пространное заявление по вопросу о войне. В нем резко осуждались фашизм и нацизм и указывалось, что в них особо ярко проявились те черты империализма, против которых индийский народ борется уже многие годы. Рабочий комитет со всей решимостью осудил агрессию нацистского правительства Германии против Польши и выразил симпатию тем, кто противостоит этой агрессии. В заявлении подчеркивалось, что вопрос об участии Индии в войне должен решаться самим индийским .народом и никакие чужеземные власти не могут навязать ему свою волю. Народ Индии не может позволить эксплуатировать ресурсы его страны в империалистических интересах.
Вместе с тем Рабочий комитет ИНК выразил готовность сотрудничать с английским правительством в ведении войны, обусловив свое сотрудничество отказом Англии от методов принуждения и давления на Индию. Сотрудничество должно быть сотрудничеством между равными и осуществляться с обоюдного согласия сторон во имя цели, которую они признают достойной их совместной борьбы. В заявлении отмечалось, что Индия не может участвовать в войне, которая провозглашается войной за демократическую свободу в то время, когда сама Индия лишена и -свободы, и демократии.
Руководители ИНК указывали на необходимость единства провозглашаемых Англией идеалов с действительными целями и мотивами ее политики. В этой связи в заявлении говорилось: «…История учит тому, что даже самая пламенная клятва может быть вероломно нарушена… Сейчас вновь утверждают, что демократия в опасности и ее нужно защищать, с чем Комитет полностью согласен. Комитет верит, что народы Запада движимы этим идеалом и этими целями и что они готовы принести жертвы во имя них, но идеалы и стремления народов и тех, кто пожертвовал собой в борьбе, вновь попраны, и клятва, данная людям, принесшим себя в жертву, нарушена.
Если война ведется во имя защиты статус-кво империалистических владений, колоний, интересов отдельных групп и привилегий, то Индия не может связать себя с ней. Если же стоит вопрос о судьбах демократии и мирового устройства, основанного на демократии, тогда Индия глубоко заинтересована в этом. Комитет убежден, что стремление Индии к демократии не противоречит интересам английской или мировой демократии, тогда как между демократией в Индии и в других районах Земли и империализмом и фашизмом существует неразрешимый внутренний конфликт. Если Великобритания борется за сохранение и расширение демократии, тогда ей непременно надлежит покончить с империализмом в своих собственных владениях, основать полную демократию в Индии и предоставить индийскому народу без вмешательства извне право на самоопределение путем принятия своей конституции на Учредительной ассамблее… Свободная демократическая Индия с радостью объединится с другими свободными странами ради совместной обороны от агрессии и в целях экономического сотрудничества. Она готова содействовать созданию такого мирового порядка, который действительно будет основан на свободе и демократии и при котором знания и ресурсы всего мира будут использованы в интересах прогресса и благосостояния человечества».
Авторы заявления Рабочего комитета оказались очень прозорливыми, указав на глубинные последствия развязанной войны: они предсказывали, что в итоге войны наступит распад колониальной системы империализма. «Кризис, переживаемый Европой, – это кризис всего человечества, и он не пройдет, подобно другим кризисам и войнам, оставив нетронутыми основы современного мира… Индия с ее огромными ресурсами должна играть важную роль в реорганизации мира, но она может выполнять эту роль, лишь будучи свободной нацией, раскованная энергия которой может быть направлена к этой великой цели. Свобода сегодня неделима, и всякая попытка сохранить империалистическое господство в любой части мира неизбежно приведет к новому бедствию».
Основным автором этого документа был Джавахарлал Неру, который только что вернулся из поездки в Китай. Ганди одобрял антиимпериалистическую сущность заявления Рабочего комитета Конгресса, однако он не мог согласиться с положением о возможности совместного с англичанами ведения военных действий – этого он не принимал.
Таким образом, в начале второй мировой войны руководители Конгресса, правомерно сомневаясь в характере войны, потребовали от английского правительства, во-первых, ясно определить ее цели и, во-вторых, заявить, намерено ли оно предоставить Индии независимость.
Заявление Конгресса об отношении к войне вызвало настоящее смятение в правящих кругах Англии. Вице-король был явно растерян.
Возмущенная Индия протестовала. Антивоенное движение серьезно угрожало планам Англии по использованию людских и материальных ресурсов страны в целях ведения войны. Вице-король уже сожалел о своих самоуверенных действиях. Зря он игнорировал лидеров Конгресса, лишив себя их доверия и поддержки. Лорд Линлитгоу пытается исправить свою ошибку и вспоминает о Ганди. Он посылает ему телеграмму с просьбой о встрече. Первым же поездом Ганди приезжает в Симлу, где его с нетерпением ожидает вице-король. Ганди говорит Линлитгоу, что его симпатии целиком на стороне государств, борющихся против фашизма. Но как человек, верующий в доктрину ненасилия, самое большее, что он может предложить державам антигитлеровской коалиции, – это свою полную и безусловную моральную поддержку. Ужасы войны потрясли Ганди. «Я не нахожу никакого утешения для себя, – признается он вице-королю. – В тайниках своего сердца я всегда буду в ссоре с Богом за то, что он позволил этому свершиться. Мое ненасилие кажется почти бессильным…»
«Почему миллионы людей позволяют убедить себя убивать других или идут на сознательный риск быть убитыми или искалеченными на войне, но так мало находится людей даже среди самых неистовых пацифистов, которые были бы готовы отдать свою жизнь за дело мира?» – печально задумывается над этим вопросом Ганди, видя, как конгрессистов все больше захватывает соблазнительная идея почерпнуть из кровавых луж войны свободу для своей родины. Такие планы представлялись ему чудовищными. Ганди продолжает стоять на своем, утверждая, что насилием против насилия нельзя решить ни одной проблемы. Он остается убежденным пацифистом, сознавая при этом, что мало кто из конгрессистов верит в возможность применения принципа ненасилия на практике во время войны между государствами.
