Он же ни в чем не виноват. Он
прав. Если ему нельзя сидеть там, пустите его к нам в дилижанс.
— Не беспокойтесь! — крикнул мужчина, но, по-видимому, несколько струхнул
и перестал меня бить. Он отпустил меня и, продолжая браниться, приказал
слуге-готтентоту, сидевшему по другую сторону от кучера, пересесть на
подножку, сам же сел на освободившееся место.
Пассажиры заняли свои места; раздался свисток, и дилижанс загромыхал по
дороге. Сердце мое сильно билось. Я уже не верил, что доберусь живым до
места назначения. Агент все время злобно поглядывал на меня и ворчал: «Вот
только дай добраться до Стандертона, там я тебе покажу!» Я сидел молча и
лишь молил бога о помощи. Уже стемнело, когда мы приехали в Стандертон, и я
с облегчением вздохнул, увидев индийские лица. Как только я сошел вниз, мои
новые друзья сказали: «Мы получили телеграмму от Дада Абдуллы и пришли, чтобы отвести вас в лавку Исы Шета». Я был очень обрадован этим. Мы пошли в
лавку шета Исы Ходжи Сумара. Шет и его служащие окружили меня. Я рассказал
обо всем случившемся. Горько было им слушать это, и они старались утешить
меня рассказами о такого же рода неприятностях, которые пришлось пережить и
им.
Я хотел сообщить обо всем случившемся агенту компании дилижансов. С этой
целью я написал ему письмо, изложив все подробности и особенно обратив его
внимание на угрозы его подчиненного в мой адрес. Я просил также
гарантировать, чтобы меня поместили вместе с другими пассажирами в дилижансе
на следующее утро, когда мы снова отправимся в путь. На это агент ответил
мне: «Из Стандертона пойдет дилижанс гораздо большего размера, его
сопровождают другие лица. Человека, на которого вы жалуетесь, завтра здесь
не будет, и вы сядете вместе с другими пассажирами». Это несколько успокоило
меня. Я, конечно, не собирался возбуждать дело против человека, который
нанес мне оскорбление действием, так что инцидент можно было считать
исчерпанным.
Утром служащий Исы Шета проводил меня к дилижансу. Я получил удобное место
и в тот же вечер благополучно прибыл в Иоганнесбург.
Стандертон — небольшая деревушка, а Иоганнесбург — крупный город. Абдулла
Шет уже телеграфировал туда и сообщил мне адрес тамошней фирмы Мухаммада
Касам Камруддина. Служащий этой фирмы должен был встретить меня на станции, но мы друг друга не узнали. Поэтому я решил отправиться в гостиницу. Я знал
названия нескольких гостиниц. Взяв извозчика, я велел ехать в Большую
национальную гостиницу. Там я прошел к управляющему и попросил комнату. С
минуту он разглядывал меня, потом вежливо ответил:
— Очень жаль, но у нас нет свободных номеров, — и откланялся.
Тогда я поехал в магазин Мухаммада Касама Камруддина. Абдул Гани Шет уж
ждал меня здесь и сердечно приветствовал. Он от души посмеялся над моим
приключением в гостинице.
— Неужели вы думали, что вас пустят в гостиницу?
— А почему бы и нет? — спросил я.
— Это вы поймете, когда пробудете здесь несколько дней, — сказал он. —
Только мы можем жить в такой стране, потому что, стремясь заработать деньги, не обращаем внимания на оскорбления, и вот результаты. Затем он рассказал о
притеснениях, которые терпели индийцы в Южной Африке.
О шете Абдулла Гани мы еще многое узнаем в дальнейшем.
Он сказал:
— Страна эта не для таких, как вы. Вот, например, завтра вам надо будет
ехать в Преторию. Вам придется ехать третьим классом. В Трансваале наше
положение еще хуже, чем в Натале. Здесь индийцам вообще не дают билетов в
первом и втором классе.
— Вы, наверное, не добивались этого упорно?
