своей является отрицанием капиталистической и феодальной собственности. Ганди говорил, что он не предлагает экспроприацию частной собственности, как это было сделано в Советской России, поскольку это противоречило бы принципам ненасилия и добровольности, но он допускает возможность конфискации частной собственности государством с «минимальным использованием принуждения». Он рисует свое общество благоденствия (сарводайю) без эксплуатации, без классов, без государства, одним из принципов которого будет формула «от каждого по способностям, каждому по потребностям» (!). После подобных рассуждений Ганди в политических и научных кругах заговорили о формуле: «Ганди – это коммунизм минус насилие». Это было не по душе многим последователям Ганди, и они делали все возможное, чтобы не допустить ассоциирования учения Ганди с коммунистическими идеалами. Однако антикоммунисты так и не смогли добиться от Ганди голого негативизма к опыту социалистического строительства в Советском Союзе. «Должен признаться, – говорил Ганди, – что я не смог полностью понять большевизм. Я знаю о нем только то, что он стремится к уничтожению института частной собственности. Это приложение этического идеала невладения к экономической сфере, и если бы народ одобрил этот идеал по своей собственной воле или под влиянием мирного убеждения, то опыт большевизма был бы бесценным».
На заданный ему вопрос, в чем различие понимания социализма между ним и Джавахарлалом Неру, Махатма ответит: «Разница есть, но это разница в акцентировке. Он (Неру. – Авт.), возможно, акцентирует внимание на результате, тогда как я – на средствах его достижения. Возможно, по его мнению, я придаю слишком большое значение ненасилию, тогда как он, хотя и верит в ненасилие, хочет достичь социализма другими средствами, если это окажется невозможным посредством ненасилия».
В течение многих лет в Индии и в других странах изучается вопрос о соотношении гандизма и научного социализма. Компартия Индии, давая высокую оценку роли Ганди в национально-освободительном движении, отмечала, что гандизм отличается от марксизма принципиально иным подходом ко всем основным явлениям классового общества. Профессор Р. А. Ульяновский в этой связи писал: «Научный социализм противостоит гандизму, как наука – утопии, как материализм – идеализму, как диалектика – метафизике». По оценке профессора О. В. Мартышина, «если подходить к теории Ганди с точки зрения ее существа, а не хронологии, то можно отнести ее к домарксистскому социализму».
С такими оценками, видимо, нельзя не согласиться. Но при всей важности теоретического осмысления и оценок всякого общенародного движения вообще и национально-освободительного в частности решающая роль все же остается за самим движением, а не за его оценками людьми, стоящими в стороне от него.
После Ленина, в период 30-х годов, когда на всякую самостоятельную творческую мысль была накинута железная узда сталинских «теоретических» установок, интерпретаторы «гениальных» идей «вождя всех времен и народов» назвали Ганди «зеркалом индийской контрреволюции». Они пытались объяснить феномен гандизма, исходя из собственных представлений о социально-политической борьбе масс, как бы примерить гандизм на себя, и, разочаровавшись, что он им не подходит, с бранью отбрасывали его как реакционную и устаревшую модель. А тем временем историческое многообразие условий общественного развития стран и народов ставило перед политическими руководителями борьбы индийского народа за свою свободу все новые непредсказуемые задачи.
Вернемся, однако, к непосредственным событиям. Итак, английские власти проводили тактику игнорирования вождя национально-освободительного движения. Они то заключали его в тюрьму, то на время выпускали на свободу, но при всем том игнорировали все его политические шаги, включая голодовки протеста. Б. Р. Нанда, виднейший индийский биограф Ганди, об этом периоде его жизни писал так: «Стена предвзятого отношения к Ганди, которую возвели вокруг него английские правители, зачастую ставила его в отчаянное положение. Когда он критиковал их действия, его объявляли демагогом; когда он заявлял о дружеских намерениях в отношении их, его обвиняли в ханжестве. Когда он попросил о встрече с ними, его заподозрили в хитром маневре против правительства; когда он начинал одну из кампаний, о нем говорили как о непримиримом человеке; когда он ограничивал кампанию или прекращал ее, это выдавалось за потерю доверия к нему со стороны его последователей».
Конец 1933 и почти половину 1934 года Махатма Ганди провел в скитаниях по стране. Он дал себе зарок не возвращаться домой, пока не обойдет всю страну, деревню за деревней. В течение девяти месяцев он преодолевал расстояние более чем в 12 тысяч километров, посетив самые отдаленные уголки Индии.
Свое странствование .по деревням и городам Индии Ганди продолжает и весь 1935 год, когда правительство ввело в действие новую конституцию в стране. Конституция мало интересовала Ганди – она была насильственно навязана Индии. Предоставляя привилегированным группам населения видимость самоуправления в провинциях, она сохраняла всю полноту реальной власти за центральным правительством Дели.
Вместе с тем Ганди, к немалому удивлению своих соратников, одобрил возрождение внутри Конгресса свараджистской партии, против которой он так энергично выступал в 1924-1925 годах. Изменилась политическая обстановка в стране, изменилась и тактика Ганди. По-прежнему не разделяя политической платформы свараджистов, которые фактически выступали за сотрудничество с властями, Ганди все же считал возможным использовать законодательные ассамблеи для проведения оппозиционной правительству деятельности. Он убеждал своих коллег по партии, что впоследствии Конгресс сможет оказать на свараджистов необходимое давление и в известной степени направлять и контролировать их деятельность в ассамблеях. Здесь Ганди проявил гибкость и прозорливость, достойные крупного политического стратега.
