что меня поддерживают. Лишь
немногие из собравшихся говорили по-английски. Понимая, что знание
английского языка полезно в этой стране, я предложил, чтобы все, у кого есть
время, изучали английский язык. Я сказал, что овладеть языком можно даже в
преклонном возрасте, и сослался на соответствующие примеры. Кроме того, я
обещал вести группу, если такая будет создана, для обучения языку, а также
помогать лицам, желающим заниматься языком.
Группа не была создана, но три молодых человека выразили готовность
учиться при условии, что я буду приходить к ним. Двое из них были мусульмане
— один парикмахер, другой клерк, а третий — индус, мелкий лавочник. Я
согласился помочь им. Я не сомневался в своих педагогических способностях.
Случалось, ученики мои уставали, но я не знал устали. Иногда бывало и так, что я приходил к ним только за тем, чтобы застать их занятыми своими делами.
Но я не терял терпения. Ни один из троих не стремился к глубокому знанию
языка, но двое примерно за восемь месяцев сделали весьма большие успехи. Они
приобрели знания, позволившие им вести бухгалтерские книги и писать обычные
деловые письма. Парикмахер ограничился познаниями, достаточными для того, чтобы обслуживать клиентов. Итак, за время учебы двое учеников овладели
языком настолько, чтобы свободно вести дела на английском языке.
Я был удовлетворен результатами собрания. Было решено созывать такие
собрания, насколько мне помнится, раз в неделю или, может быть, раз в месяц.
Они устраивались более или менее регулярно, и на них происходил свободный
обмен мнениями. Вскоре в Претории не было ни одного индийца, которого бы я
не знал и с условиями жизни которого не был бы знаком. Это побудило меня
познакомиться с британским агентом в Претории м-ром Джэкобом де Ветом. Он
сочувственно относился к индийцам, но пользовался очень малым влиянием.
Однако он все же согласился помогать нам по мере возможности и просил меня
заходить к нему в любое время.
Я снесся также с железнодорожными властями и сообщил им, что те
притеснения, которым подвергаются индийцы в поездах, не могут быть оправданы
даже утвержденными ими правилами. На это мне ответили письмом, в котором
сообщали, что впредь индийцам, если они одеты соответствующим образом, будут
выдаваться билеты первого и второго класса. Это было далеко не
удовлетворительное решение вопроса, так как за начальником станции
оставалось право решать, кто «одет соответствующим образом».
Британский агент в Претории ознакомил меня с некоторыми документами, касающимися индийского вопроса. Тайиб Шет также предоставил мне
соответствующие документы. Из них я узнал, как жестоко обошлись с индийцами
в Оранжевой республике.
Короче говоря, мое пребывание в Претории позволило мне глубоко изучить
социальное, экономическое и политическое положение индийцев в Трансваале и
Оранжевой республике. Я и не предполагал, что это изучение принесет мне
огромную пользу в будущем. Я думал вернуться домой к концу года или даже
раньше, в случае если бы судебный процесс окончился до истечения года.
Но бог располагал иначе.
Здесь не место подробно описывать положение индийцев в Трансваале и
Оранжевой республике. Желающие получить полное представление об этом могут
обратиться к моей «Истории сатьяграхи в Южной Африке». Однако остановиться
на этом вопросе в общих чертах необходимо.
В Оранжевой республике индийцы были лишены всех прав специальным законом, принятым в 1888 году или даже раньше. Индийцу разрешалось поселиться здесь
только в том случае, если он служил лакеем в гостинице или занимал другую
должность того же рода. Торговцы были изгнаны, получив лишь номинальную
компенсацию. Они протестовали, подавали петиции, но безрезультатно.
Весьма суровый закон был принят в Трансваале в 1885 году. В 1886 году в
него были внесены некоторые изменения. Этот закон с принятыми к нему
поправками обязывал индийцев при въезде в Трансвааль платить подушный налог
в сумме трех фунтов стерлингов. Им разрешалось приобретать земли только в
специально для них отведенных местах, причем правом собственности они и там
фактически не пользовались. Индийцы были лишены также избирательного права.
