Фредериком Пинкаттом. Он был консерватором, но его отношение к индийским студентам было чистым и бескорыстным. Многие
студенты обращались к нему за советом. Я также попросил его о встрече, и он
дал согласие. Никогда не забуду беседы с ним. Он встретил меня как друг и
посмеялся над моим пессимизмом.
— Не думаете ли вы, что все должны быть похожи на Фирузшаха Мехту? Такие, как Фирузшах и Бадруддин, встречаются редко. Будьте уверены, можно стать
рядовым адвокатом, не обладая особым мастерством. Честности и трудолюбия
вполне достаточно для того, чтобы заработать на жизнь. Не все дела сложные.
Расскажите мне о том, что вы вообще читали.
Когда я назвал то немногое, что прочел, он был, как я мог заметить, весьма
разочарован. Но это длилось недолго. Вскоре его лицо озарилось приятной
улыбкой, и он сказал:
— Я понимаю ваше беспокойство. Вы читали явно недостаточно. У вас нет
глубоких знаний о мире, которые являются sine qua non (*) для вакила. Вы не
знаете даже истории Индии. Вакил должен знать природу человека. Он должен
уметь читать мысли человека по его лицу. И каждый индиец обязан знать
историю Индии. Она не имеет прямого отношения к юридической практике, но
знание ее необходимо. Насколько я понял, вы даже не читали историю восстания
1857 года Кея и Маллесона. Прочтите сначала ее, а потом еще две книги для
того, чтобы понять природу человека.
(* Непременное условие (латин.). *)
Это были книги по физиогномике Лаватора и Шеммельпенника.
Я был чрезвычайно благодарен моему высокочтимому другу. В его присутствии
все мои страхи исчезли, но как только я ушел, тревога вернулась. Как узнать
человека по его лицу? Этот вопрос не давал мне покоя на обратном пути домой.
На другой день я приобрел книгу Лаватора. Книги Шеммельпенника в магазине не
было. Я прочел книгу Лаватора и нашел, что она гораздо труднее, чем «Право
справедливости» Снелла, и мало интересна. Я изучал лицо Шекспира, но не мог
понять, откуда взялась у Шекспира привычка бродить по улицам Лондона.
Книга Лаватора не дала мне новых знаний. Совет м-ра Пинкатта практически
мне ничего не дал, но его доброта оказала мне хорошую услугу. Его
улыбающееся открытое лицо сохранилось в моей памяти. Я положился на его
мнение о том, что проницательность, память и способности как у Фирузшаха
Мехты совсем не обязательны для того, чтобы стать преуспевающим юристом: вполне достаточно честности и трудолюбия. А поскольку этого у меня было
достаточно, я стал чувствовать себя увереннее.
Я не смог прочесть фолиантов Кея и Маллесона в Англии, но сделал это в
Южной Африке, так как решил прочесть их при первой возможности.
Итак, с каплей надежды, смешанной с отчаянием, я сошел с парохода «Ассам»
в Бомбее. Море в гавани было бурным, и пришлось добираться до причала на
катере.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I. РАЙЧАНДБХАЙ
В последней главе я говорил, что море в бомбейской гавани было бурным, это
обычная картина для Аравийского моря в июне-июле. Оно было неспокойным все
время, пока мы плыли из Адена. Почти все пассажиры страдали морской
болезнью; один я чувствовал себя превосходно и, стоя на палубе, глядел на
бушующие валы и наслаждался плеском волн. За завтраком, кроме меня, было еще
два человека; они ели овсяную кашу из тарелок, которые держали на коленях, стараясь не вывалить содержимое.
Шторм на море был как бы символом моей внутренней бури. Но я спокойно
переносил шторм, и, думаю, мои волнения также не отражались на моем лице.
Беспокоила каста, которая могла противодействовать моей деятельности. Я
уже говорил о мучившем меня чувстве беспомощности. Я не знал, как приступить
к делу. Но меня ожидали гораздо большие испытания, чем я предполагал.
