказал Ганди свое недовольство отходом Конгресса от ранее принятых им решений и намеченных целей политической борьбы.
– Почему вы настаиваете на необходимости точного указания цели? – задал вопрос Ганди.
Потому, – ответил Неру, – что народу нужен вдохновляющий политический идеал, если мы хотим, чтобы народ продолжал борьбу.
Ганди согласился с собеседником, но заметил, что однажды определив эту цель, зачем же говорить о ней постоянно? Главная цель – независимость Индии. Определение пути движения к цели на сегодняшний день, безусловно, является делом важным. Однако зачем забегать вперед? Мне достаточно, заявил Ганди, чтобы в каждый данный момент был сделан один правильный шаг.
Махатма говорил примирительным тоном. По всему было видно, что он стремился смягчить разногласия со своим любимым учеником. Беседа затянулась на несколько часов. Неру горячо и аргументировано отстаивал одобренные на предыдущих сессиях Конгресса программные положения по социально-экономическим вопросам.
– Необходимо, чтобы Конгресс уже теперь открыто заявил о своем намерении добиваться после получения Индией независимости перераспределения общественных богатств, ограничения прав привилегированного класса и передачи под контроль государства крупного производства, – убеждал Неру внимательно слушавшего его Ганди, который с готовностью соглашался, говоря, что действительно «без пересмотра имущественных интересов положение народа нельзя улучшить». Однако этот пересмотр должен осуществляться на добровольных началах. Неру скептически улыбнулся: когда и где имущие классы добровольно отказывались от своих привилегий?
Из этой беседы Неру так и не вынес ясного представления о том, каким путем думает идти Ганди. Фактически, отказавшись от всенародной кампании гражданского неповиновения, он теперь заменил ее индивидуальной сатьяграхой. «В чем разница между той и другой сатьяграхами?» – недоумевал Неру. Ведь если каждый индиец будет оказывать сопротивление колонизаторам, то это и приведет в конечном итоге к массовому неподчинению населения властям.
Ганди, зная, что Неру остался неудовлетворенным беседой, вскоре в письме разъяснял ему: «Главное