Все это предусматривалось специальным законом для «азиатов», на которых
распространялись, кроме того, все законы, установленные для «цветных».
Согласно законам для «цветных», индийцы не имели права ходить по тротуару и
появляться без разрешения на улице после девяти часов вечера. Правда, те
индийцы, которых принимали за арабов, этой регламентации не подвергались.
Таким образом, получалось, что применение закона зависело от произвола
полиции.
Мне пришлось на собственном опыте испытать, что означали оба эти правила.
По вечерам я часто ходил гулять вместе с м-ром Коатсом, и мы редко
возвращались домой раньше десяти часов. Что, если полиция арестует меня?
М-ра Коатса это беспокоило даже больше, чем меня. Своим слугам-неграм он
должен был выдавать разрешение. Но разве мог он дать его мне? Разрешение
получал только слуга от своего хозяина. Если бы даже я пожелал взять такое
разрешение, а Коатс согласился бы выдать его мне, это все равно было бы
невозможно, так как явилось бы подлогом.
Поэтому м-р Коатс или кто-то из его знакомых свел меня к адвокату д-ру
Краузе. Оказалось, что в Лондоне мы состояли в одной юридической корпорации.
Он был вне себя, узнав, что мне нужно получить разрешение для того, чтобы
выходить на улицу после девяти часов вечера. Он выразил мне свое сочувствие.
Вместо того, чтобы приказать выдать мне пропуск, он написал письмо, разрешавшее мне выходить в любое время, не подвергаясь преследованиям
полиции. Выходя на улицу, я всегда брал это письмо с собой. И если мне не
пришлось ни разу им воспользоваться, то это чистая случайность.
Д-р Краузе пригласил меня к себе, и мы, можно сказать, стали друзьями.
Иногда я заходил к нему и у него познакомился с его знаменитым братом, который был прокурором в Иоганнесбурге. Во время англо-бурской войны он был
предан военному суду за участие в подготовке к убийству английского офицера
и приговорен к тюремному заключению на семь лет. Старшина юридической
корпорации лишил его права адвокатской практики. По окончании военных
действий он был освобожден и, будучи с почестями восстановлен в
трансваальской адвокатуре, возобновил практику.
Впоследствии эти связи принесли мне пользу в моей общественной
деятельности и во многом облегчили работу.
Запрещение ходить по тротуарам имело для меня более серьезные последствия.
Я всегда ходил гулять в поле через Президентскую улицу. На этой улице
находился дом президента Крюгера. Это было весьма скромное здание, без сада, ничем не отличающееся от соседних домов. Многие дома в Претории выглядели
гораздо претенциознее, их окружали сады. Скромность президента Крюгера вошла
в поговорку. Только наличие полицейской охраны у дома свидетельствовало о
том, что здесь живет должностное лицо. Почти всегда я беспрепятственно
проходил по тротуару мимо полицейского.
Но дежурные менялись. Однажды полицейский без всякого предупреждения, даже
не попросив сойти с тротуара, грубо столкнул меня на мостовую. Я испугался.
Прежде чем я успел спросить, что это значит, меня окликнул м-р Коатс, который случайно проезжал здесь верхом.
— Ганди, я видел все. Я охотно буду свидетелем на суде, если вы возбудите
дело против этого человека. Очень огорчен, что с вами так грубо обошлись.
— Не стоит расстраиваться, — сказал я. — Что понимает этот несчастный? Все
цветные для него одинаковы. Он поступил со мной так же, как со всеми
неграми. Я взял себе за правило не обращаться в суд с жалобами личного
характера. Поэтому я не собираюсь подавать на него в суд.
— Это на вас похоже! — сказал Коатс. — Но все-таки подумайте. Его следует
Затем он обратился к полицейскому и сделал ему выговор. Я не понял, о чем
они говорили, так как полицейский оказался буром, и они разговаривали
по-голландски. Но полицейский извинился передо мной, в чем не было никакой
необходимости. Я уже простил ему.
