и тогда вам будет стыдно перед ними.
Гул удивления, возмущения и испуга прокатился по залу. Организаторы встречи, ничего не понимая, растерянно переглядывались, а Индира с нескрываемым возмущением продолжала:
– Располагая капиталами, вы транжирите их в свое удовольствие вместо того, чтобы оказать помощь национально-освободительному движению на родине или угнетенным племенам в Южной Африке, как пытался в свое время это делать Махатма Ганди, живя в этих краях.
О «дерзком» выступлении Индиры Махатма узнал еще до того, как она успела прибыть в Бомбей. Для него стало ясно, что в плеяду стоических борцов за индийскую свободу вступает новое, молодое поколение.
Индира нашла Бапу мало изменившимся, разве что он еще больше похудел и совсем лишился зубов. Большую часть времени он проводил в своей скромной обители на реке Сабармати. Бапу встретил Индиру по-отечески трогательно. Она, конечно же, догадывалась, что встреча состоялась не без участия ее отца, который, находясь в тюрьме, не мог сам ввести ее в курс последних событий в Индии и дать необходимые советы. Сделать это за себя он, вероятно, попросил Бапу. Что в общем-то было вполне естественно, поскольку Бапу всегда принимал самое живое участие в судьбах членов семьи Неру. А быть может, Бапу и сам проявил такую инициативу, что тоже неудивительно.
Из откровенной и обстоятельной беседы с Ганди Индира поняла, что Бапу не изменил за эти годы свои убеждения. Он все так же истово искал гармонии в соединении большой политики с чувствами и желаниями простого человека, рационального разума с отсталыми крестьянскими взглядами. Он оставался олицетворением идеализированной правды. Выживет ли эта красивая трепетная правда в условиях суровой действительности – войны, жесткого правительственного насилия, полицейского террора, голода и нищеты? Сомнений не было, Махатма Ганди играл выдающуюся роль в истории страны, но все же послушный ему народ один решал судьбу Индии. Очень хорошо, что сам Ганди понимал это лучше других.
…В то время, когда объявленная Ганди «символическая кампания» против войны была сведена на нет и руководители ИНК, включая Джавахарлала Неру, содержались в изоляции, пожар войны в Европе разгорался. Фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз. Война против гитлеровского фашизма и японского милитаризма приобретала для всех народов мира освободительный характер. Советский народ вел Великую Отечественную войну.
Освободительные цели войны оказали влияние и на позиции индийского движения за независимость; еще сильнее обострились идеологические разногласия между правыми и левыми конгрессистами. Компартия Индии призвала наряду с продолжением борьбы за независимость страны активно участвовать в войне против держав фашистской «оси».
Рабочий комитет Конгресса в декабре 1941 года принял резолюцию, в которой говорилось: «Советский Союз всегда отстаивал ясные гуманные, культурные и социальные ценности, имеющие огромное значение для развития и прогресса человечества. Рабочий комитет считает трагедией, если, в итоге разрушительной войны эти усилия и достижения будут уничтожены». Конгресс выразил восхищение героической борьбой советских людей против фашизма в защиту своей Родины и свободы. Симпатии Ганди были целиком на стороне Советского Союза, но он и его сторонники по-прежнему выступали против участия индийцев в любой войне.
Руководители двух самых крупных западных держав – Франклин Рузвельт и Уинстон Черчилль, учитывая глобальные масштабы войны, больше уже не могли умалчивать о целях своих стран в войне. Обнародования этих целей так, как это сделал в самом начале войны Советский Союз, добивалась не одна Индия, но и «белые» доминионы Британской империи – Австралия, Канада, Новая Зеландия, Южная Африка. Надо было убедить народы мира, что США и Англия воюют в первую очередь за высокие антифашистские освободительные идеалы.
В начале августа 1941 года на борту военного корабля в гавани Арджентия состоялась встреча президента США Рузвельта и премьер-министра Англии Черчилля. В подписанной ими 14 августа Атлантической хартии были наконец сформулированы цели войны, о которых можно было бы публично заявить, рассчитывая на симпатии народов мира. Правительства Англии и США торжественно декларировали, что «они уважают право всех народов избирать себе форму правления, при которой они хотят жить; они стремятся к восстановлению суверенных прав и самоуправления тех народов, которые были лишены этого насильственным путем».
Война приобрела освободительный характер. Она велась за души народов мира. Поверженные и угнетенные нации хотели верить – и этого не могли не знать в Лондоне и Вашингтоне – в возможность создания нового справедливого послевоенного мира, мира, который бы, как мечтал Ганди, был способным уберечь человечество в будущем от глобальных катастроф.
Фарисейски ставя свою подпись под Атлантической хартией, Черчилль тут же делает запись в своем дневнике: «Военный кабинет абсолютно прав, что не пожелал рассматривать Индию в качестве самостоятельного суверенного государства». Он ничуть не смущается заявлять, что положения Атлантической хартии не могут быть распространены на Индию. Черчилль раскрывает свое отношение к хартии, как к документу чисто конъюнктурного характера: это «временное и частичное заявление о целях войны, предназначенное для того, чтобы убедить все страны в наших справедливых целях, а не завершенная схема, которую мы должны осуществить после войны».
За внешне привлекательными статьями Атлантической хартии скрывалась тайная, «джентльменская» договоренность лидеров двух держав установить после войны англоамериканское господство над всем миром. Этот замысел тем более казался им выполнимым, что они рассчитывали на ослабление Советского Союза, который один на один отражал натиск всей мощи гитлеровской военной машины.