Индийский вождь разочаровал вице-короля, совершенно определенно сказав ему, что он против того, чтобы Конгресс согласился взять на себя ответственность за активное участие Индии в войне. Позиция Ганди расходилась с настроением подавляющего большинства конгрессистов, которые все еще не теряли надежды на то, что участие индийцев в войне на стороне Англии вынудит ее уже теперь предоставить Индии независимость. Кроме того, миллионы индийцев были подлинными антифашистами и стремились принять активное участие в борьбе с нацистской Германией. Поэтому-то Ганди с грустью говорит: «Моя позиция замыкается на одном мне. Я должен еще посмотреть, есть ли у меня какие-либо попутчики на моем одиноком пути…» Его убеждения были настолько тверды, что он без колебания готов был порвать отношения со своими близкими соратниками и с самим Конгрессом.
Вице-король лихорадочно ищет выхода из создавшегося положения в Индии: ни заявление Рабочего комитета Конгресса об отношении к войне, ни его трехчасовая беседа с Ганди в Симле не сулили ничего хорошего. Индия становилась еще более непокорной, запрашивая за свое военное сотрудничество неприемлемую для метрополии цену. Линлитгоу шлет в Лондон одну депешу тревожнее другой. А там почти беспрерывно заседает Военный кабинет. Однако тщетно: и там не находят панацеи от стремления индийского народа к свободе.
2 октября 1939 г. английский кабинет по докладу министра по делам Индии рассмотрел очередную телеграмму вице-короля. Он сообщил о том, что разрыв с Конгрессом представляется ему почти неминуемым, и просил одобрить наконец текст заявления правительства ее величества в отношении Индии в связи с начавшейся войной. Желая выглядеть перед Лондоном конструктивным политиком, Линлитгоу выдвинул при этом предложение созвать конференцию представителей всех партий Индии. Против «экстремистской» позиции Конгресса он надеялся заручиться поддержкой Мусульманской лиги* и партий князей. Но и теперь кабинет медлил с обнародованием заявления: нужно было сделать слишком большую ставку, на что в Лондоне не решались.
Английскому правительству потребовался месяц для ответа на требования Конгресса. Причем реакция оказалась столь негибкой, что лишь еще более осложнила англо-индийский кризис. 17 октября 1939 г. вице-король публично признался, что он «не может раскрыть цели войны лучше, чем это уже сделал премьер-министр Великобритании». Лорд Линлитгоу многозначительно, будто идя на большую уступку Конгрессу, заявил, что английское правительство намерено после завершения войны в соответствии с законом об управлении Индией 1935 года рассмотреть вопрос о предоставлении Индии статуса доминиона, то есть не сказал ничего нового. Он снова распространялся о трудностях решения этого вопроса в связи с религиозно-общинными разногласиями в стране и отрицательной позицией, занятой правителями многочисленных «самостоятельных» княжеств.
Слова Линлитгоу расстроили Ганди, он с горечью комментировал их: «Общинные различия издавна использовались английским правительством для того, чтобы мешать устремлениям Индии. Даже теперь, как можно себе представить, продолжает разыгрываться отвратительный спектакль о противоречиях между Лигой и Конгрессом».
Джинна, поощряемый вице-королем в своих политических амбициях, заявил, что мусульмане самостоятельно определят свое отношение к будущей конституции Индии и устройству государства и что Мусульманская лига должна быть признана единственной организацией в стране, представляющей всех индийских мусульман. Таким образом, Джинна наносил удар по представлениям Ганди о будущем Индии как о едином и светском государстве и по самому Конгрессу как всеиндийской политической партии, которая строилась независимо от религиозной принадлежности ее членов.
25 октября 1939 г. на заседании Военного кабинета Великобритании, которое состоялось в резиденции премьер-министра на Даунинг-стрит, 10, снова стоял вопрос о положении в Индии и о ее участии в войне. При всей сложности вопрос этот для английского правительства сводился к дилемме: или найти компромисс с Конгрессом, используя при этом то обстоятельство, что его руководство, включая Ганди, осуждает фашизм, или – на чем настаивал Черчилль – просто раздавить конгрессистскую партию и силой подавить национально-освободительное движение. К однозначному решению правительство Чемберлена тогда еще не пришло. Оно колебалось. Верховный наместник британской короны в Индии вице-король Линлитгоу на этот раз тоже проявлял не свойственную ему осмотрительность. Видимо, он убедился, что держать в повиновении огромный народ куда сложнее, чем разыгрывать в адмиралтействе на штабных картах военно-морские сражения.
Вице-король в шифрованной депеше испрашивал у Лондона совета на новую встречу с Ганди и Джинной. Он полагал возможным согласиться с предложением представителя консервативных мусульманских кругов сэра Мохаммеда Зафруллаха Кхана передать портфель министра обороны Индии индийцу. Уже сам факт принятия этого предложения, по мнению Линлитгоу, создавал бы иллюзию, что индийцы сами организуют оборону своей страны. Кроме того, это позволит представить дело так, будто самые популярные лидеры выразили тем самым готовность к сотрудничеству с центральным правительством.
Министр иностранных дел Великобритании лорд Галифакс (лорд Ирвин), хорошо знавший Индию и самого Ганди по своей нелегкой верховной миссии в этой стране, усомнился, чтобы Ганди, будучи неистовым пацифистом, одобрил предложение о назначении министра обороны из числа своих соотечественников. Это противоречило бы его принципам и убеждениям. Правда, ограничение полномочий такого министра сугубо административно-хозяйственными, по своему характеру мирными функциями могло бы изменить
