расстреляны, а свыше десяти тысяч брошены в тюрьмы.

Однако истина в конце концов восторжествовала. Страдания индийцев были

выражением этой истины. Но истина не победила бы, если бы не было твердой

веры, огромного терпения и непрестанных усилий. Если бы община прекратила

борьбу, если бы Конгресс свернул кампанию и принял налог как нечто

неизбежное, ненавистную подать продолжали бы взимать с законтрактованных

индийцев до сего дня к вечному стыду индийцев Южной Африки и всей Индии.

XXII. СРАВНИТЕЛЬНОЕ ИЗУЧЕНИЕ РЕЛИГИЙ

Если я оказался всецело поглощен служением общине, то причина этого

заключалась в моем стремлении к самопознанию. Я сделал своей религией

религию служения, так как чувствовал, что только так можно познать бога.

Служение было для меня служением Индии, потому что оно пришло ко мне без

исканий, просто я имел склонность к этому. Я отправился в Южную Африку, чтобы попутешествовать, а также избежать катхиаварских интриг и добывать

самому средства к жизни. Но, как я уже говорил, я обрел себя в поисках бога

и в стремлении к самопознанию.

Друзья-христиане пробудили во мне жажду знаний, которая стала почти

неутолимой, и даже если бы мне захотелось быть равнодушным, они не оставили

бы меня в покое. Меня разгадал глава южноафриканской генеральной миссии в

Дурбане м-р Спенсер Уолтон. Я стал почти членом его семьи. Конечно, предпосылкой для этого знакомства были мои связи с христианами в Претории.

М-р Уолтон действовал весьма своеобразно. Я не помню, чтобы он когда-либо

предлагал мне принять христианство. Но он раскрыл передо мной свою жизнь и

предоставил мне возможность проследить все его поступки.

М-с Уолтон была кроткая и одаренная женщина. Мне нравилось отношение ко

мне этой пары. Мы знали, что между нами существуют глубокие расхождения.

Никакие дискуссии не могли бы сгладить их. Но и расхождения оказываются

полезными там, где есть терпимость, милосердие и истина. Мне нравились

смирение и настойчивость м-ра и м-с Уолтон, их преданность делу. Мы

встречались очень часто.

Эта дружба поддерживала мой интерес к религии. Теперь я уже не мог уделять

столько времени изучению религии, как в Претории. Но я использовал и тот

небольшой досуг, каким располагал. Моя переписка по вопросам религии

продолжалась. Райчандбхай направлял меня. Один из друзей прислал мне книгу

Нармадашанкара «Дхарма Вичар». Предисловие в ней во многом помогло мне. Я

слышал, что поэт жил жизнью богемы, и описание в предисловии переворота, происшедшего с ним благодаря изучению религии, пленило меня. Я полюбил эту

книгу и внимательно перечитал ее. С интересом прочел я и книгу Макса Мюллера

«Индия — чему она может научить нас?», а также опубликованный Теософическим

обществом перевод «Упанишад». Эти книги увеличили мое уважение к индуизму, его очарование все более захватывало меня. Однако я не стал предубежденно

относиться к другим религиям. Я прочел «Жизнь Магомета и его преемников»

Вашингтона Ирвинга и панегирик пророку Карлейля. Эти книги возвысили

Мухаммеда в моих глазах. Я также прочел книгу, называвшуюся «Так говорил

Заратустра» (*).

(* Произведение немецкого философа Ф. В. Ницше (1844-1900). *)

Таким образом я приобрел больше знаний о различных религиях. Изучение их

способствовало развитию самоанализа и привило мне привычку осуществлять на

практике все, что привлекало меня во время занятий. Так, я начал делать

некоторые упражнения по системе йогов в той мере, в какой смог понять, в чем

они заключаются, из описания, приведенного в индусских книгах. Мне не

удалось далеко продвинуться в этих упражнениях, и я решил, что, когда

вернусь в Индию, продолжу свои занятия под руководством какого-нибудь

специалиста. Но желание это так и осталось неосуществленным.

