Вместе с тем он говорит: «Я вовсе не сторонник необоснованного поклонения всему, что именуется «стариной». Я без колебания отвергаю дурное и безнравственное, каким бы старинным оно ни было, но, сделав эту оговорку, признаюсь, что обожаю старинные обычаи. Мне больно думать, что люди в погоне за всем современным презирают старые традиции и не соблюдают их в повседневной жизни».
Ганди восхищается русским графом. «Удивительно, какой простоте и скромности жил Толстой – пишет он. – Рожденный и воспитанный в роскоши и комфорте богатой аристократической семьи, щедро осыпанный земными благами, какие только можно пожелать, этот человек, познавший все радости жизни, отвернулся от них в расцвете лет и никогда больше ими не прельщался…»
Поразительно, индиец в далекой от России Южной Африке, по выражению Толстого, «на краю света», которому как по объективным обстоятельствам, так и по внутреннему зову предстояло пройти свой собственный суровый жизненный путь, заполненный борьбой и исканиями истины, и которого индийский народ назовет Махатмой, Великой душой, своим вождем и Бапу, отцом новой Индии, воспринимает гения «русского духа» Льва Толстого: своим учителем. Пройдут десятилетия, а Махатма Ганди уже в 1942 году публично заявит: «Россия дала мне в лице Толстого учителя, который предоставил рациональную основу моего ненасилия».
Толстой и Ганди исповедуют одну истину – все люди равны перед природой, она наделила всех, независимо от расы, веры, одним общим правом на жизнь, на равное пользование их общим домом – планетой Земля.
Отрицание Ганди, как и Толстым, всего аморального, стяжательского, что нес с собой предприимчивый капитал, и крушение милого сердцу Ганди традиционного уклада старой крестьянско-ремесленной Индии постоянно толкали его к поиску социального выхода из создавшегося тупика, к истокам нравственных начал общества. Он видел, как в Индии и здесь, в Южной Африке, а по описанию Толстого, и в России происходила трагическая ломка первичных отношений между людьми, принося большинству неисчислимые бедствия. Он вместе с Толстым горевал об уходящем прошлом, о поруганных традициях, о нарушении священных заповедей «золотого» прамира.
Но Мохандас Ганди – не отчаявшийся пессимист, утративший веру в судьбу человечества, не философ в «слоновой башне»; он не претендует на создание какого-то своего особого «изма», он практик и экспериментатор, лабораторией которого является прежде всего он сам как человек, его народ, жизнь, как она есть.
Ганди и Толстой знают одно – вне общечеловеческого блага нет счастья на Земле, но оно зависит от самого народа.
С 1904 года Ганди начинает выпускать еженедельную газету «Индиан опиньон» («Индийское мнение»). Под впечатлением прочитанной им книги английского писателя Джона Раскина «Последнему, что и первому», в которой автор настаивает вести исключительно трудовую жизнь земледельца или ремесленника, Ганди переводит издание газеты в сельскую местность. Он покупает под Дурбаном в местечке Феникс земельный участок и организует колонию, обитатели которой вместе с работой по изданию газеты обрабатывают землю и тем самым зарабатывают себе на скромное пропитание.
Позднее Мохандас Ганди окончательно утвердится в мысли о необходимости физического труда для каждого человека. Отвечая на вопрос, почему великий индийский писатель Рабиндранат Тагор и подобные ему столпы науки и искусства должны заниматься физическим трудом, Ганди скажет, что умственная и творческая работа, несомненно, занимает важнейшее место в жизни людей. Вместе с тем ни один человек не должен быть свободен от обязанности трудиться еще и физически. «В этой связи, – заметил Ганди, – я хотел привести в пример жизнь Толстого и его знаменитое учение о необходимости физическим трудом добывать свой хлеб…»
На страницах «Индиан опиньон» Ганди обращается к опыту революционных событий 1905 года в России. Говоря о русских революционерах, Ганди не без упрека в свой адрес пишет: они «не ограничиваются петициями.., они храбры и патриотичны, они беззаветно служат своей стране, и не будет удивительным, если эта страна свергнет тиранию и добьется свободы». Разумеется, Ганди говорит при этом о ненасильственной борьбе за свободу, но он призывает индийцев проявить самоотверженность и патриотизм «такого же рода».
Вождь российского пролетариата В. И. Ленин в 1908 году называет существовавшие в тогдашней Индии порядки «английско-русскими»*, а Ганди, еще не зная о статье Ленина, метко подмечает определенное сходство между царским самодержавием и английской властью в Индии.
В русском опыте Мохандаса Ганди больше всего привлекает организованность массовых выступлений народа. «Нынешнее движение в России является важнейшим уроком для нас, – пишет он. – Русские рабочие и все другие трудящиеся объявили всеобщую забастовку и бросили работу. И царь ничего не может с ними поделать, ибо нельзя заставить народ работать силой, штыками… Мы тоже можем использовать русское средство против тирании… Наши оковы падут в тот день, когда индийцы объединятся, возлюбят свою страну и будут ставить благо родины выше личных интересов. Нынешняя власть в Индии возможна потому, что есть люди, которые работаю на нее. А ведь и мы можем показать такую же силу, какую показал русский народ».
В своей «Индиан опиньон» от 1 июля 1905 г. Ган, пишет статью о Максиме Горьком. Он восхищается им как человеком, произведения которого призваны «поднять народ против тирании», как героем, который был брошен в тюрьму за свое служение народу, и, наконец, как поборником народных прав. Но и здесь для Мохандаса народ социально неделим и люди по природе свое все хорошие.