Старший брат пришел встретить меня на пристани. Он уже познакомился с д-м
Мехтой и его старшим братом, и так как д-р Мехта настаивал, чтобы я
остановился у него в доме, мы отправились к нему. Таким образом, знакомство, начавшееся в Англии, продолжалось и в Индии, вылившись затем в постоянную
дружбу между нашими семьями.
Мне очень хотелось увидеть мать. Я не знал, что ее уже нет в живых и она
не сможет вновь прижать меня к своей груди. Только теперь мне сообщили эту
печальную весть, и я совершил полагающиеся омовения. Брат не сообщил мне в
Англию о ее смерти, так как не хотел, чтобы удар постиг меня на чужбине. Но
и на родине весть эта была для меня тяжелым потрясением. Я переживал потерю
матери гораздо сильнее, чем смерть отца. Большинство моих сокровенных надежд
рухнуло. Но помнится, внешне я никак не проявлял своего горя и смог даже
сдержать слезы и жить, словно ничего не случилось.
Д-р Мехта познакомил меня с некоторыми своими друзьями и братом Шри
Ревашанкар Джагдживаном, с которым мы подружились на всю жизнь. Но особенно
я должен отметить знакомство с зятем старшего брата д-ра Мехты поэтом
Райчандом, или Раджачандрой, участвовавшим на правах компаньона в ювелирной
торговой фирме, носившей имя Ревашанкара Джагдживана. Райчанду было тогда не
более 25 лет, но уже с первой встречи я убедился, что это человек большой
учености, с сильным характером. Было известно, что он шатавадани (человек, обладающий способностью одновременно запоминать или следить за сотней
вещей). Д-р Мехта посоветовал мне испытать его исключительную память. Я
исчерпал свой запас слов из всех известных мне европейских языков и попросил
поэта повторить эти слова. Он повторил и даже точно в том же порядке, в
каком я их назвал. Я позавидовал такой способности, но не это очаровало
меня. Черты, действительно восхитившие меня, я открыл позже. Это были его
глубокое знание священных книг, безупречность характера и горячее стремление
к самопознанию. Впоследствии я убедился, что в самопознании он видел
единственный смысл своей жизни. Следующие строки Муктананда никогда не
сходили с его уст и всегда жили в его сердце:
Я буду считать себя счастливым только тогда,
Когда буду видеть Его в каждом своем поступке;
что поддерживает жизнь Муктананда.
Коммерческие операции Райчандбхая выражались в сотнях тысяч рупий. Он был
знатоком жемчуга и бриллиантов. Он умел разрешить любой, даже самый
запутанный деловой вопрос. Но не это было основным в его жизни. Главным у
него была страсть к созерцанию бога. На его рабочем столе всегда лежали
религиозные книги и дневник. Закончив дела, он тотчас брался за них. Многие
из его опубликованных сочинений представляют собой воспроизведение записей
из дневника. Человек, который сразу после разговора о важной коммерческой
сделке начинал писать о сокровенных тайнах духа, был, разумеется, не
дельцом, а подлинным искателем истины. Не раз и не два, а очень часто я
наблюдал, как в разгар коммерческих дел он погружался в благочестивые
размышления. Я никогда не видел, чтобы он выходил из себя. Нас не связывали
ни деловые, ни другие эгоистические отношения, я испытывал удовольствие от
самого общения с ним. Я был в то время всего лишь адвокатом без практики, но
где бы мы ни встретились, он всегда заводил со мной беседы на религиозные
темы. Я шел тогда ощупью, нельзя сказать, что у меня был серьезный интерес к
религии, но беседы с ним захватывали меня. С тех пор я встречался со многими
религиозными деятелями, стремился увидеться с главами различных религий, и
должен сказать, что ни один из них не произвел на меня такого сильного
впечатления, как Райчандбхай. Его слова проникали мне глубоко в душу. Я
преклонялся перед его умом, его высокой нравственностью и был уверен, что он
никогда не стал бы преднамеренно сбивать меня с пути, что он вверяет мне
свои сокровенные мысли. Поэтому в моменты духовного кризиса я неизменно
искал прибежища у него.