— Мы посылали депутации, но, признаюсь, обычно наши люди сами не хотят
ехать ни первым, ни вторым классом.
Я попросил достать мне железнодорожные правила и прочитал их. Они были
запутаны. Старое трансваальское законодательство не отличалось точностью
формулировок, железнодорожные правила тем более.
Я сказал шету:
— Я хочу ехать первым классом, а если это невозможно, то предпочту нанять
экипаж до Претории, ведь до нее всего 37 миль.
Шет Абдул Гани заметил, что это потребует больше времени и денег, однако
одобрил мое намерение ехать первым классом. Я послал записку начальнику
станции, в которой указал, что я адвокат и всегда езжу первым классом. Кроме
того, я написал, что мне необходимо быть в Претории как можно скорее, что я
лично приду за ответом на вокзал, так как у меня нет времени ждать, и что я
надеюсь получить билет в первом классе. Я намеренно подчеркнул, что приеду
за ответом, так как полагал, что письменный ответ скорее будет
отрицательным: ведь у начальника станции могло быть свое собственное
представление о «кули-адвокате». Если же я явлюсь к нему в безукоризненном
английском костюме и поговорю с ним, возможно, мне удастся убедить его дать
билет первого класса. Итак, я отправился на вокзал в сюртуке и галстуке, положил на конторку соверен в качестве платы за проезд и попросил дать мне
билет первого класса.
— Это вы прислали мне записку? — спросил он.
— Да, вы очень меня обяжете, если дадите билет. Мне нужно быть в Претории
сегодня же.
Он улыбнулся и, сжалившись, сказал:
— Я не трансваалец. Я голландец. Я понимаю вас и сочувствую вам. Я дам вам
билет, однако обещайте мне, что если проводник потребует, чтобы вы перешли в
третий класс, вы не будете впутывать меня в это дело, т. е. я хочу сказать, вы не будете возбуждать судебного дела против железнодорожной компании.
Желаю вам благополучно доехать. Я вижу, вы джентльмен.
С этими словами он вручил мне билет. Я поблагодарил и дал требуемое
Шет Абдул Гани пришел проводить меня на вокзал. Он был приятно удивлен, узнав о происшедшем, но предупредил:
— Буду рад, если вы благополучно доберетесь до Претории. Боюсь только, проводник не оставит вас в покое. А если даже оставит, пассажиры не
потерпят, чтобы вы ехали в первом классе.
Я занял свое место в купе первого класса, и поезд тронулся. В Джермистоне
проводник пришел проверять билеты. Увидев меня, он рассердился и знаками
предложил мне отправиться в третий класс. Я показал ему свой билет.
— Все равно, — сказал он, — переходите в третий класс. В купе, кроме меня, был только один пассажир — англичанин. Он обратился к проводнику:
— Зачем вы беспокоите джентльмена? Разве вы не видите, что у него билет
первого класса? Я ничуть не возражаю, чтобы он ехал со мной.
И повернувшись ко мне, сказал:
— Располагайтесь здесь поудобнее.
— Желаете ехать с «кули», так мне нет до этого дела, — проворчал проводник
и ушел.
Около восьми часов вечера поезд прибыл и Преторию.
На вокзале в Претории я ожидал увидеть кого-нибудь из служащих поверенного
Дада Абдуллы. Я знал, что никто из индийцев меня встречать не будет, так как
я особо обещал не останавливаться в домах у индийцев. Но поверенный никого
не прислал. Потом я узнал, что, поскольку я прибыл в воскресенье, неудобно
было посылать служащего встречать меня. Я был озадачен и раздумывал, куда
направиться, опасаясь, что ни в одном отеле меня не примут.
В 1893 году вокзал в Претории был совершенно не похож на тот, каким он
стал в 1914 году. Освещение было скудное. Пассажиров мало. Я подождал, пока
все вышли, рассчитывая попросить контролера, отбирающего билеты, когда он
освободится, указать мне маленькую гостиницу, или какое-нибудь другое место, где я мог бы остановиться, чтобы не пришлось ночевать на вокзале, должен
признаться, мне было трудно собраться с духом и обратиться к нему даже с
такой незначительной просьбой из опасения подвергнуться оскорблениям.