Уже тогда Ганди прозорливо подмечает историческое значение революционного процесса в России для народов всего мира и стран Азии в частности. «Если русский народ победит, – высказывает он свою мысль, – то революция в России будет считаться величайшей победой, крупнейшим событием нынешнего века».
Российский опыт убеждает его в мысли, что народ – решающая сила в переустройстве мира, творец истории Пример России учил исходить из интересов угнетенных и в политике опираться на их массовую поддержку.
Живя в самой гуще народа, Ганди не мог не признавать огромной разницы в социальном и экономическом положении классов, но он не хотел соглашаться с наличием между ними непримиримых противоречий. Народ представлялся ему единым целым. Как поборник истины через всеобъемлющую любовь, Ганди искренне исходит в политике из честного принципа: «Скорейший путь добиться справедливости – относиться справедливо и к противной стороне». Но суровой проверкой этой рыцарской формулы явятся грядущие годы, сама жизнь, со всеми ее земными законами, познать которые так страстно хотел Ганди.
В 1906 году в Натале вспыхнуло антиколониальное восстание местных племен – зулусов. Ганди вновь организует индийский санитарный отряд. «Зулусский «мятеж», – писал он, – обогатил меня новым жизненным опытом и дал пищу для размышлений. Бурская война раскрыла для меня ужасы войны далеко не так ярко, как «мятеж». Это, собственно, была не война, а охота за людьми». Сочувствие Ганди было целиком на стороне зулусов, и он был доволен тем, что его работа заключалась в уходе за ранеными зулусами.
В том же году, 22 августа, в правительственной газете Трансвааля был опубликован проект так называемого «черного закона». Согласно закону, каждый проживающий в Трансваале индиец – мужчина, женщина и даже ребенок, начиная с 8-летнего возраста, – должен зарегистрироваться в полиции, сообщить сведения о своем общественном положении, оставить отпечатки пальцев и получить особое регистрационное удостоверение. Отсутствие такого удостоверения влекло за собой арест и депортацию.
Ганди прочитал это сообщение и с несвойственной ему жесткостью в голосе сказал: «Лучше умереть, нежели согласиться с подобным законом».
«Но как мы должны умереть?» – спрашивал он себя. Трансваальские власти нанесли тяжкое оскорбление индийцам и самой Индии. Если этот закон вступит в силу в Трансваале, он затем будет распространен и на другие районы Южной Африки.
В Йоханнесбурге в помещении театра «Империал» состоялся митинг представителей индийской общины. Зал кипел страстями. Собравшиеся выкрикивали угрозы прибегнуть к оружию. «Черный закон» предусматривал меры, унижавшие достоинство индийских женщин. Любой полицейский мог вторгнуться в их жилище и удостовериться в «законности» их пребывания в Трансваале.
Для индийских мусульман и индусов, ревностно оберегающих достоинство своих жен и дочерей, такая мера была просто невыносима. Многие из индийцев заявляли, что они без колебания пристрелят на месте любого, кто посмеет запятнать честь их жен и дочерей.
Поднявшись на трибуну, Ганди предложил принять резолюцию о неподчинении «черному закону», если он будет принят. Он сказал, что предложенная им резолюция не рассчитана на то, чтобы произвести впечатление на мировое общественное мнение. Индийцы сами в состоянии постоять за себя. Смысл резолюции заключается в том, что каждый, кто поклянется не подчиняться «черному закону», должен решить для себя, хватит ли у него внутренних сил сдержать эту клятву, несмотря ни на какие гонения, потерю работы, тюремное заключение, избиения, пытки, голод и даже смерть. Борьба, по словам Ганди, может продолжаться долго, возможно, годы. «Но я смело и с полной уверенностью заявляю, что если даже небольшая часть людей сохранит верность своему слову, наша борьба может завершиться только одним – победой».
Участники митинга встретили слова Ганди восторженными аплодисментами и единодушно проголосовали за резолюцию. Звучали клятвы людей не подчиняться «черному закону». Все ли выдержат предстоящие испытания? Ганди, однако, твердо знал, что если ему придется страдать и бороться в одиночку, то и тогда он не отступит от своей клятвы.
Это было началом многолетней борьбы между героической совестью и властью. Преданная людям душа восстала против тех, кто угнетал их нравственно и физически, кто отнял у них человеческое право быть свободным.
На страницах «Индиан опиньон» Ганди обсуждает вопрос, каким методом должна вестись борьба с властью. Ему ясно одно и главное – этот метод должен быть противоположен тому, который называется «око за око» и который, по его убеждению, может лишь ослепить обе стороны.
Движение, выражавшееся в неповиновении несправедливым законам, сначала называлось «пассивным сопротивлением». Ганди, однако, не нравилось слово «пассивное». Оно не передавало смысла протеста – мирного, но в высшей степени воинственного, активного. Пассивность, по его словам, означает оружие слабого против сильного. Участниками же движения могли стать только сильные духом, небезучастные к судьбам соотечественников, полные бесстрашной решимости победить и, если нужно, умереть ради поставленной цели.
Ганди объявил конкурс на лучшее и более точное название этого движения, в результате проведения которого победил его сын Маганлал, верный последователь и помощник отца. Он предложил термин, образованный путем соединения двух слов из языка гуджарати: сат – истина и аграха – твердость, упорство. С тех пор политическая борьба, проявлявшаяся в двух формах: гражданского неповиновения и ненасильственного несотрудничества, стала называться сатьяграхой (упорством в истине).
Ганди, никогда не отказывавшийся в политической борьбе от возможности уладить конфликт путем переговоров, решает, прежде чем призвать к сатьяграхе, поехать в Лондон. Трансвааль был колонией английской короны, и король мог посоветовать своему правительству отклонить