Однако, несмотря на уважение к нему, я не смог отвести ему в своем сердце
место гуру. Оно все еще не занято, и я продолжаю поиски.
Я верю в индусское учение о гуру и его значение для духовного познания.
Думаю, есть большая доля истины в том, что истинное познание невозможно без
гуру. Несовершенный учитель может быть терпим в мирских делах, но не в
вопросах духовных. Только совершенный гнани заслуживает, чтобы его считали
гуру. Необходимо всегда стремиться к самоусовершенствованию, ибо каждый
получает такого гуру, какого заслуживает. Бесконечное стремление к
совершенству — право каждого. Оно его собственная награда. Остальное все в
руках бога.
Итак, хотя я не мог отвести Райчандбхаю место гуру в своем сердце, он
неоднократно, как увидите дальше, направлял меня и помогал мне. Три
современника оказали сильное влияние на мою жизнь: Райчандбхай —
непосредственным общением со мной, Толстой — своей книгой «Царство божие
внутри нас» и Раскин — книгой «Последнему, что и первому». Но о них я скажу
ниже.
II. КАК Я НАЧАЛ ЖИЗНЬ
Старший брат возлагал на меня большие надежды. Он жаждал богатства, известности, славы. У него было благородное, чрезвычайно доброе сердце. Это
качество в сочетании с простотой привлекало к нему многих друзей, и с их
помощью он надеялся обеспечить меня клиентами. Он рассчитывал, что у меня
будет громадная практика, и в расчете на это чрезмерно увеличил домашние
расходы. Он прилагал все старания, подготовляя поле деятельности для меня.
Буря, разразившаяся в касте в связи с моим отъездом за границу, еще не
утихла. Члены касты разделились на два лагеря: одни сразу же снова признали
меня, другие не были склонны допускать меня в касту. Для того чтобы
польстить первому лагерю, брат повез меня в Насик, где я омылся в священной
реке, а прибыв в Раджкот, он дал обед в честь касты. Мне все это не
нравилось. Но любовь брата ко мне была безграничной, а моя преданность ему —
под стать этой любви, и потому я беспрекословно выполнял все его желания, считая его волю законом. Таким образом, затруднения, связанные с
возвращением в касту, были фактически преодолены.
Я никогда не пытался искать доступа в секту, не захотевшую принять меня, не было у меня и никакой обиды на руководителей секты. Некоторые из них
относились ко мне неприязненно, но я тщательно старался не задевать их
чувств, уважая предписания касты об отлучении. Согласно этим предписаниям, никто из моих родственников, в том числе тесть, теща и даже сестра и зять, не должен был принимать меня; и я не должен был даже пить воду в их доме.
Они были готовы тайно обойти запрещение, но мне было не по душе делать тайно
то, чего я не мог делать открыто.
Своим поведением я ни разу не подал касте повода причинить мне
беспокойство; мало того, я не испытывал ничего, кроме привязанности и
великодушия со стороны основной части секты, которая все еще смотрела на
меня как на отлученного. Мне даже помогали в моей работе, не рассчитывая, что я сделаю что-нибудь для касты. Я убежден, что вся эта доброта —
следствие моего непротивления. Если бы я шумно добивался приема в касту, пытался разбить ее еще на несколько лагерей, провоцировал бы членов касты, они наверняка отплатили бы мне тем же, и вместо того, чтобы остаться в
стороне от бури, я, вернувшись из Англии, оказался бы в водовороте страстей, и, возможно, мне пришлось бы обманывать и лицемерить.
Мои отношения с женой были все еще не такими, как мне хотелось. Пребывание
в Англии не излечило меня
