покрыто мраком государственной тайны. Официальная пресса писала о внешних интересах империи и о суровых требованиях военного времени. Индийцев убеждали, что только английский король и могущественная Англия ценой своих «бескорыстных» усилий и жертв могут спасти их от неминуемой гибели.
Как и прежде, зло, верша свое черное дело, рядилось в благородную тогу. Наступит ли когда-нибудь этому конец?! Неужели политики так ничему и не научились за долгие столетия существования на Земле человеческого общества и государства?! – вопрошали критики Ганди слева.
Научились, убежден Ганди. Добро осознало себя. Человечество за свою историю накопило огромный потенциал духовных ценностей и славных дел. А потому по мере дальнейшего духовного и общественного развития человечества и каждого человека в отдельности добро будет одерживать все больше побед. Общество должно и непременно станет в конечном итоге ненасильственным: у него просто нет другого выхода. Ненасилие могущественнее тирании зла. Вопрос только в том, чтобы оно стало в жизни активнее зла, чтобы человек научился пользоваться ненасилием как непобедимым оружием своего ума и сердца.
Ганди, этот немощный телом старец, схвачен полицией и содержится под усиленной охраной. А во дворце вице-короля в Дели и в резиденции Черчилля в Лондоне спокойнее не стало. Там боятся Великой души.
11 августа, на второй день после ареста Ганди, министр по делам Индии телеграфировал вице-королю в Дели о том, что Военный кабинет уже рассмотрел его срочное донесение о возможном объявлении Ганди голодовки-протеста и что в Лондоне полностью осознают его, вице-короля, трудности и те серьезные последствия, которые, вероятно, станут неизбежными в Индии, если Ганди умрет, образно говоря, на его руках.
Ничего не имея против коварной тактики «кошки-мышки» по отношению к Ганди в принципе, министр поставил перед вице-королем ряд вопросов. В частности, и его, и Черчилля тревожило то обстоятельство, что, окажись умирающий Ганди на свободе, его трудно будет изолировать от внешнего мира, умирая, он еще может успеть нанести ощутимый урон правительству и престижу империи. Лондон, разумеется, интересовала не судьба индийского вождя. Его возможная кончина ничуть не волновала английское правительство. Власти были озабочены, как бы сделать так, чтобы Ганди ушел из жизни незаметно, тихо и по своей собственной воле, чтобы он своей жертвенной смертью не потряс устои колониальной власти в Индии. Военный кабинет в этой связи предписывал вице-королю продумать до мельчайших деталей избранную им тактику «кошки-мышки». Главное при переводе голодающего Ганди из места заключения в его обитель – обеспечить полную изоляцию «свободного» узника от друзей и единомышленников; перекрыть всякие каналы, по которым он мог бы осуществить контакты с прессой; оцепить район предполагаемого местонахождения Ганди плотным кольцом полицейского заслона.
Возможно ли осуществить все это на практике? – запрашивал вице-короля кабинет Черчилля. И, опасаясь, что эти меры окажутся все-таки неэффективными, предлагал ему изучить вопрос и незамедлительно сообщить свое мнение о целесообразности высылки Ганди, Неру и других руководителей Конгресса из Индии, например, в Южную Африку или на малонаселенные острова в Индийском океане.
16 августа шифрованной телеграммой вице-король ответил Лондону. Имея в виду, сообщал он, что по причине плохого состояния здоровья Ганди может не перенести длительной дороги в Южную Африку или в Аден, принято решение поместить его под стражу в районе Пуны в пустующем дворце верного английским властям мусульманского миллионера Ага Хана. Остальных руководителей Конгресса содержать в заключении отдельно от Ганди в Ахмаднагарской крепости, расположенной в 300 километрах от Бомбея. Территория дворца Ага Хана будет обнесена колючей проволокой и круглосуточно охраняться специальным подразделением полиции. На случай голодовки Ганди разработана целая система мер. К Ганди будет подослан его сын Девадас, который, заботясь о судьбе отца, по мнению губернатора Бомбея, вероятно, согласится
сотрудничать с английскими властями и информировать их о том, что происходит во дворце Ага Хана. Ему же, если отец объявит голодовку, будет доверено, при условии соблюдения им интересов английского правительства, определять круг лиц, исключая представителей прессы, которым будет дозволено свидание с Ганди.
По мнению вице-короля и губернатора Бомбея, осуществление этого плана отвечало бы их замыслу и позволило бы английскому правительству выглядеть перед индийской и мировой общественностью в деле Ганди вполне гуманно. Кабинет Черчилля, одобрив соображения вице-короля, тем не менее предписал ему занять в отношении Ганди твердую линию и действовать, сообразуясь со складывающимися обстоятельствами.
И все-таки Ганди, находясь в строгой изоляции от внешнего мира, не давал покоя колонизаторам. Вопрос о нем еще не раз выносился на повестку дня заседаний Военного кабинета. Разве одно это не свидетельствовало о выдающейся роли Ганди в национально-освободительном движении в Индии, об эффективности его ненасильственных методов борьбы за свободу своей страны?!
Английские власти нимало не смущало беспардонное вторжение в личную жизнь узника, использование безнравственных средств слежки за ним, отвратительных по своей сути приемов лжи и лицемерия для обмана общественности. Не случайно поэтому на протокольных записях заседаний кабинета по «делу Ганди» помимо грифа «секретно» жирным шрифтом указывается: «Подлежит хранению под замком и на ключе». Мало того, делается еще и дополнительная приписка с просьбой обращаться с протоколами особо осторожно, дабы сохранить их содержание в абсолютной тайне.
Но история – беспощадный судья. Рано или поздно, тайное становится явью, и в этом смысле суд будущего действительно неотвратим.