Сам же он, как и после поражения первой сатьяграхи, вернулся к своей «конструктивной программе» – пропаганде среди беднейших слоев населения своего рода «деревенского социализма». Каждодневно общаясь с крестьянами, он проводит будничную черную работу: учит крестьян в глухих захолустьях правилам санитарии и гигиены, вместе с ними чистит отхожие места, обучает домашнему прядению, племенному делу; в своих печатных органах помещает материалы по диететике, например, о пользе добавления в голодный рацион крестьян зеленых листьев различных растений, публикует статью «Все о рисе», рекомендуя употреблять в пищу неочищенный рис; агитирует женщин отказываться от ношения чадры; рассказывает о преимуществах кооперативного труда и сбыта готовой продукции; помогает организовать обучение грамоте крестьянских детей; всюду выступает в защиту прав и интересов «неприкасаемых», проповедует религиозную терпимость, ратует за дружбу общин. В «Янг Индия» и «Хариджане» Ганди пишет о необходимости объединения народа и внесения в широкие массы чувства национального самосознания, гордости за свою родину.
Ганди не везде встречают гирляндами цветов, реакция организует против него провокации и демонстрации с черными флагами. В Пуне в него даже бросают бомбу, от взрыва которой пострадало семь человек, но сам Ганди остался невредим. Власти в Дели и правительство в Лондоне торжествовали: Ганди отошел от политики и ушел с головой в общественную деятельность, которая, по их мнению, ничем не грозила устоям английского колониального господства в Индии.
Подлинные патриоты из числа конгрессистов остро переживали самоустранение Ганди от руководства Конгрессом. Неру писал ему полные горечи и боли письма, упрекая за самоизоляцию, говорил об измене Конгресса идеалам свободы, осуждал принятие Конгрессом резолюций о прекращении кампании гражданского неповиновения и о возрождении свараджистской партии. Неру не скрывал перед Ганди, что находится в состоянии глубокой депрессии и переживает внутрипартийный политический кризис и решение Бапу выйти из конгресса как личное горе и большую душевную травму.
Ганди убеждал Неру, что идеалы борьбы не изменились, изменилась лишь тактика. «Я остаюсь все тем же, каким вы меня узнали еще в 1917 году и позднее, – отвечал ему Ганди. – Я желаю полной независимости для нашей страны…» Придет время, доверительно писал он Неру, и те резолюции, которые так тревожат его теперь, сыграют свою положительную роль в борьбе за независимость Индии.
Успокаивая Неру и других соратников по национально-освободительной борьбе, сам Ганди в это время тоже был душевно надломлен. Он не мог не видеть, сколь ничтожный результат приносят его поистине неистовые усилия в пропаганде «деревенского социализма». Возврата к самообеспеченной деревне, которая бы кормила, одевала себя и удовлетворяла другие свои потребности, не получалось. Новые мирохозяйственные связи уже изменили доиндустриальную эпоху, разрушили прежний уклад индийской деревни. Бедность, нищета упорно воспроизводили себя, становясь еще более уродливыми и беспощадными к беззащитным детям, старикам и высохшим до костей земледельцам.
Но Ганди работал не покладая рук, забывая об отдыхе. Точно одержимый, он, казалось, готов был перебрать по песчинке Сахару, чтобы возродить в этой пустыне прежнюю цветущую жизнь. Тщетно. Все оставалось по-прежнему. Разве что домашнее прядение и ткачество превратилось в самое почитаемое занятие индийцев. Одежда из домотканой ткани стала, как говорил Неру, «мундиром национальной свободы». Даже богатые люди – князья и феодалы уже не хотели щеголять в шелках и атласах. Суть же имущественных и классовых отношений от этого не менялась.
Ганди все чаще объявлял «недели молчания», в ходе которых погружался в невеселые мысли. В начале 1936 года, в возрасте шестидесяти семи лет, в течение более десяти недель он находился в состоянии сильного нервного расстройства. Когда люди восхваляли его учение, Ганди резко отвечал, что такого понятия, как гандизм, не существует и что он не желает оставлять после себя никакой секты. Но как бы там ни было, а в реорганизованном им еще в 1918–1920 годах Конгрессе гандистское направление оставалось с тех пор преобладающим. Существовавшие в конгрессистской партии два других течения – правореформистское и левое, уравновешивая друг друга, тоже испытывали на себе влияние идейных установок Ганди.
Формальный выход Ганди из Конгресса в период внутрипартийного разброда ничуть не поколебал его престижа в массах, а его популярность как общенационального надпартийного лидера еще больше возросла. Теперь он не отвечал за маневрирование Конгресса и частичное соглашение с колонизаторами по поводу проведения выборной кампании в законодательные органы страны. Правда, Конгресс, сохраняя свое преимущественное влияние среди имущих классов Индии, получил на выборах в ноябре 1934 года более половины голосов и мест в центральной законодательной ассамблее. Как и предполагал Ганди, немалую роль в этой победе сыграли свараджисты. Однако в значительной степени победу Конгрессу на выборах обеспечило левое крыло партии во главе с Джавахарлалом Неру. К левым конгрессистам примыкали и группы, объявлявшие себя сторонниками построения в Индии социалистического общества.
В ноябре 1933 года образовалась единая Коммунистическая партия Индии. Был избран Центральный комитет партии и подтверждены сформулированные еще раньше задачи антиимпериалистической и антифеодальной борьбы индийских трудящихся.
Во время избирательной кампании индийские коммунисты и патриоты развернули борьбу за создание единого антиимпериалистического фронта. Огромное значение для избрания правильного политического курса индийскими коммунистами имели решения IV конгресса Коминтерна и открытое письмо индийским коммунистам от Р. П. Датта и Бена Брэдли – членов компартии Великобритании. Преодолевая сопротивление со стороны правых конгрессистов, индийские коммунисты влились в Конгресс и существенно повлияли на его позицию в борьбе