В период войны под игом Британской империи находилось полмиллиарда населения колоний, но она все еще продолжала строить алчные планы по захвату новых колоний. США, однако, вовсе не были склонны уступать Англии руководство миром. Их привлекала Индия, и они в любой момент были готовы усилить свое влияние в этой стране. Рузвельт был не прочь наладить контакты с буржуазными лидерами индийского национально-освободительного движения. Поэтому еще в первой половине 30-х годов Ганди не раз передавалось приглашение посетить США. Но понимая смысл таких приглашений, Ганди отклонял их, тактично говоря, что сейчас не время для визитов.
Всякий раз, когда заходила речь об Индии, Черчилль приходил в крайнее раздражение. Заигрывание США с индийскими националистами вызывает у Черчилля непроходящую сердечную боль, тревогу у всей английской автократии. Ревность вызывает подозрительность. Не зря, видимо, английскими послами в США направлялись «специалисты» по индийским делам: до декабря 1940 года – бывший вице-король Индии лорд Лотиан, а после его кончины – лорд Галифакс. В декабре 1941 года Рузвельт, воспользовавшись пребыванием Черчилля в Вашингтоне, хотел обсудить с ним индийскую проблему. «Моя реакция была такой острой и такой пространной, – вспоминает позднее об этом случае Черчилль, – что он уже больше никогда устно не поднимал этого вопроса».
Война в Азии расширялась. Япония уже захватила Индокитайский полуостров, приближаясь к Бирме и к восточным границам Индии. В этих условиях вице-король, рассчитывая заручиться поддержкой руководителей Конгресса в войне с Японией, 3 декабря 1941 г. объявляет массовую амнистию участникам гандистской сатьяграхи. Однако премьер-министр Черчилль не согласен с действиями вице-короля и телеграфирует ему: «Я был поражен известием о том, как вы далеко зашли с освобождением из тюрем остававшихся там сатьяграхов. Как вам известно, я всегда считал, что к человеку, подобному Неру, необходимо относиться как к политическому узнику, а не как к уголовнику, и приветствовал любое смягчение его участи. Тем не менее мое мнение по поводу этого массового освобождения сводится к тому, что оно является капитуляцией в момент, когда нам сопутствует успех. Не вызывает сомнения то, что освобождение этих заключенных в качестве акта милосердия будет провозглашено победой партии Ганди…»
Индийский вождь воспринял «милосердие» властей без энтузиазма и не помышлял делать благодарственных жестов.
Черчиллю все же пришлось пересмотреть свою жесткую позицию в отношении индийских национальных сил. К этому его вынуждали военные успехи Японии, грозившие Британской империи катастрофой: 7 декабря 1941 г. японская авиация нанесла внезапный удар по Пёрл-Харбору и вывела из строя основные силы Тихоокеанского флота США; в феврале 1942 года под ударами японских войск пал Сингапур; в марте ими была занята столица Бирмы – Рангун; они оккупировали Гонконг; японский флот появился в Бенгальском заливе. В сложившейся обстановке и под известным нажимом президента США Черчилль решает предпринять попытку преодолеть кризис в отношениях Англии с Индией. После падения Рангуна он объявляет в парламенте, что направляет в Индию для переговоров с лидерами всех индийских партий и общин видного государственного деятеля Англии, члена Военного кабинета сэра Стаффорда Криппса.
Напряженность в политической жизни Индии усиливалась. По мере того как нарастала угроза японского вторжения в Индию, к ней все больше стали проявлять непосредственный интерес США и Китай, вызывая тем самым раздражение Черчилля. Между ним и президентом Рузвельтом завязалась переписка о положении в Индии.
Еще до приезда в Индию миссии Стаффорда Криппса сюда в феврале 1942 года прибыл Чан Кайши, который не скрывал своего намерения установить личные контакты с представителями национального движения в Индии с целью оказания на них своего влияния. Это обстоятельство просто взбесило английского премьер-министра. Он резко заявил, что Военный кабинет не может согласиться, чтобы глава иностранного государства вмешивался в качестве «беспристрастного арбитра» во взаимоотношения между представителями короля Англии и лидерами Конгресса Ганди и Неру.
12 февраля 1942 г. Черчилль писал Чан Кайши: «Мы, члены правительства, считаем, что Ваше намерение посетить г-на Ганди в Варде может помешать нашему желанию сплотить всю Индию в военных усилиях против Японии… Я смею надеяться, что Ваше Превосходительство будет столь любезно, что не станет проявлять настойчивость в этом вопросе вразрез с желаниями вице-короля и короля-императора». Чан Кайши не прислушался к предостережению Черчилля. 18 февраля в Калькутте состоялась четырехчасовая беседа Чан Кайши с индийским вождем. Ганди, как всегда, был внимателен и вежлив с собеседником, однако твердо выразил несогласие со многими его националистическими взглядами. После отъезда Чан Кайши из Индии Черчилль облегченно записал в своем дневнике, что его «несвоевременная поездка закончилась, не принеся никакого вреда».
Перед тем как направить миссию Криппса в Индию, Черчилль обменялся несколькими посланиями с президентом Рузвельтом. «Мы серьезно рассматриваем вопрос о том, – писал он, – следует ли в нынешний критический период объявить декларацию о предоставлении Индии после войны статуса доминиона и при желании с правом отделения…» Но вслед за обнадеживающим введением Черчилль делает такое множество оговорок и высказывает столько сомнений, что вопрос о предоставлении Индии независимости и о превращении ее в единое национальное государство при этих условиях практически становится неразрешимым.
Он цитирует Рузвельту заявление председателя Мусульманской лиги Джинны, в котором выражает серьезные опасения, что власти могут отступить перед антианглийскими элементами в Индии, и призывает английское правительство, в случае конституционных преобразований в стране, объявить о своем согласии с планом раздела Индии и создания Пакистана.
Черчилль,