Я усиленно изучал также произведения Толстого. «Краткое евангелие», «Так

что же нам делать?» и другие его книги произвели на меня сильное

впечатление. Я все глубже понимал безграничные возможности всеобъемлющей

любви.

Примерно в это же самое время я познакомился еще с одной христианской

семьей. По ее предложению я каждое воскресенье посещал методистскую церковь.

В этот день меня всегда приглашали и на обед. Церковь не произвела на меня

хорошего впечатления. Проповеди показались невдохновляющими. Прихожане не

поразили никакой особой религиозностью. Они были не собранием набожных душ, а скорее по-мирски мыслящими людьми, которые посещают церковь для

развлечения или в соответствии с обычаем. Иногда я невольно начинал дремать

во время богослужения. Мне было стыдно, но чувство стыда облегчалось тем, что некоторые из моих соседей тоже клевали носом. Я не смог посещать

подобные богослужения долгое время.

Моя связь с семьей, которую я обычно навещал каждое воскресенье, порвалась

внезапно. Можно сказать, мне предложили прекратить визиты. Случилось это

так. Хозяйка была добрая и простая, но несколько ограниченная женщина. Мы

много говорили на религиозные темы. Я тогда перечитывал «Свет Азии» Арнолда.

Однажды мы начали сравнивать жизнь Иисуса с жизнью Будды.

— Вспомните Гаутаму сострадающего! — сказал я. — Его сострадание

распространялось не только на человечество, но и на все живые существа.

Разве душа не переполняется умилением при взгляде на агнца, лежащего на его

плечах? Этой любви ко всем живым существам нет у Иисуса.

Такое сравнение огорчило добрую женщину. Я понял ее чувства, прекратил

разговор, и мы перешли в столовую. Ее сын, настоящий херувим, едва достигший

пяти лет, тоже был с нами. Я чувствую себя самым счастливым человеком, когда

нахожусь среди детей, а с этим малышом мы давно уже были друзьями. Я с

пренебрежением отозвался о куске мяса, лежавшем на его тарелке, и принялся

расхваливать яблоко, лежавшее на моей. Невинный малыш был увлечен и вслед за

мной стал восхвалять яблоко.

А мать? Она была в ужасе.

Мне сделали замечание. Я переменил тему разговора. На следующей неделе я, как обычно, навестил семью, не понимая, что мне следует прекратить визиты, да и не считая, что это было бы правильно. Но добрая женщина внесла ясность

в создавшееся положение.

— М-р Ганди, — сказала она, — пожалуйста, не обижайтесь на меня. Я считаю

своим долгом сказать вам, что ваше общество отнюдь не благоприятным образом

действует на мальчика. Каждый день он колеблется, есть ли ему мясо, и просит

фрукты, напоминая мне о ваших доводах. Это уж слишком. Если он не будет есть

мясо, он ослабеет, если не заболеет. Я не в состоянии переносить это. Отныне

вы должны разговаривать только с нами, взрослыми. Ваши беседы, очевидно, плохо влияют на детей.

— М-с… — ответил я, — мне очень жаль, что так получилось. Я понимаю ваши

родительские чувства, так как у меня самого есть дети. Мы можем очень просто

покончить с этим неприятным положением. То, что я ем и от чего отказываюсь, больше влияет на ребенка, чем мои слова. Поэтому лучше всего мне вообще

прекратить посещения. Это, конечно, не должно повлиять на нашу дружбу.

— Благодарю вас, — сказала она с явным облегчением.

XXIII. В КАЧЕСТВЕ ХОЗЯИНА ДОМА

Обзаводиться хозяйством было для меня не ново. Однако хозяйство мое в

Натале отличалось от того, какое было у меня в Бомбее и Лондоне. На этот раз

часть расходов производилась исключительно ради престижа. Мне казалось

необходимым, чтобы мое хозяйство соответствовало моему положению индийского

адвоката и представителя общественности в Натале. Поэтому я поселился в

прекрасном маленьком домике, в хорошем районе. Домик был также

соответственным образом обставлен. Еда была простой, но так как я обычно

приглашал к себе на обед друзей-англичан и индийских товарищей по работе, то

расходы на ведение домашнего хозяйства всегда были очень велики.