Вокзал опустел. Я подал билет контролеру и стал его расспрашивать. Он
отвечал вежливо, однако я понял, что толку от него будет мало. Но в разговор
вмешался стоявший рядом американский негр.
— Вижу, — сказал он, — вы здесь совсем чужой, без друзей. Хотите, идемте
со мной, я провожу вас в маленькую гостиницу. Хозяин ее — американец, которого я хорошо знаю. Думаю, он сумеет вас устроить.
У меня были свои опасения в отношении этого предложения, но я принял его и
поблагодарил негра. Он повел меня в гостиницу Джонстона. Там он отвел
хозяина в сторону, о чем-то поговорил с ним, и тот согласился пустить меня
на ночь, но с условием, что я буду обедать в своей комнате.
— Уверяю вас, — сказал он, — у меня нет никаких расовых предрассудков. Но
все мои постояльцы — европейцы, и если я пущу вас в столовую, они могут
оскорбиться и даже уйти из гостиницы.
— Благодарю вас уже за то, что вы согласились приютить меня на ночь, —
сказал я. — Со здешними порядками я более или менее знаком и понимаю ваши
опасения. Я ничего не имею против того, чтобы обедать в своей комнате.
Надеюсь, завтра мне удастся устроиться где-нибудь еще.
Мне отвели комнату, и я задумался в ожидании обеда. Постояльцев в
гостинице было немного, и я предполагал, что официант принесет обед скоро.
Но вместо него пришел м-р Джонстон. Он сказал:
— Мне стало стыдно, что я просил вас обедать в комнате. Поэтому я
переговорил с другими постояльцами и спросил, согласны ли они, чтобы вы
обедали в столовой. Они сказали, что не возражают и что вы вообще можете
жить здесь, сколько вам заблагорассудится. Пожалуйста, если угодно, пойдемте
в столовую, и оставайтесь здесь, сколько хотите.
Я снова поблагодарил его, пошел в столовую и с аппетитом принялся за обед.
На следующий день я отправился к адвокату А. У. Бейкеру. Абдулла Шет
рассказал мне о нем, и я не удивился оказанному мне радушному приему. Бейкер
отнесся ко мне очень тепло и любезно обо всем расспрашивал. Я подробно
рассказал ему о себе. Потом он сказал:
— У нас нет здесь работы для вас как адвоката, так как мы пригласили
самого лучшего поверенного. Дело это затянувшееся и сложное, и я буду
обращаться к вам за помощью только для получения нужной информации. Вы
облегчите мне также сношения с клиентом, так как теперь все сведения, которые мне понадобятся от него, я буду получать через вас. Это несомненно
принесет пользу. Помещения для вас я пока не подыскал. Я считал, что лучше
это сделать, познакомившись с вами. Здесь страшно распространены расовые
предрассудки, и поэтому найти помещение для таких, как вы, нелегко. Но я
знаю одну бедную женщину, жену пекаря, которая, думаю, устроит вас у себя и
таким образом немного подработает. Пойдемте к ней.
Он повел меня к ней, поговорил, и она согласилась взять меня на полный
пансион за 35 шиллингов в неделю.
М-р Бейкер был не только поверенным, он постоянно выступал в качестве
нецерковного проповедника. Он еще жив и занимается теперь исключительно
миссионерской деятельностью, оставив юридическую практику. Он человек
состоятельный. Мы до сих пор переписываемся. В своих письмах он всегда
подробно касается одной и той же темы. Он доказывает превосходство
христианства с различных точек зрения и утверждает, что невозможно обрести
вечный мир иначе, как признав Иисуса единственным сыном бога и спасителем
человечества.
Уже во время первой беседы м-р Бейкер поинтересовался моими религиозными
воззрениями. Я сказал ему:
— По рождению я индус. Но я еще мало знаю индуизм и еще меньше другие
религии. По существу я не