С тех пор я никогда больше не ходил по этой улице: на месте этого человека
мог оказаться другой, который, не зная о происшедшем, мог сделать то же
самое. Зачем без нужды рисковать быть снова сброшенным на мостовую? Я стал
Этот случай усилил мое сочувствие к индийским поселенцам. Я обсудил с
ними, насколько целесообразной будет попытка возбудить дело по поводу этих
законов, если это окажется необходимым после свидания с британским агентом.
Таким образом, я узнал тяжелые условия жизни индийских поселенцев, не
только читая и слушая рассказы, но и на личном опыте. Я видел, что Южная
Африка не та страна, где может жить уважающий себя индиец, и меня все больше
занимал вопрос о том, как изменить такое положение вещей.
Однако моей главной обязанностью в то время было дело Дада Абдуллы.
XIV. ПОДГОТОВКА К ПРОЦЕССУ
Годичное пребывание в Претории обогатило мою жизнь. Именно здесь получил я
возможность научиться и овладеть кое-какими навыками общественной
деятельности. Именно здесь религиозный дух стал моей жизненной опорой, и
здесь также я приобрел настоящее знание юридической практики. Здесь я
научился вещам, которые молодой адвокат узнает в кабинете старшего адвоката, и здесь же в меня вселилась уверенность, что в конце концов из меня
получится настоящий адвокат. В Претории я узнал, в чем секрет успеха
адвоката.
Дело Дада Абдуллы было не мелким. Исковая сумма составляла 40 тысяч фунтов
стерлингов. Возникшее из коммерческих сделок, оно складывалось из запутанных
расчетов. Частично иск основывался на выданных векселях, частично на
обязательствах, содержавших обещание выдать вексель. Защита базировалась на
том, что долговые обязательства были составлены обманным образом и не имели
достаточного обеспечения. К этому запутанному делу относились многочисленные
прецеденты и применялись различные законы.
Обе стороны наняли лучших защитников и поверенных. Таким образом, у меня
была прекрасная возможность изучить их работу. Мне поручили подготовить дело
истца для поверенного и отобрать факты в пользу истца. Я учился, наблюдая, что поверенный принимает и что он отвергает, а также, что использует
защитник из досье, подготовленного поверенным. Я понимал, что подготовка к
процессу — прекрасное мерило моих умственных сил и способностей отбирать
доказательства.
Я проявил к делу огромный интерес, весь ушел в него. Я перечитал все
документы по сделкам, имевшие отношение к иску. Мой клиент был человеком
очень способным; он полностью доверял мне, что облегчало работу. Я тщательно
изучил бухгалтерию и совершенствовался в искусстве перевода, так как мне
приходилось переводить корреспонденцию, которая большей частью велась на
гуджарати.
Хотя, как я уже говорил, меня интересовали вопросы вероисповедания и
общественной деятельности и я всегда уделял этому время, в тот период не это
было для меня главным. Главным была подготовка к процессу. Чтение законов и
разыскивание, когда это бывало необходимо, судебных прецедентов всегда
отнимали большую часть времени. В результате, поскольку я располагал
документами обеих сторон, я приобрел такое знание фактов, относящихся к
делу, какого, по-видимому, не имели даже сами тяжущиеся стороны.
Я помнил слова покойного м-ра Пинкатта: факты — три четверти закона. Позже
это со всей силой подтвердил известный адвокат из Южной Африки, тоже
покойный теперь, м-р Леонард. Как-то изучая порученное мне дело, я увидел, что хотя право на стороне моего клиента, закон оборачивается против него. В
отчаянии обратился я за помощью к м-ру Леонарду. Он также почувствовал, что
обстоятельства дела очень трудные.
— Ганди, — воскликнул он, — я знаю только одно: если мы позаботимся о
фактах, закон позаботится сам о себе. Давайте глубже вникнем в факты. И
посоветовал мне продолжить изучение дела, а затем вновь прийти к нему. Когда
я снова стал изучать факты, я увидел их в совершенно