В каждом хозяйстве нужен хороший слуга. Но я не представлял себе, что

можно обращаться с кем бы то ни было как со слугой.

Моим помощником, а также поваром был мой приятель, который стал членом

семьи. Были у меня и конторские служащие, которые также столовались и жили

вместе со мной.

Я полагаю, что мой эксперимент был успешным, но его несколько омрачили

горькие жизненные переживания.

Мой приятель был очень умен и, как я думал, предан мне. Но оказалось, что

я заблуждался. Он воспылал завистью к одному из конторских служащих, который

жил у меня, и сплел вокруг него такую паутину, что я стал подозрительно

относиться к клерку. Клерк был человек с характером. Увидев, что он вызывает

у меня подозрения, клерк тотчас оставил мой дом и службу. Меня это огорчило.

Я чувствовал, что, вероятно, был несправедлив к нему, и мучился угрызениями

совести.

Тем временем повару потребовался отпуск на несколько дней. На время его

отсутствия пришлось пригласить другого. Потом я заметил, что новый повар был

бездельником. Но мне он был послан богом. Поселившись у меня, он уже через

два — три дня обнаружил непорядки, творившиеся под моей крышей без моего

ведома, и решил предупредить меня. Я слыл доверчивым и прямым человеком.

Поэтому непорядки эти тем более удивили его. Я приходил из конторы домой

завтракать всегда к часу дня. Однажды, примерно часов в двенадцать, повар, запыхавшись, вбежал в контору.

— Пожалуйста, скорее идите домой, — сказал он. — Там творится неладное.

— Но что там такое? — спросил я. — Скажите же, в чем дело. Не могу же я

оставить сейчас контору, чтобы бежать туда.

— Пожалеете, если не пойдете. Это все, что я могу сказать. На меня

подействовала его настойчивость. Я направился домой в сопровождении одного

из клерков и повара, который шел впереди нас. Он провел меня прямо на

верхний этаж и, указав на комнату моего приятеля, сказал:

— Откройте дверь и посмотрите сами.

Я все понял; постучал в дверь. Никакого ответа! Постучал сильнее, так, что

затряслись стены. Дверь отворилась. В комнате я увидел проститутку. Я велел

ей оставить дом и никогда сюда больше не приходить.

Приятелю я сказал:

— С этого момента между нами все кончено. Я жестоко обманут и одурачен.

Вот как вы отплатили мне за доверие!

Вместо того чтобы раскаяться, он стал угрожать мне разоблачением.

— Меня не в чем разоблачать, — сказал я. — Можете рассказывать о любых

моих поступках. Но немедленно покиньте мой дом.

Это еще больше обозлило его. У меня не оставалось выхода, кроме как

сказать клерку, стоявшему внизу:

— Пожалуйста, пойдите и передайте старшему полицейскому офицеру, что

человек, живущий в моем доме, дурно ведет себя. Я не желаю, чтобы он

оставался в моем доме, но он отказывается покинуть его. Буду очень

благодарен, если мне пришлют на помощь полицию.

Поняв, что я не шучу, он испугался; извинившись передо мной, он умолял не

сообщать полиции о происшедшем и согласился немедленно оставить мой дом, что

и сделал.

Этот случай оказался своевременным предупреждением для меня. Только теперь

я понял, как жестоко был обманут этим моим злым гением. Приютив его, я

избрал плохое средство для достижения хорошей цели. Я намеревался «собирать

фиги с чертополоха». Я знал, что мой приятель нехороший человек, и все же

верил, что он предан мне. Пытаясь перевоспитать его, я чуть не погубил себя.

Я пренебрег предостережением добрых друзей. Пристрастие совершенно ослепило

меня.

Не появись в доме новый повар, я никогда не узнал бы истины и, находясь

под влиянием этого приятеля, был бы, вероятно, не в состоянии вести

независимую жизнь, которую я тогда начинал. Мне пришлось бы всегда попусту

тратить время на него. А он держал бы меня в неведении и обманывал.

Но бог, как и прежде, пришел мне на помощь. Мои намерения были чисты, и

поэтому я был спасен, несмотря на свои ошибки. Этот жизненный урок