Когда повсюду в Индии шли повальные аресты и в тюрьмах уже находились почти все видные руководители Конгресса, агентство Рейтер распространило заявление Раджагопалачария о плане выхода из создавшегося в Индии политического кризиса. Говорили, что идея этого плана возникла не без подсказки и участия дипломатических эмиссаров США. Тем не менее его единственным автором выступил Раджагопалачария, который в 1937–1939 годах был главным министром конгрессистского правительства в провинции Мадрас. Политическое кредо Раджагопалачария было настолько консервативным, что он не находил общей платформы даже с конгрессистами, стоявшими на крайне правом крыле партии. По этой причине уже к 1940 году он вышел из Конгресса. Его план был неоригинален: что-то похожее обсуждалось еще правительством Чемберлена в 1939 году. Собственно, это была старая, уже провалившаяся идея, с которой Раджагопалачария никак не мог расстаться. Суть – создание марионеточного индийского правительства с сохранением верховной власти за британской короной. За вице-королем закреплялось единоличное право назначать и смещать министров, утверждать или отклонять все решения правительства.
Инициатор плана обратился к вице-королю с просьбой организовать ему поездку в Лондон. Тот запросил английское правительство. 7 ноября 1942 г. вопрос был вынесен на обсуждение Военного кабинета. К этому времени в Лондоне получили и письмо Криппса, который, потерпев неудачу со своей миссией в Индии, рекомендовал принять Раджагопалачарию. Криппс писал, что беседы с ним ни к чему не обязывают, но были бы весьма полезными как свидетельство того, что правительство его величества предпринимает-де постоянные усилия, чтобы найти способ урегулирования индийской проблемы. Во всяком случае такой шаг показал бы нашим друзьям и в Индии, и в Америке, подчеркивал он, что мы делаем для достижения этой цели все от нас зависящее.
Криппс откровенно писал, что не имеет в виду достижение какого-либо положительного результата от переговоров. Он предлагал принять Раджагопалачарию для обмана общественного мнения и для того, чтобы «умаслить» американского союзника. А для придания визиту Раджагопалачария в Лондон большей политической важности просил организовать ему в Индии встречу с Ганди и как можно шире разрекламировать ее.
Выдвигая такое предложение, вице-король и Криппс не учли одного – Черчилль не допускал и тени мысли об изменении колониальных порядков в Индии. Даже политическая игра на этот сюжет казалась ему неприемлемой. Он мог мастерски разыграть любой политический сценарий, что же касалось Индии – нет. Индия значила для британской империи слишком многое, чтобы играть с ней в опасные игры. Черчилль был опытным и мудрым политиком, но он не мог даже притворно проявить терпимость к идее предоставления Индии независимости, хотя бы в отдаленном будущем.
План Раджагопалачария вместе с соображениями вице-короля и Криппса были отвергнуты Черчиллем с порога как несостоятельные. Кстати, одним из мотивов решения кабинета послужило то, что индийской общественности было хорошо известно о политических расхождениях Раджагопалачария с Ганди. Уже одно это обстоятельство не могло никого ввести в заблуждение: Раджагопалачария без Ганди не представлял реальной политической силы в Индии.
Индия не была подготовлена к организованному и достаточно широкому выступлению против колонизаторов, их армии и полиции. Правда, в течение нескольких месяцев народные волнения охватывали многие индийские провинции. Мощные антиимпериалистические демонстрации состоялись в Дели, Бомбее и Калькутте. В прессе даже замелькали заголовки о начале революции. Но это была не революция, а стихийное, лишенное руководства выступление возмущенных масс. Правительство действовало решительно, не останавливаясь перед массовыми расстрелами демонстрантов. Для расправы с индийцами по указанию Черчилля была использована авиация. Толпы безоружных и беспомощных людей безжалостно обстреливались из пулеметов с воздуха.
В ряде районов страны в ответ на жестокое насилие властей возникли группы индийских повстанцев, которые громили полицейские участки, взрывали железнодорожные мосты, нарушали связь. Но эти разрозненные группы, не имея единого руководящего центра, не могли противостоять регулярным войскам и вскоре были разбиты.
Ганди заранее предупреждал правительство, что кампания гражданского неповиновения может выйти за рамки ненасилия. Это звучало серьезной угрозой в адрес англичан. Расчеты Ганди на то, что колонизаторы в условиях военной угрозы со стороны Японии не решатся на массовые карательные операции против индийского народа, не оправдались. Народ оказался неподготовленным к серьезным схваткам с властями, и момент для его выступления был выбран неудачно. Тем не менее индийцы показали свою приверженность делу свободы Индии. «Августовская революция… окончилась поражением, но она свидетельствовала о важном сдвиге в национальном движении – готовности его участников, воспитанных в основном в духе гандистской доктрины ненасилия, выступить с оружием в руках в борьбе за свободу» – так оценивают советские индологи в монографии «История Индии» (М., 1973) события этого этапа национально-освободительной борьбы индийского народа.
Все большее число индийцев начинало понимать, что, ведя войну, западные державы – Англия и США – борются не за изменение, а за увековечение угодного им мирового порядка. До войны они умиротворяли фашизм как силу, способную сдержать социализм и освободительную борьбу народов. Руководители западных держав уже в ходе войны со скрытым сожалением видели, как рушатся бастионы крайней реакции, как ненавистна свободолюбивым странам их империалистическая политика. «Иногда они красноречиво говорили о будущем, чтобы умиротворить свой народ, – отмечал Дж. Неру, – но политика их имела мало общего с этими красивыми фразами. Для Уинстона Черчилля это была война реставрации старых порядков и ничего больше, это было сохранение с небольшими изменениями как социального строя Англии, так и политической структуры ее империи. Президент Рузвельт выступал более многообещающе, но его политика существенно
